Domnei - Кейбелл Джеймс Брэнч (серии книг читать бесплатно txt) 📗
Перион стоял возле притихшего моря, которое отделяло его от Мелиценты, и кричал:
– Господи! Ты позволил совершить эту страшную сделку. Тогда давай, торгуйся со мной, Отец всего живущего! Я отдам все, что есть у человека.
Вот так он стоял в чистом солнечном свете, и лицо его было неподвижно, будто у изваяния. Обе руки он протянул к голубому небу, как будто давал клятву. Если так, то он не нарушил ее.
И все. Больше ни слова о Перионе.
В это самое время юная Мелицента, завернутая в покрывало цвета пламени и увенчанная майораном, была приведена нарядным юным слугой к порогу, через который ее перенес Деметрий. И тут же раздалась песнь, исполняемая на чужом языке. А потом Мелицента выплатила выкуп.
А хор пел:
– Гименей, о Гименей! Ты, обладающая множеством имен и множеством храмов, золотая Афродита, будь благосклонна к новобрачным! Пусть тот, кто сперва сосчитает на небе количество звезд и всех кузнечиков в траве, сочтет те удовольствия, что вызовет свадьба сия. Гименей, о Гименей! Радуйся свадьбе сей!
Мелицента жила во дворце Деметрия, которого ора не видела с того утра, когда потеряла свою девственность. Прошел месяц. Она все еще не могла усвоить язык людей, среди которых пребывала, но евнух Галаон, когда-то служивший у кардинала в Тоскани, сообщил ей, что наместник находится в Западных провинциях, в которые вторглись войска под предводительством Ранульфа де Мескинэ.
Прошел месяц. Она проснулась как-то ночью, так как увидела во сне Периона (какие сны еще могла она видеть?), и вдруг заметила рядом с постелью того самого Агасфера, который когда-то принес ей известие о пленении Периона.
Он, казалось, был охвачен каким-то весельем. Но речь его была вполне благоразумна.
– Благороднейший из живущих желает вас видеть, сударыня, – мягко сказал он.
Пораженная столь наглым предательством, она воскликнула:
– Ты заранее все обдумал!
– Я всегда все обдумываю заранее. Я плету сети, как паук… А между тем течет время. Как и вы, я сейчас служу Деметрию. Я его посредник в Калонаке. Я покупаю и продаю. Я оцениваю. Я зарабатываю на жизнь. Кто это запретит? – Жид тут пожал плечами. – Итак, Благороднейший из живущих желает вас видеть, сударыня.
Он, казалось, испытывал наслаждение от этого напыщенного оборота, когда с ухмылкой говорил об их общем хозяине.
Мелицента в свободном зеленом платье из коанской материи, излучающей сияние, подобное сиянию меди, следовала за тощим улыбающимся Агасфером. Она босая появилась во Дворе Звезд, где наместник возлежал на диване, как будто и не сходил с него с того самого раза, когда она впервые его увидела.
Сегодня был он одет во все алое, и варварские серьги свисали с мочек его ушей. Они слегка блеснули, когда он движением головы велел Агасферу покинуть Двор Звезд.
Настоящие звезды уже зажглись в это время на небе – такие яркие и такие близкие, что струя фонтана серебрилась от их блеска. Взошла луна. Рядом с тем местом, где лежал Деметрий, на уровне человеческого роста горела лампа.
– Встань поближе к свету, моя жена, – сказал наместник, – чтобы я мог ясно увидеть свое новое приобретение.
Она повиновалась. Какой бы нестерпимой ни была ее жертва, она давала возможность Периону служить Всевышнему и его любви к ней, совершая доблестные и достойные похвалы деяния, и потому она не могла быть причиной печали.
– Я размышляю вместе с теми стариками, что восседали на стенах Трои, – голос его слегка дрогнул и, чтобы скрыть это, он рассмеялся. – Между тем, я вернулся, распяв сотню твоих почитателей, – продолжил Деметрий, и голос его был на удивление нежен. – Да, я победил под Ирогой. Это была добрая битва. Под конец копыта моего коня были красны от крови. Мои выжившие враги, по-моему, были до прискорбия глупы, когда решили сдаться, потому что умереть в битве гораздо менее болезненно. Был там один монах-францисканец, который висел часов шесть на пальме, вертя головой из стороны в сторону. Кровь, которая медленно капала с его ладоней, сверкала, как рубины.
Она ничего не ответила. Деметрий же лениво продолжал:
– И я с интересом подумал, что бы я почувствовал, если бы ты оказалась на его месте… Твоя белая кожа подобна лепесткам цветка. Полагаю, она очень непрочна. Думаю, ты бы долго не вытерпела.
– Молю Бога, чтобы не выдержала! – ответила натянутая как струна Мелицента.
Он получил настоящее удовольствие, что заставил это прекрасное существо издать такой мучительный крик боли. Он привлек ее к себе и положил руку на ее обнаженную грудь.
– Ты не боишься. Как бы то ни было, ты очень красива. Я думаю, что ты еще больше порадуешь меня, когда отрастут твои золотистые волосы. Нет ничего в мире более прекрасного, чем золотистые волосы. Их красота выдерживает даже похвалу поэтов.
У этой белокожей женщины не было сил пошевелиться, но, определенно, не было заметно никакого страха. Ее одеяние при свете лампы сияло, словно опал; ее тело, только частично прикрытое, манило к себе, вся она была необыкновенно соблазнительна. Ее широко открытые глаза напоминали глаза пойманного животного, умоляющего о пощаде, на которую, в действительности, нечего и надеяться. Вот так Мелицента стояла в чистом свете лампы, и лицо ее было неподвижно, будто у изваяния.
В сердце мужчины проснулось некое понимание сути ее любви к Периону, этой высокой и отстраненной страсти, превращающей желание Деметрия Анатолийского лишь в некое неудобство и ни во что более. Но будущее манило. Наместник довольно рассмеялся, и зазвенело золото у него в ушах.
– Решительно, ты доставишь мне много удовольствия и веселья. Иди в свою комнату! Я думал, что в мире уже не с чем бороться и нечем поразвлечься, но, оказалось, что все это предоставит мне дочь знаменитого дона Мануэля, который нынче, в свою очередь, доставляет на том свете развлечение, правда, другого рода, моему знаменитому отцу Мирамону Ллуагору. Так что возвращайся к себе!
На следующий день Мелиценту перевели в более роскошные покои. Это был высокий и просторный павильон с тремя портиками из мрамора, украшенными резным тиковым деревом и андалузской медью. Комнаты были устланы златоткаными коврами, стены обиты гобеленами и парчой, с вышитыми на них зверями и птицами, очень естественных расцветок. Таково было сейчас жилище Мелиценты, но не было в нем только счастья. Множество рабов прислуживало ей, и она не испытывала недостатка ни в роскоши, ни в богатстве. Таким образом, по мнению всех живущих в Накумере, она стала самой любимой женой наместника.
Надо также отметить, что с тех пор Деметрий даже не прикасался к ней.
– Я купил твое тело, – гордо говорил он, – ты моя собственность. Меня не интересует то, что можно купить.
Возможно, этот человек никогда не был в своем уме. Не подлежит сомнению, что главной причиной его даже малейшего поступка служила непомерная гордыня. Здесь же он наткнулся на нечто такое, что делало Деметрия Анатолийского лишь временным неудобством и приравнивало его крайние беззакония к жужжанию мухи. И осознание этого воздействовало на Деметрия подобно яду. Мольба или насилие были, по его мнению, его недостойны. «Давай запасемся терпением!» – говорил он себе. Это не так легко было сказать и тем более выполнить, поскольку эта бестолковая красавица посмела разбудить такую страсть, о какой и понятия не имел Деметрий и на какую (насколько он знал себя) он был неспособен.
Как знаток страстей, он бурно возмущался своим унижением и топил Мелиценту в роскоши, уверяя себя, что сердца всех женщин одинаковы.
Его помощниками являлись его теоретические размышления, хитрость и, самое главное, осознание ее красоты. У нее же были воспоминания и чистое сердце. Вот таким образом вооруженные, они и вели свой поединок.
Тем временем другие его жены, подглядывающие за ними из своих спален, люто возненавидели Мелиценту. Не менее трех раз Каллистион, первая жена наместника и мать их старшего сына, покушалась на жизнь Мелиценты, и трижды Деметрий пощадил эту женщину, благодаря заступничеству Мелиценты. Так как Мелицента понимала, поскольку сама любила Периона, что именно любовь к Деметрию, а не ненависть к ней доводила эту озлобившуюся дакианку до крайностей.
