В поисках Белой ведьмы - Ли Танит (книги бесплатно .txt) 📗
– Где золото, шриец? А?
Помощниц прищурившись, глянул на меня и сказал:
– Он не чувствует стужи, как нормальный человек. Его грязная магия согревает его.
Это было сказано к тому, что я вышел наверх только в камзоле и брюках, на мне не было подходящей к сезону одежды. Хотя, правда, оказалось, я действительно мог контролировать температуру своего тела непроизвольно, почти не думая об этом, так же как я отразил нож убийцы. Я воспринимал холод не больше, чем легкое неудобство. Помощник дотронулся до моей руки:
– Да он кипит как котел! – закричал он и отдернул руку.
– Идем, – сказал Ланко. – Он не причинит тебе вреда. Не так ли, мой дорогой? Он хорош на всякие фокусы, но у него кишка тонка подраться. Знаю, что его знакомство с духами отразило твой нож. Я говорил, что у тебя ничего не получится.
Помощник попытался возразить, но Ланко так глянул на него, что он заткнулся.
Ланко положил руку мне на плечо:
– Ну, а теперь, я спрашиваю, где золото? Не на вершинах же тех снежных скал?
– Ты завел свой корабль слишком далеко на юг, – сказал я ему. Не то чтобы я вообразил, что его действительно можно урезонить этим. – Пусть «Чайка» пройдет на север, держа этот берег по левому борту. Семь или восемь дней работы веслами, даже если не будет попутного ветра, и вы увидите, что погода станет теплее.
– Ты можешь поклясться в этом?
– Я считаю, что так будет, да.
– А откуда ты это знаешь, мой прекрасный мальчик? Так же, как ты знал, что я должен разбогатеть здесь?
Помощник вмешался твердым, но испуганным голосом, пытаясь говорить угрожающе:
– А я скажу, Ланко, что он дьявол, заведший нас сюда, чтобы отомстить. Может, какой-нибудь масрийский волшебник положил на нас проклятие, а этот – его орудие, а, Ланко? – Он засмеялся, пытаясь теперь представить все как шутку, но вместо этого сам выглядел шутом. – Грязный пособник дьявола, влекущий нас в объятия нашей смерти.
Ланко произнес, обращаясь ко мне:
– Наши запасы истощились, волшебник. Не позаботишься ли при помощи магии о нас еще разок, загляни за эти восемь, или девять, или десять, или сто дней плавания вдоль побережья и посмотри, что будет с нами?
– Ланко, – тихо произнес я, – надо просто открыть твои собственные припасы, и можно кормить весь корабль.
Он заулыбался. Улыбались даже его маленькие сверлящие глазки. Он любил меня за то, что я позволял ему презирать меня.
– А ты, – сказал он, – ни разу не попросишь в будущем еды, пока мы не доберемся до земли. Согласен?
– Так как припасов очень мало, то я соглашаюсь.
– О, – сказал он и, поклонившись, взял мою руку и поцеловал ее. – А теперь убирайся вниз, кровавый шрийский ублюдок. Пошел к своему веслу.
Я не чувствовал вины за их судьбу. Они были, в лучшем случае, грабителями, а большинство из них хуже грабителей, и кроме того, я никогда и не предполагал, что они погибнут здесь. Вопреки широко распространившемуся на борту мнению, я не был ни ангелом их смерти, ни их несчастьем. То, что я им сказал, я знал наверняка: к северу зима была менее суровой. Где-то была полузамерзшая в своем устье река, открывавшая путь в глубь суши. Скалы были, как крепостные стены, и нам оставалось только искать дверь.
Однако я все больше осознавал и то, что должно было случиться.
По окончании моей второй вахты я спал на нижней палубе, а в то время на моем месте, повинуясь приказу Ланко спешно покинуть эти холодные места, кто-то работал веслом.
Я проснулся, без страха обнаружив людей, связывающих меня жилистыми веревками. Я лежал тихо и позволил им делать то, что они делали. Команде этого корабля я больше не был нужен. Я чувствовал, что мне предстоит испытание. Я был близок к какому-то знанию, которого должен достичь и которое ожидало моего одиночества. Я не боялся и не сердился.
Справившись с веревками, они зашептались. Открыв глаза, я позволил им обнаружить, что уже проснулся. Толкаясь, они отступили назад, ругаясь от страха. Но увидев, что я не сопротивляюсь, подумали, что крепко связали меня, и осмелели. Один пнул меня в бок, другой дернул мою голову вверх за бороду и отпустил так, что у меня из глаз посыпались алмазные искры. Я не стал защищаться Силой, а сказал: «Осторожнее», – и они, топча друг друга, бросились врассыпную.
Затем из люка кто-то крикнул, что идет помощник Ланко. Этот храбрец поднял меня, и вскоре я оказался на палубе под куполом блестящего черного неба.
Вокруг нас негромко шумело море. Поднимался ветер, и большие паруса с готовностью разворачивались навстречу ему. Перед богом Хессу курился фимиам. Я чувствовал его запах с избытком. Ланко нигде поблизости не было видно. Может быть, он спал без задних ног, глотнув вина, несмотря на все ограничения древних обычаев. Итак, я должен стать козлом отпущения. Море сердилось на меня, его раздражало мое присутствие. Оно, в знак своего неудовольствия, сбило корабль с пути, испортило припасы, спрятало зелень и золото этой земли под тяжелыми белыми доспехами. Поэтому они отдадут меня на съедение морю, утопят свое несчастье, и удача снова засияет на их небосводе. Даже из моих вещей они ничего не оставят себе, а все бросят вслед за мною: несчастье есть несчастье. Я не смешивал их призрачную веру с протестами, угрозами и ненужными чудесами…
Должен ли я освободиться от своих пут, как от истлевших веревок, должен ли я остановить свое падение, и стоя на море, аккуратно поймать свои вещи, пока мои ноги еще не коснутся воды?
На судно Чарпона я пришел пешком по океану. С галеры Ланко я уйду тем же путем. Смешно, но это так. В конце концов, я не мог плыть. Чтобы успокоить банду разбойников и привести мое возбужденное сознание в состояние покоя, мудрее было идти по воде, чем погрузиться в ледяную жидкость.
Снова, и не удивительно. Никакой гордости, никакой надменности – это ни к чему: я был рад, что мне дано мое искусство. Позади меня закричали. Сколько раз раздавались вслед эти крики, когда проходил волшебник?
В конце концов, это такая малость – быть повелителем людей, и все их повелители таковы, каковы они сами.
Я пошел к берегу.
Вот то место. Возможно, оно уже давно ждет меня. В момент безрассудства и бреда с видениями, что время от времени случалось со мной, я иногда допускал, что оно ждало меня. Для меня философия заменила человеческий ужас, потому что я должен был как-то использовать мой мозг, пока есть такая возможность. Порой я считал, что зимние ледяные просторы юго-западных земель были плодом моего воображения. Или какого-то более обширного и более удивительного воображения, которое думало континентами, мечтало мирами. Конечно, я был лучше снаряжен, чем другие, чтобы лицом к лицу встретить оцепенение ледяной равнины, которая за несколько дней – или меньше – уничтожила бы самого сильного духом человека. Мое тело оставалось таким же невосприимчивым к холоду, как и раньше: кожа была сухая, но не трескалась и не шелушилась; глаза оставались ясными, хотя веки припухли; примерно час после захода солнца, пока было еще светло, временная снежная слепота застилала мое зрение белой дымкой. Даже ледяные ожоги моментально исчезали с моих рук. Мне было неудобно, но я не чувствовал ни боли, ни подавленности. Никогда прежде мое самосохранение не достигало такой степени. Так ребенок интуитивно учится произносить звуки, владеть своим телом, узнавать символы. Так я, без всякого усилия со стороны моего сознания, учился этим способностям и спонтанно формировал их.
Я решил идти пешком на север, ориентируясь по солнцу и местности. Говоря «идти пешком», я именно это и имел в виду. Я не подпрыгнул в воздух. Левитировать, или летать, как определил бы Тувек в дни своего пребывания в племени, – это, в конце концов, утомительно, по сравнению с естественными средствами передвижения, известными как ноги. Мне даже удалось подняться по прибрежным отвесным скалам без применения магии.
Все это было просто. У меня была цель, было здоровье и тело, которое само себя защищало. Я не сомневался. Мне все было безразлично.
