Барон-дракон (СИ) - Огнева Вера Евгеньевна (читать книги полностью txt) 📗
— Да як же ж я его достану? - ныл Худорожка.
— Как хочешь, но чтобы достал, - отвечал Михась без всякого акцента. В бригаде привыкли, что он почти всегда молчит, а когда говорит, не разберешь и половины исковерканных суржиком слов.
— Вин же ж сторожится. С глаз не сходит. Все у куче.
— Вымани.
— Не пойдет он за мной.
— Придумай чем приманить, чтобы пошел.
— Так пусть же ж себе уезжает. На что он тебе?
— Урою суку! Кишки на гвозди развешаю. Язык галстуком пущу.
— А як поймают? Тут же ж не Абхазия. Сховаться некуда. Болотина кругом.
— Заткнись. Про Абхазию ни кому не говорил?
— Да кому оно надо?
— Этот не пытал?
— Ни. А ты ж с ним там встречался?
— Было дело.
С Вадима разом слетел хмель. Тошнота и та куда-то пропала. Он напрягся, готовый вскочить, и тут же замер, затаился, опасаясь дышать в полную силу. Он мог бы поклясться, что никогда раньше не встречал Михася…
Всему свое время, всему свое место и назначение. Всему!
Андраг раскрылся слушая Мир. И…
Горело сено в амбаре. Горело вокруг. Горели деревянные перила и рамы в окнах дома. Гасан за ноги подтаскивал труп бомжа к двум другим, уже готовым к сожжению. Перемазанный копотью
Вадим, с такой же закопченной Гресиме на руках скрылся за воротами…
Михась, сидел недалеко, лица видел отчетливо. Он знал всех убитых по именам. И не только. С тем, которого притащил Гасан, что-то такое было связано… Андраг отмахнулся: дальше, дальше.
Уткнувшись головой в скошенную траву, он продирался сквозь сумбур чужих пьяных мыслей.
Пока не наткнулся!
Это были более поздние воспоминания, по времени совсем недавние. Лето, наверное, прошлого года. Солнце. Усушенное до треска травяное пространство с выступающими камнями - пустырь, костер из мелких кривых сучков и старой камеры и… Гасан! Они его распяли, прибили гвоздями к твердой земле и пытали. Их было четверо. В стороне кучей лежал кто-то уже убитый. Гасан был еще жив. Одетый в комуфляж, в черной по брови косынке Михась, вспорол ему живот и тащил оттуда кишку, зацепив изогнутой крючком проволокой. Рот Гасану разрезали до ушей, половые органы валялись рядом. Они не пытали его о чем-то конкретном, они его просто мучили.
Просто мучили! Зачем он подался в Абхазию?! Он же прекрасно устроился на Российской стороне. Нужда заставила? Теперь не узнаешь, да и не важно.
Теперь все не важно. Нет больше огромного, сильного, светлого человека, который мог позвонить в любое время суток, в любое время года, в любое время жизни и сказать: "Ты мне нужен".
Вадим застонал. Двое за тонкой переборкой вскочили и кинулись смотреть, кто это там притаился. Когда они прибежали, Ангарский стоял на четвереньках. Его рвало.
— Що, жидяра, нажрался? - визгнул Худорожка, подскочил и ударил ногой вподдых. Вадима подбросило. От боли потемнело в глазах. Из полета он вернулся носом вниз на заблеванную солому.
Теперь к нему придвинулся Михась, и уже сгреб за куртку на спине, приноравливаясь поудобнее ухватить шею, когда рядом обозначились многие голоса.
Короткая разборка прошла мимо Вадима. Он лежал, стараясь отдышаться. Мат стоял такой, комары и те сгинули, ушли от греха. Худорожке, кажется, прилетело пару раз. Михася трогать поопасились, но от недвижного Вадима отогнали.
Спасибо, мужики, это вы вовремя. Я сейчас оклемаюсь и пойду. Я совсем пойду. Мне НАДО.
Хрен с ней, с аккордной зарплатой. Переживу. Пойду я. Пешочком по отсыпке два часа до бетонки, там кто-нибудь подберет. Нравы тут старые, денег за подвоз не спрашивают. Мне главное уйти. Мне
НАДО.
Он непрерывно что-то себе твердил, проговаривая слова чуть ни по слогам. Необходимо было забить собственный мысленный эфир, иначе с маниакальной четкостью перед глазами вставал распятый Гасан. Замучить, а не просто убить, как убивают по необходимости… Убить сладко… А-а а-а!
— Ваниль, - голос едва повиновался, - Мне в больницу надо.
— Он тебе что-нибудь повредил?
— Болит внутри, - не соврал Вадим. Действительно болело. Внутри болела душа.
— Зачем пешком? Рация есть. Скорую помощ вызовем.
Ваниль двинулся в сторону вагончика, но не прошел и двух шагов, как его перехватил бригадир:
— Стой, Ванилька, нельзя скорую.
— А если человек помрет? - возмутился непонятливый татарин.
— Меня хозяин за прошлый вызов чуть со света не сжил и предупредил: еще инцидент, и он наши деньги надвое поделит. Вторая половина пойдет в оплату за медицину.
Ваниль встал на месте. Лицо из решительного сделалось нейтральным. Дойдет Вадимка. Он мужик крепкий. И не хромает даже. Дойдет.
— Ты в городе сразу в больницу иди, - напутствовал он Ангарского.
В старую, порядком уже истрепавшуюся сумку полетело барахло. Легонькая сумка, с такой и болящий справится. Оповещенные уже о запрете на мед вызовы, а главное о каре за них, бригадники, кто безразлично, а кто и злорадно поглядывали в сторону, молча собирающегося товарища. Ангарский застегнул молнию на сумке, и, ссутулившись, двинулся из вагончика. Проходя мимо стола, захватил непочатую бутылку и сунул ее в карман. Народ не возмутился.
Узкая песчаная отсыпка змеилась, пропадая впереди между низкорослых болотных сосенок. Кое где вровень с их куцыми темными кронами вставал рогоз. Пушились его черные бархатные верхушки. Осень. Стайка чахлых осинок по колено утонула в собственной облетевшей листве.
Сквозь сплошную кудель мха просвечивали капли клюквы.
На дом Гасана тогда напала, оказывается, не шайка бомжей. Они были разведкой боевиков.
Наемники. Ни одного грузина. Двое с западной Украины, один эстонец, двое русских. Михась - наемник, воюющий за деньги, но главное, за право убивать себеподобных - командир - единственный остался жив. Он потом выследил Гасана, выманил его в Абхазию и…
Подходящая гривка нашлась километрах в трех от строительства. Вадим перепрыгнул мочажину, заполненную черной болотной водой, по валежнику залез на склон, сел, а потом и лег между корнями кедра. С дороги не видно. На комаров он не обращал внимания. Не холодно. Не голодно.
Тихо. Оставалось, просто ждать.
Отсыпку на плоской гривке, которой предстояло стать дачей крутого мена, делали по образу и подобию месторождения: расчистили середину и подняли, вбухав триста примерно магирусов песка; от весенних вод опаясали песчаным же валом. По периметру остались сосны, кустарник, трава, изумрудный мох - кусочек первозданной тайги. Сама по себе такая отсыпка с подъездной дорогой могла потянуть тысяч на тридцать долларов. Когда на ней встанет трехэтажный теремок с полнм автономным обеспечением, а дорожку закатают в асфальт - на все сто. Красиво заживет упитанный мен, если не посадят или не отстреляют.
На краю отсыпки у, спрессованного в камень, песчаного бархана притулился дощатый сарайчик вертикальной конструкции. Из жилого вагона к нему то и дело курсировали насельники. В основном немыслимыми траекториями. Водки, все-таки, парни привезли достаточно. Мало кто доходил до заветной цели, отливали по дороге. Некоторые все же добирались, однако зайти внутрь никто не сподобился. Журчали вокруг.
Вот еще двое бредут. Один вихляется из стороны в сторону. Другой ступает как шагающий экскаватор. Ручищи ковшами. Голос урчит низко, утробно:
— Завтра сядешь на рацию, обзвонишь все больницы в городе и узнаешь, что с ним стало, когда обратно отпустят. Понял?
Грабка вовремя метнулась в сторону и придержала, споткнувшегося Худорожку.
— Понял?
— Да кто ж меня к рации пустит?
— Подольстись к бригадиру.
— Да як же ж?
— Придумай. И дурика мне тут не строй. Иначе я тебя самого в мох закатаю, не хуже чем в асфальт. Скажешь, мол, опасаюсь, за здоровье сотоварища. Вгорячах пнул. Раскаиваюсь.
— Не поверят.
— Твое дело сказать. Денег пообещай с получки.
— Михасю…
— Худорожка. Сука, бля! - донеслось от вагончика. - Пидор, последнюю бутылку утащил.
