Летняя практика - Демина Карина (читать полные книги онлайн бесплатно TXT) 📗
— Рабы ныне дороги. — Матушка морщится, а он испытывает далекое смутное чувство вины. Это из-за него матушке приходится заглядывать на невольничьи рынки. Она уже не брезгует и откупными, гниловатого нутра девками, шлюхами и воровками.
Разбойниками.
Из разбойников получаются не только жертвы.
— Все ради тебя. — Ее голос шелестит в ушах.
— Отпусти…
— Забудь. — И гребень скользит, выбирая лишнюю память.
— Тебе продышаться надо. — Это уже Кирей. От слов своих он не отступает, но рывком заставляет подняться на ноги. Ноги не держат, и отнюдь не потому, что сила иссякла. Нет, силы аккурат много. Он чувствует ее, холодную, ярую, требующую выхода. — А там и поговорим.
— О чем говорить?
Интересно, если его убьют сейчас, он совсем умрет или же матушкино заклятье вновь вытащит его душу из небытия?
— Обо всем… — Кирей не позволил присесть, повел вдоль ограды, над которой поднимался радужный полог сотворенного наставниками щита.
— А они… — вспомнив о наставниках, он поежился, — знают?
— Думаю, что знают… но не уверен. Может, и они не уверены, если ты до сих пор… существуешь.
Правильно. Он не живет — существует.
— Послушай, — Кирей дошел до ограды и оперся на нее, заставив щит вспыхнуть тревожным синим пламенем, — сначала я думал, что когда найду ублюдка, который… я сверну ему шею. Просто возьму и сверну.
— Буду рад. — Он потер шею, которая зудела мелко и назойливо, и зуд этот здорово раздражал.
— А ведь и вправду будешь…
Азарин хмыкнул и повернулся спиной.
Не боится? Достаточно одного удара… и даже не удара — прикосновения. Смерть, которая сидит в нем, получит новую жертву.
Нет.
Хватит жертв. Он слишком устал от всего этого.
— Как это вышло? — Кирей смотрел не на него, но на крикс, сбившихся в визгливую стаю. Сплелись меж собой суставчатые хвосты, переплелись лапы, склеились тела. И новое существо, рожденное из старых, было до отвращения уродливо.
— Меня убили… я был ребенком, когда меня убили. Мы возвращались домой… так сказала матушка. До этого я думал, что мой дом — терем… я нигде-то не бывал за пределами… мне даже в сад не позволено было выходить одному. Мама очень боялась.
Как ни странно, рассказывать просто.
И Кирей слушает. А он… он, кажется, испытывает облегчение, избавляясь от этого груза памяти, пусть и ненадолго. Он не обманывался: слова ничего не изменят.
— Меня все считали сыном Жученя… как же… тайное венчание, побег… матушка попросилась под руку царя… разве мог он отказать боярыне? Потом она сказала, что это была его идея… представить все так… я бы подрос, и правда вскрылась… она была умной женщиной, но…
— Но на каждого умника найдется изрядно дуроты. Нет, ты глянь, чего творят…
По улице, медленно перебирая одеревеневшими лапами, полз водяник. Он то и дело замирал, и тогда кикиморы спешили облепить раздутое обрюзгшее тело его, покрытое не то крупной чешуей, не то корой. Но топленник вскидывался, встряхивался, и кикиморы разлетались с противным визгом.
— Они были венчаны перед лицом Божини. У мамы сохранилась грамота… и когда он решил жениться вновь, она обратилась к боярам… только… ее не любили. Считали слишком… сильной? Она не стала бы куклой у трона. Она бы правила сама. Это поняли… и те, к кому она обратилась, просто посоветовали не спорить. Принять свою судьбу с достоинством. Со смирением…
Следом за первым топленником и второй возник.
Помельче, но и пошустрей. Они, к слову, не на людей похожи, скорее уж на огромных уродливых жуков… за топленниками тянулись широкие полосы слизи, стремительно подсыхающей на солнце.
— И кто-то донес новой царице… про ту грамоту. Про венчание. Про меня. И про путь наш… и тогда меня убили.
Говорить об этом неожиданно легко.
— А матушка позвала обратно, и… и дальше было, что было…
Кирей молчит.
Да и ему больше сказать нечего.
— Я хотел бы уйти, — наконец произносит он. — Но я не знаю как… ты мне поможешь?
Азарин усмехается:
— Если ты поможешь мне.
ГЛАВА 29
То ли волчья, то ли человеческая
Женщина была легкой.
Она забралась на спину и обвила шею руками. Она сжала бока коленями, боясь упасть, хотя Елисей ступал осторожно.
Слева шла волчица.
Справа — вожак.
И прочая стая, кроме разве что щенков, которых оставили под присмотром седого беззубого старика, держалась рядом. Они больше не пели, его волки, но Елисей слышал и дыхание их.
И удивление.
И радость.
Новый вожак нашел себе пару.
Это хорошо… это поможет…
Ему не нужна помощь. Да и пара… он просто отнесет эту девушку к тем людям, которые способны будут ее защитить. А сам… сам уйдет. Куда? Елисей не знал. Не к столице, но… быть может, туда, где прошло его детство? К теплой пещере, в которой открывались подземные ключи? К лесам, где охота была славна, а дичи всяко больше, нежели волков? Там зимы мягки, а осень приносит многоцветье ароматов… там он был счастлив.
И будет вновь.
— Извините, — мягкий голос прошелестел над ухом. — А вы уверены, что нам сюда?
Волчица засмеялась.
Елисей же рыкнул коротко.
Уверен? Нет, не уверен. Чем ближе подходили они к деревне, тем больше становилось нежити. И пусть они, рожденные Мораниной кровью, не обращали внимания на волков, все одно было не по себе.
Вот выползли из леса коряги-лесовики. За ними потянулись мелкие игруши, с виду — ласки махонькие да верткие, только вот мех их слежалый, слипшийся, торчит иглами. Да глаза красны.
Когти остры.
Заводятся игруши в гнилых деревах, в тех, которые омелой мечены да в кругах ведьминых вырасти сподобились. В корнях гнезда вьют, да там и множатся, поначалу древесину гнилую пожирая, поганки да гниль, а после уж живого ищут. Ходят-бродят, пока не набредут на путника, который в дурном месте на ночь остановился и не заперся кругом, не озаботился амулетом. Сон нашлют тяжелый, а как уснет человек, так подберутся к нему близко-близко, скользнут под одежду и вопьются острыми зубами.
За игрушами тянутся повойники, эти переродившиеся мертвяки, которым не дано было упокоения достойного, но лес отходную спел. А заодно пронзил плоть кореньями, скрепил стеблями, вот и глядятся повойники этакими медлительными великанами, на плечах которых моховые угодья раскинулись, в волосьях слипшихся нити вьюнка торчат. Из ребер ломаных жимолость да крушина прорастают, а ноги волчья ягода обвила, держит. Бредут они медленно, то и дело останавливаются, потому как силы в них много, но тяжелая она, неудобная.
Повойники не страшны.
От них и дитя убежать способно, если, конечно, не уговорят они, злобой к людям измученные, лес поспособствовать. И тогда скользнет под ноги убегающего коряжина, или кочка выскочит, где еще не было, а то и раскроется нора хитрая лисья, заставив споткнуться. Упадет человек и не встанет. Мигом опутают его ветви, корни тело проткнут и держать станут, пока не подойдет повойник ближе. А подойдя, вытянет он силу живую, лес же, тело получив, нового повойника сотворит.
Волки жались ближе.
Опустил голову вожак, поднялась шерсть на загривке. Задралась губа, и клацнули зубы, громко, упреждающе. Вот только урлаков-перевертышей не испугать оскалом. Стая, к счастью, небольшая, из трех голов, взвыла. Старший из урлаков, здоровый зверь, размером с теленка. В жизни своей наверняка был он псом, и крупным, матерым цепным кобелем, которого и хозяева-то побаивались.
Что он сотворил?
Дитё напугал? Порвал не того? С дурного ли нраву? С голоду и холоду, уставши терпеть пинки? Оскалился на хозяина? Или просто не нужен стал, постарел, ослабел? Вот и свели в лес, где, к дереву привязавши, бросили, не подарив даже легкой смерти. А может, сам сбег и в капкан угодил. Главное, что умирал долго, до того долго, что обида на людей угнездилась в теле, разрослась и перекрутила звериную душу. Издох пес, а поднялся урлак, зверь огромный и беспощадный.
