Natura bestiarum.(СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" (книги полностью бесплатно .TXT) 📗

Стрелы также оказались старыми и для настоящей охоты не пригодными. «Главное — чтобы выдержали единственный выстрел, — отмахнулся Ван Аллен на скептическое замечание рыцаря. — Если после попадания древко обломится — это и к лучшему, застрянет намертво». Рассчитывать, однако, на одно лишь изношенное дерево не приходилось, посему затупелые стальные наконечники были безжалостно отринуты, и под низким потолком трапезного зала долго разносился глухой звон, скрежет и стук — еще один бочковый обод, разбитый на куски, плющился и точился, приобретая весьма приблизительный вид треугольников с далеко выступающими и неровными углами. К древкам сие произведение оружейного мастерства крепилось непрочно, едва-едва, попирая тем самым все гласные и негласные нормы ведения войн, гласившие, что использование стрел с наконечниками, сидящими неплотно, суть дикость, варварство и anathema sit.

Карл Штефан сидел за своим ужином, держа ложку самыми кончиками пальцев — на непривычных к тяготам ладонях работника творческого труда красовались огромные красные волдыри, оставленные черенком лопаты. Дабы исключить из списка обороняемых подступов хотя бы дверь черного хода, охотник и фон Зайденберг покусились на мебель трактирщика — массивная столешница, снятая со стояков, подпирала и без того укрепленную засовом дверь, вперившись нижним краем в тяжелую бочку, наполненную землей, и ею же была завалена сама. Для добычи оной земли подпол трактира был превращен в хаос — хранимые там овощи и прочую снедь сдвинули к стенам, навалив друг на друга, дабы освободить как можно большую площадь земляного пола. Рыть холодную, утрамбованную ногами и скованную морозом почву были отправлены неудачливый возлюбленный и торговец Феликс, единственный, кроме Хагнера, кто не жаловался ни на что и не перечил никаким требованиям, лишь по временам начиная свою уже изрядно поднадоевшую проповедь.

Трактирщик время от времени, выбираясь из своей тяжелой задумчивости, поднимался и уходил на кухню, где кипела вода, поддерживаемая в этом состоянии неизменно, а посему выкипавшая и требующая периодического долива. Это, несомненно, было в некотором роде растратой, однако кипяток остывал быстро, а стало быть, так же скоро и утрачивал свои столь необходимые обороняющимся поражающие свойства.

Ван Аллен уселся за стол последним, напоследок пройдясь по всему трактиру и убедившись, что везде и все находится в надлежащем виде, и, вытянув ноги под столом, вздохнул, бросив взгляд на закрытые ставнями окна:

— Ну, что ж, можно сказать, что мы готовы принять гостей. Как там, в Писании, Феликс? «все звери полевые, все звери лесные, идите есть»?

— А кощунство, господин охотник, — заметил тот оскорбленно, — только добавит вам лишних мук, если не земных, то посмертных. Молитесь лучше вместе со мною. Милостив Господь и праведен, и милосерд Бог наш, хранит Господь простодушных… Обратись, Господи, избавь душу мою, спаси меня ради милости Твоей…

— Умолкни, Феликс, или я выпровожу тебя проповедовать псоглавцам! — потребовал тот устало. — Если я и соберусь молиться, то уж не под твоим водительством. Эй, монашьи ваши души, господа следователи, а что в вашем арсенале? Это ведь ваша привилегия — поминать Господа Бога к месту и не к месту, а уж тем паче в особых случаях; полагаю, в свете специфики вашей работы есть и что-то подходящее. Так изреките что-нибудь более жизнерадостное, нежели воззвания нашего новоявленного праведника.

— Вы сегодня вступаете в сражение с врагами вашими, — не сразу заговорил помощник, — да не ослабеет сердце ваше, не бойтесь, не смущайтесь и не ужасайтесь их, ибо Господь Бог ваш идет с вами, чтобы сразиться за вас с врагами вашими.

— Мило, — кивнул Ван Аллен. — Хоть без плача, уже неплохо. Ну, Молот Ведьм, а ты что ж? Не может быть, чтоб у тебя не было какой-нибудь излюбленной цитатки для вящего бодряжу перед хорошей стычкой.

— Benedictus Dominus, — проговорил Курт, помедлив, — fortis meus qui docet manus meas ad proelium digitos meos ad bellum. Благословен Господь, твердыня моя, научающий руки мои битве и персты мои брани, — перевел он, повстречав вопросительные взгляды, и продолжил уже по-немецки: — Ты расширяешь шаг мой подо мной, и не колеблются ноги мои. Я преследую врагов моих и истребляю их, и не возвращаюсь, доколе не уничтожу их; и истребляю их, и поражаю их, и не встают, и падают под ноги мои. Ты препоясываешь меня силою для брани и низлагаешь предо мною восстающих на меня; Ты обращаешь ко мне тыл врагов моих, и я истребляю ненавидящих меня. Они взывают, но нет спасающего, — ко Господу, но Он не внемлет им. Я рассеваю их, как прах земной, как грязь уличную мну и попираю их.

— Живенько, — отметил охотник с показной настороженностью. — Вот только не хотелось бы оказаться в числе твоих недругов.

— В числе друзей, сдается мне, тоже не слишком весело, — чуть слышно пробормотал Карл Штефан. — А вам, майстер инквизитор, я смотрю, все это нравится. Спорю, если сегодня ночью тот здоровяк таки решит на все плюнуть и удерет отсюда, наутро вы будете вне себя от бешенства.

— Да я просто в восторге от всего происходящего, — согласился Курт серьезно. — Обожаю оборотней, желающих меня сожрать, безвыходные в буквальном смысле положения и лезущий в самые кости холод. Мне, разумеется, не хотелось бы сейчас оказаться в городской комнате в окружении простых смертных с возможностью идти, куда хочу, и желательно в тепле.

— Что-то кажется мне, — усмехнулся Ван Аллен, — что в твоих устах вся ирония сказанного теряется. Больно это похоже на правду.

— Думаю, это и вас касается, — негромко подал голос молчащий до сего мгновения Хагнер. — Вы-то такую жизнь избрали по собственной воле. Наверняка и вам все это по душе.

— Дурак ты, люпус [39], и не лечишься, — беззлобно отмахнулся тот. — По душе не это. В этом деле самое приятное не сидеть в засаде на вервольфа в колючих кустах задницей на муравейнике и не подставлять хребет под клюку злобной ведьмы, а — после, когда все окончено, вспомнить об этом и порадоваться хорошо проделанной работе; ну, и тому, что остался жив и здоров, разумеется… Я, — вздохнул охотник мечтательно, — сейчас бы не отказался от тихой снежной погодки, чтоб мокрые сугробы под ногами хрустели, чтоб облачка — такие бело-синие, солнышко чтоб едва-едва… И в баньку.

— Ульмские бани, — с готовностью поддержал его Курт, — вот это было да. Во многом город премерзкий, но тут они заткнули за пояс даже Кельн, при всем моем к нему почтении… Доводилось бывать?

— Я явился в Ульм вскоре после твоего там шумного пребывания, — с сожалением отозвался тот. — Обкусал себе все локти оттого, что разминулся на какие-то пару месяцев и упустил возможность увидеть стрига живьем — хоть бы и так, в клетке. Хоть бы чтоб взглянуть, на кого эти твари похожи.

— А на кого они похожи? — уточнила Мария Дишер между двумя тяжкими вздохами; Курт пожал плечами:

— На тебя. На меня. На кого может быть похож человек? На кого угодно.

— А у Молота Ведьм свои проповеди, — покривился охотник. — Не забивай девчонке голову. «Люди»… Вот когда из-за таких терпимых, как ты, они расплодятся до невероятных множеств, вспомнишь меня.

— Это вряд ли, Ян. И ликантропы, и стриги существуют с незапамятных времен, и, будь у них желание сделать так, чтоб от них шагу было б некуда ступить — поверь, они б это уже сделали; но их, уж прошу прощения за такой оборот, днем с огнем не сыщешь… Хотя одного я б сейчас уж точно хотел сыскать.

— Это в каком смысле? — нахмурился Ван Аллен, и он пояснил, кивнув за дверь:

— Полчаса — и проблема решена. Вся эта стая целиком перед мало-мальски взрослым стригом больше не выстоит, и раны их ему не страшны.

— Это здорово, — едко согласился тот. — Решить проблему крыс в подвале с помощью бешеной собаки — это дельно. Жаль только, что саму собаку потом хрен прижмешь.

— А с теми ребятами, поверь мне, куда проще договориться.

— Вот поэтому мне и нечего делать в вашей зондергруппе. «Договориться». Да отдали б мне такой приказ…