Сквозь Навь на броне (СИ) - Осипов Игорь (книги серии онлайн TXT) 📗
У замковых ворот Сорокин, не слушая возмущенные крики Ангелины, разрисовывал кабину Урала, собрав большую толпу детишек вокруг себя. Явно обладая талантом художника он уже вычертил контуры картины, на которой могучий воин в полной экипировке стоял над поверженным чудовищем, в котором угадывался бес в облике ящера. Это был его молчаливый протест. Его беззвучный крик боли, который невозможно было заткнуть даже приказом купившего душу беса.
Оксана и Света сидели рядом с грузовиком на траве. Навья тыкала пальцем и давала ценные указания, больше смахивающие на пошлые шутки, а вампирша молча глядела на юношу влюбленным взглядом.
Я шёл, а метрах в ста от стены крестьяне-нарони доделывали свои дома. Сгоревшие перекрытия заменяли на новые бревна и жерди, которые сматывали лыком между собой. Подкопчённую пожарищем, но целую черепицу укладывали снова на крышу, чередуя со светлой новой. Её делали прямо тут, разводя глину, очищенную от крупных камней, вылепливая большие чешуйки и обжигая их после просушки вперемешку с примитивной посудой в глиняной же печи. Работали все, и мужчины и женщины и дети. Нимфы таскали хворост, и месили глину, старики лепили и обжигали. Женщины пряли. Я вспомнил про запрет мужчин касаться пряжи, неужели и их тоже наказывают плетью? Не знаю. Чужой мир, чужой народ, чужие обычаи. Кто я такой, чтоб вмешиваться в их традиции?
Я двинул пальцем, и очередной камушек выскочил из-под ног и плюхнулся в воду, а потом ноги сами собой понесли меня в деревушку. По невысокой траве, в которой паслись странные козели, похожие на безрогих овец со все тем же хоботком на морде, что и местные ишаки. Создания размером со среднюю собаку равнодушно провожали меня взглядом, не переставая жевать. Они смешно басовито покрякивали, словно утки-великаны. В отличие от них, нарони-нимфа, пасшая животных, следила за мной исподлобья. Следил? Следила? Сложно передать это русскими правилами орфографии. Говорят, суть народа заключается в его языке. Тогда мы никогда не поймём нарони. У нас три рода, а у них пять. Мужской, женский, средний, неопределённый и неживой. Да. Нарони-тар - мужчина. Нарони-ма - женщина. Нарони-ли - нимфа. Просто нарони применяется как аналог 'какой-то незнакомый' или же во множественном числе, где группа смешанная, несколько разных нарони. Нарони-то - мертвец. Мертвец не имеет пола, он уже не женщина или мужчина, он никто. Кааль - дерево, кааль-тар - дерево предков, священный символ, кааль-ма - плодоносящее дерево, кааль-ли - побег, не начавший ещё цвести, много разных кааль, кааль-са - лес, кааль-то - пиломатериал, бревно. Оно уже мертво. Парра-ма - дом, живой дом, где поют песни, готовят еду, воспитывают детей, а есть дом брошенный, парра-то.
Люди, или сель на местном наречии, имеющие ту же речь что и нарони, называли сель-ли еще нерождённых детей, пол которых само собой разумеется пока неизвестен. Чужой язык, чужие обычаи.
Я осторожно ступил на площадку перед домами. Сразу попрятались дети, озорно выглядывая из щелей двери и из-за углов домов. Все замерли, и лишь только один старый гончар с кряхтением встал со своего места и, опираясь на палку, поковылял ко мне.
- Здравствуй, гость дорогой, - проговорил он, с натугой склонив больную спину, - чем мы можем тебе услужить?
- Я просто решил посмотреть. Я не буду мешать.
- Как может высший мешать младшему? - ответил старик.
- Тогда, мне просто любопытна ваша жизнь.
Старик ещё раз склонил голову, а потом повернулся к спрятавшимся детям.
- А ну живо таскать, месить, бездельники. Колдуна они испугались, я, что ли, буду это делать?
Детишки, одетые лишь в накидки, опускающиеся с плеч чуть ниже пояса, неуверенно стали подходить к большой яме и начали топтаться в разбавленной там глине, сначала робко посматривая на меня. Но вскоре стеснение и страх прошли, и нимфы стали толкаться и громко кричать. Кому-то намазали лицо, что вызвало бурный взрыв хохота. Я улыбнулся, завидуя этому простому счастью.
Старик вернулся на место и завёл протяжную песню, умело перебирая трёхпалыми ладонями податливую массу. Он лепил горшок. Обычный такой, на литр, может, чуть больше. Гончарного круга у него не имелось и можно только позавидовать тому мастерству, с какой точность горшок получался. Старик пел о своём детстве, и что он тоже когда-то прыгал по глине, а ныне совсем дряхлый стал и скоро умрёт, но ему не грустно, ибо у него шесть по шесть внуков и правнуков, которые продолжат лепить из глины горшки и черепицу, выращивать хвабук и разводить козелей.
Я подсел рядом с ним.
- Можно попробовать?
- Зачем высшему спрашивать разрешения? - хитро прищурившись, спросил старик.
- Дай, - с улыбкой произнёс я этот на языке сель, но не в форме приказа, а просьбы. Речь, доставшаяся мне при помощи спицы бесов, начала проникать в меня осознано, и это привнесло глубину в этот мир.
Старик подвинулся и положил на большой плоский камень кусок глины, подходящий по консистенции для лепки. Я не стал прикасаться к ней, а лишь провёл над камнем рукой. Кусок взмыл в воздух и стал вращаться, быстро набирая обороты. От такого зралища нимфы замерли, и подскочили поближе, шумно перебивая друг друга, и указывая пальцем на это маленькое чудо. Колдовство заставило глину менять форму, превратив в широкий блин. Потом у этого диска начали изгибаться края, поднимаясь и стягиваясь к середине. Масса вращалась, превращаясь из риик-са, бесформенной глины, в риик-ма, кувшин. Почему-то у них кувшины, горшки и прочая утварь женского рода. Зато черепица зовётся риик-тар, видимо, потому, что в горшке родится еда, а черепица защищает дом. Чужие слова, чужие обычаи.
- У тебя хорошо получается, господин, - произнёс старик со свойственной только людям в возрасте манерой говорить даже о чуде, словно оно обыденно.
Я остановил вращение и опустил кувшин на ладони, с удовольствием испачкав руки в сырой плотной глине.
- Нон-тар Эгор! - раздалось со стороны.
Я повернул голову на звонкий голос. Ко мне бежал паж.
- Нон-тар Эгор, вас нон-тар Бурбурка зовёт.
- Зачем?
- Не знаю господин. Но он созывает всех ваших помощников. И воины уже там. Наверное, в поход собрались.
- Какой, к черту поход? Они что, совсем сдурели? Ничего не готово же ещё.
- Господин, я не знаю, - пожал плечами паж, - но они уже грузят вещи.
Я осторожно отдал сделанный мной кувшин старику и встал с земли. Отряхнув одежду, я направился в замок. Глинобитные домики с черепичной крышей остались позади. А впереди был не замок, а очередная война.
- Господин, - услышал я вкрадчивый голос. - Я прошу тебя, господин, подожди.
Я остановился и повернулся, подумав, что что-то забыл и теперь это мне принесли. Передо мной переминалась с ноги на ногу женщина, сжимая в прижатых к груди руках какие-то предметы.
Я узнал эту женщину, не по лицу, так как до сих пор не научился различать их лица, по ауре. Это она была в той палатке, которую снесла Ольха во время боя у замка. Изнасилованная храмовыми воинами крестьянка.
Девушка закусила губу и протянула мне плашку из кости. Кости нарони. На ней значилось 'Таира-ма курих-то а', 'мягкие слова за мёртвый долг', благодарность за месть. Вряд ли она сама умела читать, но назначение таблички могла помнить из устных рассказов, тем более что вырезанные символы были заполнены красным. Не кровью, а смолой дерева.
Она низко поклонилась и попятилась назад, все так же смотря на меня большими глазами. И лишь отойдя на пять шагов, резко развернулась и побежала к деревне.
Я проводил её взглядом, прежде чем продолжить путь. Издали была видна возня у машин. Ангелина громко отдавала приказы, в то время как работники стаскивали с откинутого борта имущество. На расстеленный брезент легла свёрнутая палатка, всякое имущество, бочки с топливом и прочий хлам.
- Куда, куда, бараны косорукие! - орала магесса, - машину не поцарапайте, вашими соплями потом замазывать буду. Прямо из головы выбью.
- Госпожа, куда это класть?
