Племя вихреногих. Книга 2 (СИ) - Охэйо Аннит (прочитать книгу .txt) 📗
* * *
Тюрьма у Хорунов была замечательная. Или жуткая — это с какой стороны посмотреть. Настоящий зиндан глубиной метров в пять — попасть в него можно было лишь по веревочной лестнице, через люк в "тронном заде" дворца. Очевидно, Мэцеё предпочитал держать пленников под рукой.
Спустившись, Димка покрутил головой. Он оказался в восьмигранном колодце, в каждой из граней которого была узкая деревянная дверь, запертая на засов. Света здесь не было, так что он прихватил с собой толстую самодельную свечку — она трещала и противно воняла пригорелым жиром, но со своими обязанностями кое-как справлялась. До номеров на дверях Хоруны по невежеству и недоумению не дошли, но на каждой был всё же грубо нацарапан какой-то символ. Димка похвалил себя за то, что заранее выяснил, куда посадили жреца, потом отодвинул засов и вошел.
* * *
Камера была тесной. Камера была холодной. В ней было душно, сыро и воняло. Войдя в неё, Димка невольно передернулся. Он и представить не мог, что тут, в этом диком мире, вообще может быть… такое. Такое, средневековое прямо подземелье. Каменный мешок. В котором держали пойманных ребят. Ни за что, просто потому, что поймали…
Мальчишка вздрогнул, столкнувшись взглядом со жрецом. Тому связали руки за спиной, а потом старательно, по всей длине, примотали к толстой жерди — чтобы не расколол себе башку об камень. В подземелье Олаёец исхудал и уже не напоминал жирную жабу, но выглядел он всё равно отвратно — из-за своих склеенных смолой волос, из которых до сих пор торчали обломки палочек, и просто из-за своей мерзкой рожи. Смотрел он на Димку с лютой злобой.
— Что, не нравится тебе тут? — спросил мальчишка, садясь на корточки и ставя свечку на пол. — Так сами это всё построили, никто не заставлял. Сидите и радуйтесь.
Олаёец всё ещё пялился на него, и мальчишка поёжился. Вот же гад, подумал он. Смотрит вроде на меня, а вроде бы куда-то мимо, не поймаешь взгляд. Но после первых же слов глядит уже в глаза, почти не мигая. Пристально и злобно. Не как тот жуткий тип в лесу, не равнодушно, а именно сверлит гляделками, отчего становится не по себе. Казалось, что его взгляд проникает в душу Димки до самого дна и… нет, даже не презирает, а просто отметает в сторону, как нечто противное, но беспомощное. Это враг, понял он. Настоящий. Не играющий в благородного разбойника Йэрра, даже не приснопамятный Крых, вождь Морских Воришек, — обычный хулиган, вконец охреневший от безнаказанности и полной покорности окружающих… Нет. Именно он устроил тут всю эту жуткую чертовщину, заставил Хорунов выстроить тут храм Поющего Червя и весь этот жуткий город. Именно он виноват во всей мерзости, которая много лет тут творилась…
— Это ненадолго, — Олаёец оскалился. Голос у него, вопреки ожиданиям мальчишки, оказался не визгливо-писклявый, а низкий и глубокий. Убедительный такой голос… — Ещё неделя или две — и я окажусь на свободе. А вот потом… о-о-о, потом!.. Какой кошмар, какие муки ждут каждого из вас!
— Слушай, а зачем вам всё это? — с искренним интересом спросил Димка. Сейчас он чувствовал себя профессором, изучающим редкостно ядовитого гада. Олаёец ошалело заморгал — такого вопроса он, верно, никак не ожидал и мальчишка пояснил: — Ну, все эти рабы, город этот… Вы что — сами работать не умеете?
Олаёец вновь оскалился. Верно, он хотел просто плюнуть в лицо ненавистному гостю — но здесь, в этом подземелье, он явно подыхал от скуки и потому всё же снизошел до объяснения:
— Работают рабы. Настоящий воин просто берет всё, что ему хочется. Ему вообще не нужно что-то там "уметь". Он смеет и может, и это — главное.
Теперь уже ошалело заморгал сам Димка.
— Что может? Рабов по башке бить? А вам самим это всё не противно? Не стыдно даже такими уродами быть?
Олаёец хрипло рассмеялся. Вот смех у него в самом деле был мерзкий — он походил на карканье престарелой вороны.
— Как же ты глуп! Веришь в Добро, в гребаный стыд, во всю прочую чушь, в которую всегда верят слабаки… На самом же деле всё очень просто: тот, кто смеет и может, берет от жизни ВСЁ. Тот, кто не смеет, — ковыряется в земле, сочиняет слезливые стишки, бегает по миру в поисках выхода, выдумывает себе какие-то якобы "достойные" занятия, в которых он якобы чем-то "сильнее" настоящего воина. На самом деле все эти "занятия" — это признаки умственного разложения. Правило настоящего воина только одно: добро — это выдумка слабых. Именно так! Слабый всегда неполноценен. Морально, физически, умственно… Чтобы не сдохнуть от своей слабости, он паразитирует на сильных. И потому придумал эту — в самом деле, гнуснейшую!!! — сказочку о том, что слабым, почему-то, нужно "помогать". А на самом деле их нужно весело, с озорством и фантазией, топтать. Потому что слабый всегда труслив. Всегда подл. Всегда готов предать. Всегда ненавидит СИЛЬНОГО. "Помогать слабому" — значит подставлять себя под донос или нож в спину в качестве "благодарности". Исключений не бывает. Больше всего слабые ненавидят как раз тех, кто им помог. И позволять им просто дышать вольным воздухом — значит смертельно оскорблять тех, кто смеет и может сломать их лживые запреты.
— Да ты прямо благодетель, — ядовито сказал Димка. — Несун великих истин, блин! Хватай палку побольше, бей покрепче — а думать ни о чем не надо.
Олаёец вновь хрипло закаркал.
— На самом деле справедлив не я, а жизнь. Если свободный, настоящий воин встретится с каким-нибудь сопливым умником на узкой дорожке — то "умник" будет корчиться в канаве с разбитой в фарш рожей — а воин, весело насвистывая, пойдет дальше. И это — единственный факт, который что-то значит в мире. Единственный.
— Кто силен, тот и прав? Так, что ли, получается? — опасно высоким голосом спросил Димка.
Олаёец вдруг захихикал.
— Ты сам это сказал! Да, да! Тебя просто приучили верить в то, что это почему-то плохо. А на самом деле всё предельно просто: есть те, кто смеют и могут. И есть те, кто НИЧЕГО не могут, и без конца дрочат на свою придуманную "круть", рассказывают друг другу сопливые сказочки про "добро", делают соседям мелкие гадости, забиваются в глухие леса и боятся выйти в Ойкумену. А если они в неё всё же выползают — то долг любого настоящего воина обратить слабаков в своих рабов. Просто потому, что мразь должна знать своё место. Трус, фантазер, задрот-умник — это никчемный бесполезный мусор, и ни для чего, кроме как служить для воинов рабочей скотиной, не пригоден.
Димка вновь заморгал, ошарашенный речью — смесью бравады школьного хулигана с чем-то, куда как более мерзким. С настоящим фашизмом, например.
— А что ж вы, все такие сильные, даже Морских Воришек не побили? — ядовито спросил он. — Волков там, да хоть тех же Нурнов? Сами сидите в лесу, как сычи, и ловите всяких заблудившихся бедняг…
Олаёец вновь закаркал.
— Всё предельно просто, — повторил он, отсмеявшись. — Если воин хочет остаться воином, а не стать овощем, он должен понимать, что из всех "прав" есть только одно — право сильного брать всё, что он хочет, и делать всё, что он хочет. Абсолютно ВСЁ. И что его главный враг — это не смешные дурачки, играющие в воинов, а добренькие умники, которые смеют уверять сильного, что у него есть какой-то там "долг" по отношению к трусливым слабакам. На самом деле у сильного есть к ним только один долг — долг БЕСПОЩАДНОСТИ. Трус и слабак виноват перед сильным ВСЕГДА.
Димка невольно поёжился. То, что он сейчас услышал, было жутко. И не потому даже, что Олаёец, судя по всему, был конченым психом, повернувшимся на культе силы. Нет. Он, Димка, тоже презирал трусов, да и слабаков, чего уж там… А, если подумать, путь от презрения до такой вот лютой ненависти не такой уж и долгий…
— Ладно, не любите вы трусов, — хмуро сказал он. — Я их тоже, честно сказать, не люблю. Но над девчонками-то зачем издеваться?
