Анубис - Хольбайн Вольфганг (список книг TXT) 📗
— Значит, ты их так и не видел?
— Я расковырял щель и потом как-то все-таки открыл крышку. Когда я слез, мамы уже не было. Везде была кровь. Я выбежал из дома и тогда увидел. Мельком. Одну тень на фоне ночного неба. Но это была не человеческая тень.
— А твоя мать? — спросил Могенс.
Это был дурацкий, совершенно излишний вопрос, но Могенс почувствовал, что Том близок к тому, чтобы потерять самообладание. И нужно было — неважно как — отвлечь его от созерцания страшного момента, когда девятилетний ребенок мог только беспомощно стоять и наблюдать, как на его глазах утаскивают мать. На мгновение Могенсу показалось, что его попытка обречена на провал, но потом чернота так же внезапно опустилась в глубину зрачка Тома, как прежде выплыла оттуда.
— Ее не нашли. И отца тоже.
— А тебе никто не поверил, — тихо сказал Могенс. — Ты все рассказал, как было, но тебе никто не поверил. Наверное, тебя даже не слушали, так?
Том молча покачал головой.
— Шериф Уилсон на какое-то время взял меня к себе. Он задавал мне один и тот же вопрос. Он хотел выяснить, что же произошло на самом деле. Под конец они решили, что моих родителей утащили дикие звери.
— Ну, не так уж они и не правы.
— Они — не звери! — гневно воскликнул Том. — Я не знаю, что они такое, но они не звери!
Его голос дрогнул, а в глазах появилось такое выражение, от которого по спине Могенса побежали мурашки. Не потому, что пылающая в них ненависть была яростной и неукротимой, а потому, что она вообще была. Такое юное существо не должно испытывать такой ненависти! Возможно, самым страшным преступлением тварей было то, что они научили Тома ненавидеть такой ненавистью, которой человек вообще не должен знать.
— А потом приехали еще люди, из Фриско. Они тоже все обыскали. И тоже задавали много вопросов.
— И никто тебе не верил, — тихо повторил Могенс.
Он сам поразился той горечи, что прозвучала в его голосе. На мгновение ему показалось, что он вернулся в собственное прошлое, и боль беспомощности, которую испытывал мальчик, стала его собственной болью. Как он понимал Тома! Бедный юноша и не догадывался, что в эти минуты рассказывает не только свою историю, но и историю Могенса. Он спрашивал себя, сколько уже судеб разрушили таким вот образом эти жуткие создания. И может быть, впервые в жизни он понял, что значит слово «сострадание», ибо именно это он сейчас и испытывал, с такой силой, что оно становилось почти физической болью: два человека разделяли общее страдание.
— Они увезли меня в Фриско, — продолжал свой рассказ Том. — В приют. Но я сбежал оттуда. Потом снова и снова. После третьего или четвертого раза шериф Уилсон сказал, что я могу остаться и жить здесь.
Могенс удивленно посмотрел на него:
— Но ведь тебе тогда было лет девять-десять?
— Достаточно, чтобы уметь позаботиться о себе самому, — с упрямством возразил Том. — Всякому найдется работа, кто не боится испачкать рук.
«Или пробавляться мелкими кражами», — добавил про себя Могенс. Но в этой его мысли было столько добродушия и теплоты, столько искренней симпатии, что даже удивило его самого. И больше того, он едва сдержался, чтобы не обнять Тома и не прижать его к своей груди. То, что он этого не сделал, лежало не столько в том, что он боялся, как бы Том не истолковал его порыв неверно, а по большей части потому, что это было бы признанием того, что сам он не меньше Тома нуждается в утешении.
Могенс пару раз откашлялся, чтобы скрыть неловкость, и отступил на несколько шагов, не только физически устанавливая таким образом дистанцию.
— И поэтому ты теперь сторожишь кладбище? — спросил он.
Том кивнул. Они тем временем дошли до наезженной дороги, ведущей из лагеря, и его взгляд застыл на том месте, где грязная сероватая белизна кладбищенской стены проглядывала сквозь листву, как кость через гангренозную рану ноги.
— Шериф Уилсон поставил меня на прежнее место отца. Он сказал, что так я смогу немного подзаработать, да и все равно никто не хочет этим заниматься. Хотя он знает, профессор. Знает, как и все остальные. Пустое кладбище, на котором уже двадцать лет никого не хоронят, и не требуется охранять. Все, как сказал доктор Грейвс: «Все знают, но никто не хочет знать». — Он тихонько засмеялся, только это был не настоящий смех, а режущий звук, который ледяным клинком полоснул Могенса по сердцу. — Он просто ждет, когда они и меня утащат.
И снова Могенс ужаснулся той горечи, что звучала в голосе Тома. Возможно, он и прав. Возможно, есть почва для всех древних и мрачных историй, плетущихся вокруг кладбища, не только этого, а любого на земле. Может быть, люди всегда носили в глубине души знание об исчадиях ночи, и вовсе не случайность, что они обитают только в легендах. Люди не хотят допускать их в свою действительность, набрасывая покров лжи на пугающую правду. Ему вдруг стало отчетливо ясно, какой непосильный труд взвалили на себя Грейвс и этот мальчик. А вместе с ними и он. Если человечество веками изгоняло страшную тайну в легенды и мифы, как можно заставить его взглянуть в глаза правде, которой тысячи поколений родителей пугали детей как страшной сказкой?
Через какое-то время Могенс все-таки возразил:
— Может, шериф просто хотел помочь тебе.
Том посмотрел на него едва ли не с презрением:
— Возможно.
Он резко повернулся и хотел идти назад, но Могенс снова остановил его, на этот раз только жестом:
— Покажи мне.
— Что?
— Тот склеп, в котором твоя сестра…
Он не договорил, но Том и так понял его. Он коротко кивнул, но не сдвинулся с места.
— А вы уверены, профессор, что хотите туда пойти? — помедлив, спросил он.
— Вопрос в том, хочешь ли ты, Том, — мягко ответил Могенс.
Его тактика возымела действие. Он целил в уязвимую гордость ребенка, которым Том, по сути, все еще был, и, похоже, попал в нее. Том вскинул на него разгневанный взгляд, тут же резко развернулся и с таким остервенением начал продираться сквозь заросли, что Могенсу пришлось закрывать лицо руками, чтобы ветки не исхлестали его, когда он пошел следом.
В глубине души Могенс не был так уверен, как старался показать Тому. Наоборот, Том был куда проницательнее, когда спрашивал, действительно ли он хочет пойти на кладбище. Нет, он был уверен в обратном. Он испытывал панический страх перед этим местом. Рассказ Тома пробудил призраки его прошлого, и по мере приближения к кладбищенской стене с каждым шагом на сердце у него становилось все тяжелее. Но именно поэтому он должен был довести дело до конца, и, если он сейчас повернет вспять, у него никогда больше не хватит мужества на такой поступок. Глупое, а возможно, и опасное представление, что человек становится хозяином своего страха, если глянет ему прямо в глаза, в этом случае попадало прямо в цель. Тем не менее он здорово отстал от Тома. И юноше пришлось остановиться и подождать, пока Могенс вслед за ним не переберется через стену. И дело было не только в том, что Том ловчее и проворнее лазал.
Даже при свете дня кладбище являло собой жуткое зрелище, по-своему даже еще более жуткое, чем ночью. Ночь не только пробуждала к жизни тени, но и укрывала очертания предметов, а солнечный свет высвечивал каждую деталь этого места, которое постепенно погружалось в трясину. Большинство надгробных плит покосилось, они торчали во все стороны, как мачты каменных галер медленно разлагающегося флота на мегалитическом кладбище кораблей. Некоторые упали совсем и едва виднелись из земли. Земля неприятно ходила под ногами, не то чтобы она была настолько топкой, чтобы в ней можно было завязнуть, а скорее пружинила на такой лад, что возникало ощущение, будто идешь по натянутой парусине, готовой при любом неосторожном движении прорваться.
— Это там, — Том показал рукой в центр кладбища.
Могенс кивнул, и Том быстрым шагом пошел вперед, он передвигался так проворно, что Могенсу пришлось поторопиться, чтобы не слишком отстать.
К середине кладбища надгробия становились все больше, как дома средневекового города, которые к центру становятся все роскошнее и, наконец, лепятся к подножию боевой крепости. Здесь был один-единственный мавзолей, который и близко не стоял по пышности к тому, который преследовал Могенса в кошмарах. И все-таки он застыл на полушаге, когда завиднелось невысокое граненое сооружение из выветрившегося песчаника, к которому направлялся Том. Пусть сходство и оставалось поверхностным, у него возникло ощущение, что он физически вернулся в те прошлые времена, чтобы прикоснуться к самым страшным мгновениям своей жизни.
