Двое на дороге - Щеголев Александр Геннадьевич (книги бесплатно без .txt) 📗
— Чья же тогда это повозка?
— Обе повозки мои, — вступил в разговор Пузырь.
— Ах, вот как! — стражник нахмурился. — А я никак не мог понять, чего он такой тощий…
Молчание было бесконечным. Сборщик солдат думал.
— Парень, и тебе не стыдно? — наконец, мягко заметил он. — Когда наш народ, выбиваясь из сил, готовится отражать атаки ненавистных иноверцев, ты шляешься без дела по дорогам.
— У меня важное дело, — возразил Оборвыш.
— Есть только три важных дела, — немедленно откликнулся собеседник. — Управлять, кормить и воевать. Я управляю. Твой приятель кормит, — он шлёпнул Пузыря по заду. — Остальные должны воевать. Тебе повезло, парень. У нас как раз имеется одно свободное место, специально для тебя. Сожги меня сияние, если мы не сделаем из тебя солдата.
Оборвыш засмеялся. Он уже знал, что надо делать, поэтому ехидно спросил:
— Интересно, как вы умудряетесь заставлять домашний скот защищать свой народ? Вбиваете палками готовность умереть за ваш курительный порошок?
— Молчать, — спокойно сказал господин младший воевода.
Пузырь подскочил к Оборвышу и, оглушив, вогнал дикий шёпот в самое его ухо:
— Дурень! Отдай им немного бумаги, и они отвяжутся! Пусть курят бумажные закрутки, пусть давятся! А если тебе жалко чистую, отдай исчирканную, им же всё равно, дурень!
— Отойди от этого червяка, — брезгливо приказал стражник. — Он недостоин тебя, — и крикнул лениво переминающимся с ноги на ногу пустоголовым теням. — Ребята, одного берём! Тощего!
Пузырь с ненависть посмотрел на Оборвыша. Потом забормотал, обуздывая жадность:
— Господин воевода, подождите, может быть вам ещё что-нибудь надо, так вы скажите, я попробую достать, а дружка моего не слушайте, он дурачок, ходит при мне, помогает, отпустите вы его, господин младший воевода…
Ребята-стражники радостно зашевелились, и Оборвыш не стал больше ждать. Он положил топор на повозку и побежал.
— Стой! — взвизгнул старший. Сзади образовалась маленькая неразбериха, которая позволила создать запас бесценных секунд.
— Куда! — это был уже крик Пузыря. — К лесу давай! В ле-ес!..
Оборвыш бежал к дороге. Страх накатывал на него ледяными волнами, но другого выхода не существовало. Любой ценой нужно было спасти рукописи. И ещё — он не дошёл пока до города. Никто в этом мире не смог бы понять его, потому что отец навечно остался в деревне…
— Держи! — вразнобой вопило несколько глоток.
— Дурень! — обезумело кричал Пузырь. — Сгоришь!
Позади слышалось мощное топанье. Стражникам тяжело было угнаться за беглецом — им мешали мечи и копья. Впрочем, погоня неумолимо приближалась, и кстати, едва Оборвыш подумал о копье, смертоносный предмет воткнулся в землю где-то сбоку. Но цель была уже близка.
Последние шаги дались чудовищно трудно. Закрыв глаза, судорожно сжавшись, спрятав голову под заплечником, Оборвыш пересёк черту, где кончалась спасительная лесная тень. Он вынырнул в море огня, затопившего дорогу, и слепо побрёл дальше, спотыкаясь и падая, а враги не посмели следовать за ним — остановились и долго ещё выкрикивали ему вслед отвратительные ругательства.
Полуденное сияние изнемогало от ярости. Пытка была умелой, но Оборвыш терпел, и путь длился вечность, но Оборвыш держался. Он шёл, потому что должен был идти. И вдруг понял, что выбрался из этого жуткого светового месива. Со стоном приоткрыв глаза, увидел, что находится в лесу с противоположной от дороги стороны. Он победил испепеляющий барьер! Оборвыш вяло опустился на восхитительно прохладную траву и почему-то заплакал. В душе его глухо болела чужая незнакомая обида… Зачем он принял на себя такую ношу? И что будет с ним теперь? И не прервётся ли здесь слабая нить его слова?.. Нет, не желал Оборвыш думать о страшном! Вообще — не время было сейчас думать. Глаза терзала мучительная резь — именно поэтому из них и сочились эти жалкие мутные капельки… А враги мечутся по ту сторону мира, свирепыми взглядами смотрят вверх, проклинают остановившее их Небо, а сияние ведь скоро уйдёт, растворится в полуденном зное, и приоткроется путь, враги вновь ринутся в погоню — обманутые, озлобленные беспощадные…
Оборвыш заставил себя встать. Его слегка качало. Вокруг неподвижно висели в воздухе какие-то неясные серые пятнышки, и он долго всматривался в них, прежде чем догадался, что это человеческие лица. Затем сумел различить в цветовом хаосе размытые силуэты отдыхающих в тени людей. Постепенно ему удалось обуздать взбунтовавшееся зрение. Он огляделся. На траве, на мешках, на повозках, на пнях, на сваленных стволах деревьев — повсюду сидели пережидающие сияние путники, они грызли сушёные лепёшки, теребили жадными ртами кожанки с соком и равнодушно созерцали этого тощего безумца, выползшего из пылающей бездны в их застывший мирок. Тогда Оборвыш, не теряя больше времени, бережно надел заплечник и нетвёрдым шагом двинулся вглубь леса.
ЧЕТВЕРТАЯ:
Когда небо в очередной раз подарило власть вечерним сумеркам, когда буквы стали сливаться с бумагой, когда мысли превратились в болезненное мельтешение одних и тех же фраз, он прекратил работу.
Голова гудела. Глаза слезились. Пальцы, сжимавшие перо, были вялыми и потными, во всём теле ощущалась унизительная усталость. Оборвыш сложил в заплечник своё богатство, поднялся, тяжело выпрыгнул из хижины и с наслаждением глотнул вечерний воздух.
Он хорошо сегодня поработал.
Затем оглянулся и посмотрел на приютившие его стены. Это было старое, крепкое, испытанное временем жилище лесных людей. Давным-давно, когда отец Оборвыша не помышлял ещё рождаться, их унылой деревеньки не существовало, а мир только-только обретал свои законы, свободные лесные люди бродили дремучими тропами — каменных дорог тогда ведь тоже не было — и ставили повсюду такие вот незатейливые надёжные постройки, в которых любой случайный путник мог бы переждать непогоду, укрыться от зверя или спрятаться на ночь от ненасытных присосок. Сооружались они изумительно просто. Вырывалась продуктовая яма, вокруг неё вкапывалось четыре мощных столба, к ним на недосягаемой для присосок высоте крепился бревенчатый пол, чуть выше — крыша, из веток сплетались стены, и готов был хороший дом.
Оборвыш забрёл сюда вскоре после побега. Он совсем недалеко отошёл от дороги — узкая шумная полоска, наполненная деловой суетой и бесполезными страстями, оставалась ещё в опасной близости. Но сил идти дальше уже не было, а тут появилась хижина, и Оборвыш забрался в неё, решив плюнуть в лицо создавшейся ситуации. В нём клокотало тёмное раздражение. Появись опять стражники — он стал бы яростно защищаться. Стражники, к счастью, не появились, зато в зыбком лесном воздухе вдруг заклубились неясные образы, потихоньку заработало воспрянувшее воображение, бессвязное скрипение покачивавшихся на ветру листьев превратилось в шёпот, и Оборвыш с радостью ощутил сладостный зуд в пальцах. Новая небылица, навеянная горькими событиями полуденного часа, постепенно заполняла душу до краёв, бесцеремонно просилась на бумагу. Тогда он устроился прямо на неудобном полу и, терзая разум поисками нужных слов, стал описывать возникающие перед глазами видения…
Он постоял некоторое время без всякого занятия. Лес вокруг был полон таинственных звуков и пугающих теней. Он поднял вверх утомлённую голову. За темнеющей небесной твердью разгорались Огоньки — ещё одна загадка этого мира. Маленькие светлые точки — что они делали там, в занебесье, ради каких целей жили?.. Глупый вопрос. Оборвышу сделалось грустно. В очередной раз — непонимание, в очередной раз — мучительное осознание собственной ничтожности. Он вздохнул, потоптался на месте, потом обошёл зачем-то вокруг хижины. По пути раздавил несколько присосок и понял, что пора лезть обратно. Он снова забрался в бывшие владения лесных людей, тут у него возникло желание перечитать написанное и кое-что исправить, но строчки были уже совершенно неразличимы, и он быстро убедился в бесполезности этой затеи. Оборвыш улёгся спать, потому что ничего другого не оставалось: день-то сегодняшний, увы, закончился.
