Телохранитель ее величества: Точка невозврата (СИ) - Кусков Сергей Анатольевич
…И он к устам моим приник, И вырвал грешный мой язык, И празднословный, и лукавый, И жало мудрыя змеи В уста замершие мои Вложил десницею кровавой. И он мне грудь рассек мечом, И сердце трепетное вынул, И угль, пылающий огнем, Во грудь отверстую водвинул…
Я сбился. Забыл, что дальше. Меня сбил новый эмоциональный настрой, эмоциональная волна, которая поднялась среди сеньор-"решающих" по мере того, как я рассказывал. Особенно со стороны сеньоры Гарсия.
– Ну, что же ты? – довольно усмехнулась сеньора председатель. – Заканчивай!
Я молчал. Тогда продолжила она, на очень чистом, невероятно чистом русском, однако с акцентом, отличным от акцента обратной стороны Венеры:
Как труп в пустыне я лежал, И бога глас ко мне воззвал: "Востань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею моей И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей."
Она знает классику? Причем русскую? Я зауважал ее еще больше. Неимоверно, можно сказать, зауважал. Катарина тоже много знает, но против нее играют ее понты, желание выделиться, поставить другого человека на место. Эта же сеньора такая, какая есть. Будто истинная аристократка, в энном поколении, причем самая что ни есть официальная.
– Почему ты выбрал это стихотворение? Считаешь себя пророком? – сощурились ее глаза.
Я покраснел.
– Нет, сеньора. Просто с языка слетело. Какой с меня пророк?
По ее глазам я понял, что она слишком напряжена. Ее поразила эта ситуация, но это не положительная эмоция.
– Ты знаешь, кто мы?
Я еще раз оглядел всех присутствующих.
– Да.
– Молодец. – Пауза. – А можешь сказать, ради чего мы все здесь собрались?
Гулять так гулять. Я решил идти до конца по узкой дорожке балансирования и начал откровенно дурачиться:
– Так точно, сеньора! Чтоб посмотреть на меня. Хотите, я вам сплясать могу? Да-да, я еще плясать умею!
Удивленное молчание. Такого они от меня не ждали. Явный перебор. Я же пер напролом, понимая, что менять линию поведения поздно.
– Самба? Мамба-румба? Сальса? – Я сделал несколько движений, обозначающих, что танцую. – Не хотите, нет? Жаль! А я хорошо танцую. Несколько лет учился!
О, а может вы просто хотите фото со мной на память? Чтоб потом вставить в рамку, и детям, и внукам показывать? "Кому фото с обезьянкой! Фото с обезьянкой Шимановским на память! Подходите! Скорее!" – заголосил я слащавым голосом, как делают это полупрофессиональные фотографы в Центральном парке, в районе Копакабаны.
– Не паясничай! – рявкнула вдруг ее рыжее высочество. Не выдержала. Хотя Мишель так же была на грани. Глазки сеньоры Гарсия недобро сузились, но она держалась. Сеньора же председатель явно получала от общения удовольствие, и не скрывала этого.
– Почему ты считаешь, что нам должно быть интересно "фото с обезьянкой"? – вновь прищурилась она, но за смеющимися глазами я снова разглядел напряжение.
– Потому, что решение принято, сеньора, – ответил я, вкладывая в голос насмешку. – Принято вами, – очертил я круг. – Всеми вами. И утверждено. – Указал пальцем вверх, в потолок. – Не понимаю смысла этого сбора. Его просто нет! Разве что "сфотографироваться" на память…
Повисло молчание. Сеньоры начали переглядываться – я их озадачил.
– Ты прав, решение принято, – откинулась назад все так же непробиваемая сеньора-председатель. – Однако, обговорив детали твоего поступления, – косой взгляд на Мишель, опустившую при этих словах глаза, – некоторые из нас задались вопросом: "Что будет?"
– Что будет, Хуан, если тебе у нас не понравится?! – повысила она голос после паузы. – Что будет, если ты решишь, что эта стезя все-таки не для тебя? – Вновь пауза, видимо, для театрального эффекта. – Ты обманут. Признаюсь честно, ты очень-очень обманут. Ты считаешь, что твоя жизнь имеет ценность, что с тебя будут сдувать пылинки. А это не так.
Да, ты талантливый. Но не настолько, чтобы рушить ради тебя вековые устои. И если ты захочешь вернуться домой, нам придется тебя ликвидировать так, как мы это делаем с любым дезертиром.
– Обратной дороги нет, Хуан! – закричала она, выплескивая из себя эмоции. Я непроизвольно вжал голову в плечи. – Вот за этим мы сегодня и собрались. Решить, стоит ли нам брать тебя, или же проще отправить домой сейчас, чтобы не брать грех на душу потом. Несмотря на все принятые и утвержденные ранее решения.
Я молчал.
– Ты знаешь, куда идешь? – Сеньора встала и медленно начала обходить длинный стол. – Знаешь, что будет происходить здесь?
– Д-да…С-сеньора… – ответил я, но как-то неуверенно.
– Ничего ты не знаешь! – Она подошла вплотную. – Здесь ты будешь никем, Хуан!
И со всей силы заехала мне кулаком в солнечное сплетение. Я лишь успел отметить факт замаха и факт результата удара. Согнулся.
– Здесь ты будешь лишен всех прав. Автоматически, всех-всех, включая право на жизнь.
Она приподняла мой подбородок и заехала снова. Мне хватило – я вхолостую захватал ртом воздух. Кажется, из глаз покатились непрошеные слезы. Вот это у нее удар! А скорость какова!
– Мы можем наказывать тебя, когда посчитаем нужным, за что посчитаем нужным. Со стороны это может выглядеть произволом, но это будет наше право тебя наказывать. И поверь, мы будем им пользоваться достаточно часто!
Ехидная улыбочка.
– Это НАШ произвол, – подхватила она меня за грудки, видя, что я задышал, и встряхнула. – Мы можем творить с тобой всё. ВСЁ, Хуан!
И с силой толкнула меня, швырнула на пол, я упал.
– Готов ли ты отдать себя нам? В наше полное владение? В наше полное распоряжение? На таких условиях? Повторюсь, у тебя не будет НИКАКИХ прав, только обязанности.
– Я…
Она потянула мне руку, помогла подняться, а когда я сделал это… Съездила мне по скуле.
Меня повело в сторону, но на сей раз я удержался. Лицо запылало. Были мысли плюнуть на все и попытаться достать ее в ответ, но это были мысли глупого мальчика, все еще сидящего где-то глубоко во мне, несмотря на все произошедшее за последнюю пару месяцев. Это тест. Вот это – и есть тест. И его нужно пройти. Какие же они все-таки сволочи!
– Встать! Смир-рно! – отчеканила она громовым голосом.
Я пересилил себя, но встал и вытянулся.
– Правильно. Исполнение приказов – первая и главная из обязанностей.
И вновь удар по лицу. Не сильный, но хлесткий.
– Больно?
Я промолчал.
– Я могу бить тебя. Могу искалечить. И даже убить, если на то будет решение Совета. – Она оглянулась на все так же молча наблюдающих за действом своих. – Ты же не можешь ничего – только слушаться.
Разворот, и вновь удар. Ногой. Под дых. Я вновь согнулся. Сука! Стерва! Мразь! Высокомерная мразь!
– Готов ли ты выдержать все это? Пройти через бесправие и унижение?
Я смотрел на нее… Волком. Готов был убить взглядом. Но взглядом, к сожалению, убивать не мог – нет такого в моих модифицированных талантах. Но было и еще кое-что. Сейчас она бьет меня. Но это ОНА, член совета офицеров. А кто скажет, что будет ждать меня ТАМ, за этими дверями и этим шлюзом. Вполне возможно, это действительно, цветочки.
Она вновь напала. Била серией, по лицу, в живот, снова по лицу. Я отступал, пятился, пытаясь не упасть, она же молча наступала, ехидно ухмыляясь.
– Чувствуешь? Чувствуешь! И как тебе это унижение? Как тебе беспомощность? Бесправие? Нравится? Готов ли ты все бросить и идти через все это?
Я потерял-таки равновесие. Но она не дала упасть, перехватив меня сзади и сдавив локтем горло.
– Отказывайся сейчас, Хуан. Сейчас или никогда. Потому, как если ты решишь отказаться потом, ты превратишься в дезертира. А мы беспощадны к дезертирам.
Ее локоть начал медленно сдавливать мне шею. Я вцепился в ее руку, но сам держался навесу – она держала меня в неудобной позе, в специальном захвате – и сделать из этого положения ничего не мог.
– Думай, Хуан. Думай. Стоит ли игра таких свеч?
Я пытался хрипеть, но воздух в легкие поступить не мог. В голове поплыло. А она все давила и давила, словно получая от этого удовольствие.
