Цитадель души моей (СИ) - Саитов Вадим (читать полную версию книги TXT) 📗
Я сильно Марка зауважал после того случая. Я помню, каким огнём горели его глаза, когда он понял, что может сотню лет всеми егерями безуспешно разыскиваемое «место бога» вергов найти. А еще я знаю — как это трудно — мысль, по душе пришедшуюся, на прочность проверять. Да всерьез проверять, а не для проформы. Не раз потом его пример мне в аналогичных ситуациях помогал.
А после уж — скрутить вдвадцатером одного верга задача не то, чтобы простая, но вполне выполнимая. Особенно если этот верг нападения не ждёт. Почему скрутить, а не убить — да потому что он «место бога» упомянул. Далеко не каждому вергу это слово известно и уж совсем немного тех, кто знает, что оно обозначает. И вот такие верги — которые знают — нам, егерям, очень интересны.
Связанный Йорх запираться не стал — понимал, что всё решится за секунды — сказал, что про это самое «место» он ничего не знает, но рассказал и то, зачем Рорику жетоны и куда он с ними побежал. Марк, оставив двоих связанного вождя охранять, рванул со сквадом к деревне, но попал к пустому котлу — большая часть клана уже нюхала землю, и всей заботы оставалось — пройти частым гребнем по лесу в поисках случайно отбившихся вергов. Клан-то Песни Ветра небольшой был — девяносто три взрослых особи, да и нападения они не ждали, благодаря Йорховой выходке (он в свой замысел только Рорика и посвятил). Вот этот момент для Марка остался окутанным тайной — Йорх больше ни слова не проронил, и зачем было всё это затевать — Марк так и не понял. Про свой последний разговор с Рориком я ему тогда ничего не сказал — не умышленно, нет, просто в голову не пришло, да и не в том я был состоянии, чтобы разговор полноценно поддерживать. Но, впрочем, не скажу, что понял я случившееся намного лучше Марка.
Поэтому, доковыляв до повозки с клеткой, я опёрся о палку и выдохнул:
— Почему?
Честно говоря, я не был уверен, что Йорх мне ответит. Скорее, я был почти уверен в обратном, но он поднял голову и посмотрел на меня долгим безразличным взглядом, от которого, однако же, меня прошиб холодный пот. Или я просто утомился.
— Покуда светит солнце, — сказал он, — говорили вы. Покуда текут реки, уверяли. И нападали — ночью, когда солнца не видно и зимой, когда реки скованы льдом. Йорх не рожден в Песнях Ветра, он видел людей и раньше. Он знает, что солнце светит ночью — в иных краях, реки текут и подо льдом. Так уже было раньше — с другим кланом.
— Я знаю, — кивнул я, — ты из Небесного пламени. Все егеря знают.
Странный огонек мелькнул в глазах пленённого верга, потом он закрыл глаза и мотнул головой.
— Жаль, я не знал. Теперь неудивительно, что вы победили шерху — они хоть и способны любого убедить, что чёрное — это белое, но даже они неспособны сами верить в это.
«Шерху» — вержья калька с «шельхалу» — самоназвания вольпов. Это я понял, но дальше…
Я подумал, что мое знание вержьего меня подвело — ясности последняя часть фразы не добавила ничуть. Поэтому я решил зайти с другой стороны.
— Если ты заботился о сохранении чести клана, то почему вожди остальных кланов не делают, как ты?
Йорх открыл глаза, фыркнул.
— Другие вожди верят вам. Они не видят в сплетённой вами игре теней очертаний смертельной угрозы. Они полагают, что ценой своей чести они могут спасти жизни клана.
Но не Йорх! Он видел вашу цель, чуял ваши намерения. Йорх слышал ваши мысли. Клан был обречён, как и тогда, три лета назад. Мы могли уйти, сохранить жизнь и потерять честь. Мы могли напасть на вас, потерять жизнь и потерять честь. Йорх выбрал — сохранить честь — и свою, и клана.
«Хорошо б, все верги так начали делать», — подумал я тогда. Да и после, вспоминая, склонялся к тому же. Ну ведь глупость же несусветная — отправить весь свой клан навстречу смерти во имя сохранения «чести», даже не спросив мнения соклановцев. Даже не глупость — преступление! Если бы я сделал такое (хотя я и представить себе не могу причин, побудивших меня сделать что-то подобное) — я бы и дня с этим прожить не смог — сам бы на себя руки наложил. А Йорх вполне спокойным выглядел и в правоте своей уверенным. Вообще, я способен оценить благородство. И себя считаю вполне честным человеком. Идея пожертвовать своей жизнью (ну или честью, раз уж на то пошло), чтобы спасти жизнь других — мне понятна. Но — пожертвовать чьей-то жизнью, чтобы спасти его честь!? Это выше моего понимания настолько, что просто бесит — думать об этом спокойно не могу. Наверное, поэтому тот эпизод; та, ничем особо не примечательная чистка, всплывает в моей памяти мне чаще обычного. И, в последнее время, вспоминая удаляющуюся под мерный скрип колёс повозку и спокойный твёрдый взгляд сидящего в клетке верга, я начинаю подозревать, что главную цель его интриги я тогда упустил.
Разговаривал я и с другими егерями, в той чистке участвовавшими — выходило, что многие из них тоже её запомнили и тоже не раз в своих мыслях к ней возвращались — так уж мы выучены, что непонятое всегда нас беспокоит и не дает о себе забыть. Не я один задавался вопросом «что же это было?» и не я один нет-нет да и ощущал в своих собственных деяниях влияние того поступка старого вождя. Наверное, это уже параноя и я становлюсь чересчур подозрительным — скорее всего, Йорх был просто чересчур принципиален и не слишком умён. Или же придётся признать, что верг (каковой просто обязан быть не сложнее железного прута) оказался способен переиграть нас так, что мы этого и не заметили. Посеять в умах врага зёрна сомнений в собственной правоте — дорогого стоит.
Удача изменила нам на границе Бельгики. Наверное, не стоило на лошадей садиться. Но, без проблем пройдя всю Аквитанию, я решил, что преследователей нам удалось оставить в недоумении и направление нашего бегства им неизвестно. А раз так, то чем быстрее мы покинем Империю, тем лучше — каждый проведённый в её границах день увеличивает шансы быть замеченным чьим-нибудь зорким взглядом, за которым не замедлит последовать серьезная облава. Ну и еще одна причина у меня была поторопиться — слежку за собой я чуял. Практически с первого дня, как мы Гаронну переплыли и на север наладились. Причем — очень качественную слежку: мне так даже не удалось все соменения рассеять — действительно ли следят за нами, или просто нечистая совесть мне спать не даёт. Крюк, на свой след выходя, раз десять делал, петли на тропе настораживал, зерна за собой рассыпал, чтобы по спугнутым птицам преследователя засечь — всё тщетно.
Если кто меня и тропил, то делал это настолько хорошо, что не так уж много вариантов осталось, кто бы то мог быть. Либо егерь — один из лучших — либо бестия. Но в любом случае — в одиночку. Первый вариант я на третий день отбросил — если б то егерь был, мы бы уже вдругодень на своей тропе пару скриттур, нас поджидающих, обнаружили. И чем больше я над этим размышлял, тем больше мне вспоминалась залитая мягким утренним светом улица и человекоподобная тварь, убегающая по ней огромными неслышными прыжками. Потому что те два-три раза, когда мне казалось, что я вижу чьи-то следы рядом со своей недавней тропой — это никак не могло оказаться отпечатками лап.
Так что обчистил я ночью чей-то небедный дом на окраине Цены, став богаче на шестьсот сорок драхм. Триста из них тут же утром и потратил, купив двух лошадей. На разных рынках, по-разному одевшись, по одной отводя их в лес. Результат не замедлил сказаться — по Аквитании мы пробирались почти месяц, а Кельтику пролетели за три дня — в сумерках, ночами, по глухим тропам, где если кто и попадётся встречь, то в последнюю очередь подумает о том, чтобы к закону обратиться. Но, видимо, кто-то нашёлся.
Подстерегли нас грамотно. Чуял же я, что не стоит при свете дня на дорогу носа казать, да Эйнар меня переубедил. Не на пустом месте переубедил — надо нам было только с пару миль по открытому проскочить, а потом — лес до самой Секваны (да и по другому берегу — тоже). И время-то раннее: едва-едва рассвет бледной голубизной небо окрасил, да алой каймой лежащие над горизонтом облака подчеркнул. На дорогу нашу село околицей выходит, так с него ни единого звука не слышно — первые петухи еще спят, голову под крыло засунув.
