Илья Муромец. - Кошкин Иван Всеволодович (серия книг .TXT) 📗

Глаза его остановились, и Сигурд, сын Трора, отошел. Людота встал, шатаясь, прихромал к месту, где очнулся, и нашел свой меч. Осмотрев клинок, он гордо кивнул — на лезвии были зазубрины, но сталь не выщербилась, наточить — будет как новая, не зря он выбил на клинке свое имя. Волоча ногу, Людота подошел к лежащему у знамени воеводе и вложил в мертвые ладони рукоять своего меча.

— Так что ты мне сказать-то хотел? — спросил Илья, проверяя стрелы в туле.

Стрел осталось только две — на два добрых выстрела, теперь их следовало поберечь. Пользуясь минутой передышки, богатыри подтягивали сброю, связывали разрубленные ремешки на бронях, жадно пили из фляг.

Второй соступ был страшнее первого — силы Калина казались неисчерпаемы, и на правом крыле кованые кыпчаки оттеснили-таки русичей к речке и болоту. Дружинники, молодые и старые, кто прошел десятки битв, для кого эта — вторая, они с юных лет, получив первого коня и оружие, уясняли одно: в чистом поле из боя не бегают. И не только из-за того, что невместно такое дружине, но и потому, что бегущих посекут вернее. Давшего плечи по этим плечам рубят, они сами рубили не раз, и здесь, сброшенные в реку, вбитые в топь, воины Ратибора не повернули коней с поля. Русские витязи не думали бежать, они продолжали драться, пусть кони по брюхо в болоте, пусть вязнут в бурой жиже, но вои секлись со степняками, за руки емлючи, и упавших уже не затаптывали — они тонули, и вода в Ситомли стала красной. Но и сброшенные с седла, по грудь в воде и грязи, воя от ярости, русичи продолжали отбиваться, хватая вражьи копья, голыми ладонями вцепляясь в лезвия сабель, чтобы за них сдернуть с седла кыпчака и утопить его в этой кровавой трясине. Те же, кому удавалось вновь залезть на коня, хоть чужого, устремлялись к берегу, но не южному, что ближе к Киеву, а туда, где стояли на склонах степные ольберы, с суровым уважением взирая на урусов, что продолжают драться даже тогда, когда надежды на спасение нет. И выехав на твердое, дружинники с грозным кличем кидались на ворога — один на сотню, чтобы успеть срубить перед смертью хотя бы одного.

Гонец от Ратибора пробился к Илье, рубившемуся вместе с витязями Заставы на левом крыле. Перемазанный кровью и илом, вестник хрипло умолял великих воев прийти на помощь дружине, что погибала лютой погибелью в Дорогожицком болоте. После первого соступа, помимо Потока, не досчитались четырех богатырей, и теперь Добрыня, взяв половину оставшихся, повел их прямо в топь, выручать своих. Натиск могучих витязей был страшен, собирая по пути тех, кто отбился от своего полка, Добрыня докатился до грядей уже в силе и ударил кыпчаков в бок. Но и степняки были вои опытные, развернувшись, они приняли новый бой. Восемь витязей сумели отбить кованых всадников от левого берега, дав время дружинникам выбраться из трясины и снова ударить на кыпчаков, но в этой отчаянной сече сложили голову Михайло Казарин и Рагдай, а самого Добрыню, сражавшегося впереди всех, вытащили хоть и живого, но страшно изрубленного. Подняв Туровский полк, Илья, Алеша и Самсон налетели на вражьи силы, что теснили наших обратно в реку, и отбросили кыпчаков к Почайне. Снова разъехались воины, давая передых себе и шатающимся уже коням...

— Я хотел тебе, Элиос, сказать спасибо, — после смерти Казарина Самсон был странно тих и немногословен. — Сегодня ночью ты помог мне помолиться с моим народом...

Рассказав былину о Скимене, Илья уже собирался пойти поспать хоть немного, но внезапно дорогу ему заступил Самсон. Иудей был как-то непривычно взволнован, и Муромец остановился.

— Чего тебе, Самсонушка? — ласково спросил он.

— Илья Иванович, — негромко сказал богатырь, —

Илья, мне не с кем больше об этом говорить... Мне нужно помолиться...

— Ну так молись, — удивился Илья. — Я тут при чем? Я не поп и не этот, как он у вас зовется... Не рав.

Самсон шагнул ближе и вдруг схватил Илью за руку:

— Ты не понимаешь, мне нужно помолиться со своими... С иудеями. Я видел, с Киевским полком вышла дружина нашего конца. Они собрались молиться, там сейчас рав Ицок — он очень уважаемый рав...

— Ну так иди к ним и молись, — сказал Илья. — Я спать хочу.

— Я не могу так, — горячо говорил Самсон, не выпуская руку товарища. — Я ушел из общины, против воли родителей ушел, но я соблюдал обычай, ты знаешь...

— Слушай, ну чего ты ко мне привязался? — начал сердиться Муромец и осекся — Самсон смотрел на него с такой мольбой, что богатырю стало страшно. — Что мне делать-то?

— Если за такого, как я, попросит праведник, — торопливо сказал Самсон, — его могут принять... Даже не иудей, но уважаемый человек...

— Да какой я праведник, — махнул рукой богатырь. — Ладно, где они?

Он быстро нашел иудейскую дружину, ее воины стояли в стороне от остальных; сейчас они, повесив на шею какие-то полотенца, обматывали правые руки черными ремнями, между воинами ходил человек в длинных черных одеждах и странной шапке, что-то проверял, говорил каждому. Увидев Илью, иудеи остановились, глядя на богатыря с настороженным удивлением. Богатырь вежественно поклонился.

— Я — Илья Иванович, богатырь великого князя Владимира, старший над богатырской Заставой, — сказал он, обводя взглядом иудеев. — Кто здесь будет рав Ицок — у меня к нему дело.

Иудеи переглянулись, потом вперед выступил человек в шляпе и поклонился в ответ:

— Я рав Ицок, уважаемый Элияху, сын Иоанна. Какое дело у тебя ко мне?

— На моей Заставе есть богатырь из ваших, — негромко сказал Илья. — Он старался соблюдать ваши обычаи, но жил с нами. Сейчас он хочет помолиться и просит вас принять его.

Иудеи зашумели, но рав поднял руку, и воцарилось молчание.

— Я знаю, о ком ты говоришь, — медленно начал Ицок. — То, что Самсон ушел из дома, достойно всяческого сожаления. Но нам ведомо, что он старается соблюдать обычаи и своим мечом прославлять народ иудейский. Пусть приходит, я сам наложу на него тфиллин.

Илья кивнул, благодаря, и вернулся к Самсону.

— Ну что? — волнуясь, спросил иудей.

— Иди, — усмехнулся Муромец, тебя ждут. — Ох и сложно с вами...

Сейчас Илья лишь покачал головой и похлопал товарища по плечу:

— Это не служба, Самсон, я рад, что ты смог исполнить свой обычай.

К богатырям подъехал Алеша, весь в крови, своей, Добрыниной и вражеской. Поравняшись с Муромцем, он ткнул мечом в сторону вражеских полков:

— А взгляни-ка, брат мой старший, чье там знамя на холме показалося?

Илья посмотрел туда, куда указывал Бабий Насмешник, и вздрогнул — далеко-далеко, на кургане, развевалось хвостатое знамя.

— Калин, — выдохнул Илья. — Вышел сам, собака...

— Третий соступ мы не вынесем, — продолжил Алеша. — Но если собраться и ударить вместе — мы, дружина, пробиться сквозь кыпчаков, дорубиться до него... У тебя одного не вышло, но если вместе попытаемся — получится. Иначе все здесь костьми поляжем и города не убережем.

— Добро, — медленно кивнул Илья. — Зови наших и Ратибора. Пошлите гонцов в Киев к Владимиру, пусть выводит бояр, черниговцев и смоленцев.

Алеша прогудел в рог, и к Муромцу стали собираться богатыри и дружинники. И тут в первый раз за этот день подал голос Бурко.

— Илья, — напряженно сказал конь, — срежь мой панцирь.

— Зачем, Бурушко? — удивился богатырь.

— Затем, что я стар, — ответил Бурко. — Сейчас нужно будет скакать резво, а с панцирем я не смогу. Срежь его.

Илья исполнил просьбу друга и повернулся к собравшимся богатырям и воеводам:

— Вот что мы сделаем, господа богатыри и дружина...

Кыпчаки в недоумении смотрели, как урусы, вместо того чтобы, по своему обычаю, перегораживать полками поле, строятся словно бы широким клином. Затрубили трубы, и русское войско двинулось а врага, вот шаг сменили на рысь, вот все шире и шире, пошли скоком, быстрее, быстрее... Лавой потекли навстречу кыпчаки, и в третий раз сшиблись могучие полки, снова валились на землю люди и кони. Уже давно не осталось копий ни у тех, ни у других, и, съехавшись на ближний удар, враги рубились мечами, но и клинки, иззубренные в предыдущих схватках, не выдерживали, ломались. И тогда, стиснутые так, что не повернуть коня, люди резали и кололи друг друга ножами, а иные били кулаками, ухватив за шею, старались сломать хребет. Степняки быстро обступили урусское войско, что встало зачем-то чересчур тесно, но урусам словно того и надо было — те, что были с краю, сцепились с кыпчаками насмерть, а остальные продолжали рваться вперед. Миг — и проломан первый ряд степных полков, а урусы, что пробились сквозь него, уже врубились во второй.