Дух трудолюбия (СИ) - Горн Андрей (читать книги бесплатно полностью TXT) 📗
-От имени государства Нихон хотел объявить особую благодарность храброй и отважной команде имперского военного дирижабля ” Новик”, пришедшей к нам на выручку в ходе боя с катайским дирижаблем, наглым и бессовестным образом, напавшим на мирный посольский вымпел. Также от себя лично хотел отметить одного члена команды, молодого юношу, спасшего жизнь моей дочери, благодаря которому она сегодня стоит рядом со мной.
К императору тихо подошел военный министр и что-то зашептал. Император тут же потемнел лицом:
-И как же зовут сего доброго молодца. Надо же передать его родным награду.
Посол, еще раз пошептавшись с дочерью, сообщил:
- Этого молодого человека зовут Сергей Конов, он воспитанник имперского приюта трудолюбия Старо-Петерсборга. А почему передать родным?!
Тут слово взял военный министр:
-Эскадренный ударный дирижабль “Новик” геройски пал сегодня вместе с ЭУД ‘Паллада’ в ходе воздушного боя с превосходящими силами противника при прорыве катайской эскадры адмирала Ван Шикая над Калмацией. Вся команда погибла после тарана флагмана катайцев “Яна Вэй”. Гибель дирижабля засвидетельствована участником воздушного боя, капитаном поврежденного в бою, но сумевшего приземлиться ЭУД “Ника” и ЭУД “Орел”, который и подобрал остатки команды. Весьма сожалею.
Услышав эти страшные слова, Аюми пошатнулась и упала без чувств на красивый дворцовый пол. А в уголке глаза герцогини Александры побежала непрошенная слеза, которая она тут же смахнула платочком, что не осталось незамеченным ее отцом и императрицей, ее матерью. А Петр Алексеевич, услышав горестные новости, на это только крепче обнял своих детей.
Сергей проснулся от ощущения чего-то горячего. Нет, сухости во рту и рвущего горла с жаром во всем теле не было. Это летнее солнышко, лучами проникнув сквозь мутноватые маленькие оконца из зеленоватого стекла в избе, припекало и играло с его лежащим на полатях телом своими теплыми лучами. Оглядевшись, его вниманию предстала довольно просторная комната с грубой, хотя и явно недавно беленой отделкой стен в углах, перемежавшаяся с другими, не менее грубыми ошкуренными и отесанными стенами из давно рубленого, уже потемневшего и пошедшего трещинами сруба. Изломы трещин и стыки брусьев в дереве, были кем-то заботливо и плотно законопачены паклей из волокон какой-то травы. Особенно поразила его высота комнаты и дверного проема, шире и выше обычного раза в полтора. Маленькие оконца в стенах и дверной проем в комнате по периметру были украшены бирюзовыми наличниками сложной резьбы с фигурками странных животных по углам. Посреди комнаты стоял большой и длинный массивный стол, накрытый плотной скатертью с красивыми ромбическими фигурками, по двум сторонам которого виднелись две широкие лавки. На деревянных полах длинными дорожками были аккуратно разложены тканые, но цветастые половики. Беленая глиняная печь с закрытой заслонкой пахла чем-то очень вкусным, к чему примешивался запах свежевыпеченного хлеба. Сам же хлеб вместе с глиняной солонкой лежал в центре стола, заботливо, но не слишком плотно укрытый красивым рушником. Рядом с печью, в уголке, стояли закопченные металлические ухваты разных размеров вместе с печной кочергой и странная, давно видавшая виды, “хлебная” лопата, стоявшая “верх ногами”, то есть совком вверх, а черенком вниз. Рядом с печью в небольшой дровянице были заботливо уложены чурки расколотых поленьев. Возле устья печи вдоль деревянной стены стояло несколько, похожих на стулья, столиков, на которых под рушниками лежали тарелки, россыпь стеклянных зелёных и фиолетовых бутылочек и пузырьков, заполненных какими-то жидкостями. Особо выделяясь на белом фоне, на полке-приступке, среди глиняных крынок, кружек и кувшинов торцом к печи было прислонено полено-каток. В камельке печи на плошках под лучами солнца светились толстые свечи. На открытых полках видны расставленные аккуратно в ряд батарея чугунных котелков и крашеных глиняных плошек. Видимо эти полки пользовались хозяевами чаще всего. Другие же полки были закрыты от чужих глаз домоткаными тканями с интересным, но разным рисунком, словно владелец которых не сильно заботился о подборе единого стиля. Под ними стояла прялка-колесо, на которою была перекинута незаконченная мастерицей ткань. На кованых крючках висело несколько простых рушников. Под потолком, на веревочках, волнами красовались, связанные пучками и проткнутые, засушенные травы и грибы. А у двери в углу друг на друге стояло несколько мал мала меньше окованных металлическими полосами сундуков, как простых, так и украшенных расписными сюжетами, состоящих из диковинных зверей и птиц, рядом с которыми в углу лежал мой ношеный сидор, купленный еще на толкучке в Старо-Петерсборге. В углу комнаты, над ручным фонарем виднелись кем-то вырезанные деревянные фигурки страшно-уродливых и непонятных морд. И все же, несмотря на это, большая комната в избе все же производила впечатление приятного и уютного гнездышка.
Решив встать и оглядеться получше, Сергей потянулся и отбросил от себя цветастое лоскутное одеяло. И сразу же пожалел об этом. Содрогнувшись от внезапной судороги и сразу пронзившей его тело боли, юноша начал растирать давние о себе знать больное место. Растираемое место еще ныло, когда юноша внезапно обратил внимание на совсем другое. Исподняя одежда, в которой он спал на полатях, была совсем, совершенно другой, не той, что ему выдали на “Новике”. Моментально вспомнив тащивших его в лесу женщин и в болезненном горячечном состоянии женский разговор попозже, я от нахлынувшего на него смущения тут же покраснел. Но ненадолго, потому что, слезая с полатей на деревянный пол, место нескромных мыслей заняли другие. Матросских ботинок нигде не было видно. Встав босиком на пол, Сергей сразу почувствовал, как за время болезни ноги словно отвыкли от ходьбы. С трудом борясь со ослабшими ногами и болями в пятках, юноша двинулся вперед, к выходу из избы. Первая встреченная дверь вела в сени. Не менее большая комната также встретила его грубым домотканым половиком, пучками сушеных трав, гроздьями свежего лука и чеснока, большим ларем и длинной лавкой у стены, на сиденье которой были расставлены чем-то заполненные чугунки и разнокалиберные бочки. Также на лавке лежал изрядный кусок моего самоспасателя, заботливо сложенный хозяевами в несколько слоев.
В углу стояла большая кадка, явно под воду, на крышке которой стояло коромысло с двумя небольшими деревянными ведрами. Сквозь полуоткрытую дверь, через щель которой в комнату пробивались солнечные лучи, в сени забежала парочка упитанных коричневых с белыми перьями куриц. Влетев в помещение, они увидели юношу и тотчас же забились под лавку. Принявшись искать в щелях на полу съестное, иногда между поисками замирая и с осторожностью, удивлением и опаской поглядывали на неожиданно вышедшего из комнаты незнакомца.
Доковыляв до выхода, Сергей открыл настежь деревянную дверь с крючком и щеколдой изнутри. Несмазанные кованые дверные петли скрипнули при открытии двери неожиданно звонким переливом. Следующим шагом он вышел на улицу, держась за открытую качающуюся дверь и осторожно ступая по полубревнам входных ступеней. Справа раздался голос рядом сидящей на лавке вместе с девушкой бабки:
-А вона и наш барчук болезный встал! Иди, Сергий, сюда и скорей за угол мыться! Сейчас тебе Лизка с кувшину-то польет, да рушник-то подаст. А апосля есть да знакомиться будем.
Оглядев вставших с лавки женщин, сразу стала понятной эта странность с проемами и высотой. Бабка с девушкой, несмотря на свой, как они мне впоследствии сказали, невысокий среди родичей рост, по сравнению со моим метр восемьдесят были просто очень высокого роста. Аж на целую голову выше меня. Прямо как баскетболистки какие-то. То-то мне, лежа на носилках, их рост немного высоковат показался. И понятно теперь, каким образом они меня до дому дотащили. Сил то побольше. Стараясь не выказывать свое удивление данным фактом, принимаюсь умываться, принимая в ладони прохладную воду, щедро выливаемую из красивого глиняного ковшика, нависающей надо мной Лизой. Пока я умывался, девушка подробно рассматривала меня. Глаза ее ехидно смеялись, словно она знала обо мне что-то эдакое. Вспомнив, в чем я проснулся и вышел на улицу, вновь сам засмущался. А девушка приняла это на свой счёт и, прыснув в здоровый по сравнению с моим кулачок, как-то негромко хихикнула. Вытирая мокрое лицо и руки расшитым рукотерником, переданным мне девушкой, я оглядел фасад избы, из которой недавно вышел.
