Паук приглашает на танец - Медная Варя (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
— Кхм-кхм, вы правда надеетесь найти там ответ?
Я едва не опрокинула на себя чашку и тут же вскочила.
— Простите, милорд, надеюсь, вы не против, что я воспользовалась библиотекой?
— «Гэллийский рыбак достаёт из сетей белокурую деву», «Повенчанная с озером», «Когда щекотка смертельна»… — продолжил он, заглядывая через моё плечо, — и вы верите, что это имеет какое-то отношение к моей жене?
— С чего вы взяли…
— …что вы пришли сюда именно из-за неё?
Я промолчала.
— На вашем месте любой разумный человек захотел бы найти объяснение природе испытанных вчера чувств. А вы кажетесь мне разумной.
— Я здесь не для того, чтобы прояснить сущность леди Фабианы…
— Естественно, — кивнул граф, — вы ведь это и так уже поняли…
Невероятная догадливость графа стала неприятным сюрпризом. Казалось, он и не нуждался в подтверждении, а читал карту ответов на моём лице.
— … а значит, вы ищете… противоядие, не так ли?
Я промолчала. Граф удовлетворённо кивнул.
— Его тут нет. Говорю это как человек, изучивший здесь каждую букву.
Оглянувшись на дюжину стеллажей, возвышавшихся от пола до потолка, я оценила упорство графа. А его сильно припекло.
— Не всё так просто, как это описывается в книгах, мисс Кармель.
— Но… я ведь не ошиблась, и леди Фабиана…
— Ну же, скажите это.
— Сирена?
Несмотря на скандальность истории, детали не были доподлинно известны.
— Вы не ошиблись, — невозмутимо подтвердил граф. — Но ваша попытка смехотворна, — он презрительно кивнул на томик в моих руках. — Это всё равно что искать Остров сокровищ по карте из детской книжонки.
— А вы об этом…
— Знал ли я, кто она, когда женился на ней? Разумеется, знал.
— И это вас не остановило?
— Остановило? — удивлённо приподнял брови он. — Да вы расист, дорогуша. Кто бы мог подумать! В следующий раз предупреждайте об этом в резюме.
— Простите, милорд, я совсем не это имела в виду.
Граф неприятно оскалился и неторопливо прошествовал к дивану. Вальяжно расположившись на нём и закинув обе руки на спинку, он принялся бесцеремонно меня изучать. Я же продолжала стоять напротив, прижимая книгу к груди.
— Я женился по любви.
— Разумеется, милорд. По-другому и быть не могло.
— Не нужно говорить об этом с таким понимающим видом, — повысил голос он. — Вы ни черта не знаете!
— Напротив, милорд. Я охотно верю в то, что леди Фабиана умеет внушать любовь.
— А вы не слишком-то почтительны. А ещё недоверчивы. Так для чего люди, по-вашему, женятся?
— Чтобы составить хорошую партию.
— И к тому же циничны. А как же светлейшее из чувств? Разве не во имя него благородные лорды совершают подвиги на страницах романа, который вы сейчас читаете и усердно прячете каждый вечер под подушку?
Я вздрогнула. Откуда он знает?
Граф зашёлся от беззвучного смеха.
— Да бросьте, не нужно следить за вами, чтобы знать, какими медовыми пряниками забита голова юных дев. Так почему вы мне не верите? Вы же её видели, вот и скажите: разве можно не любить Фабиану? Вам прежде доводилось видеть столь совершенную оболочку? А её голос…
Его глаза вспыхнули, как у охотника при виде окровавленной лани.
— Видимо, у меня свои представления о проявлениях любви, милорд.
— Ах, вы о вчерашнем… вы любите пирожные, мисс Кармель?
На столике между нами стояла принесённая мною тарелочка, так что вопрос был праздным.
— Да, милорд.
— А какое ваше любимое?
— Эклер с ванильным кремом, милорд.
— А вы могли бы съесть два таких эклера разом?
— Пожалуй…
— А пять?
— Это было бы затруднительно.
— А десять?
— Едва ли это возможно.
— Так вот представьте, мисс Кармель, я тоже очень люблю пирожные — ореховые корзинки, если быть точным. Настолько люблю, что начинаю их есть и уже не могу остановиться: во рту приторно сладко, аж до тошноты, живот скручивает от боли, но я продолжаю через силу запихивать их в себя. Чувство престранное: и сладостно и гадко. Я знаю, что остаток дня мне будет очень плохо, но завтра я пойду за новой порцией. И кто в этом виноват: пирожное, оттого что оно такое заманчивое и хорошо пропеченное, или я, потому что, зная о последствиях, продолжаю его есть?
— Но пирожное не внушает вам привязанность насильно.
— Разве одно мешает другому? Или вы думаете, я не в состоянии отличить истинную привязанность от внушаемой? Уверен, и вы почувствовали вчера разницу. Хотя противиться, признаю, очень трудно. Порой невозможно. Тем не менее несложно определить, где истинное чувство, а где сладостное принуждение. А теперь представьте, что оба ощущения взаимноналожились…
— Тогда я бы возненавидела это пирожное.
— Так, по-вашему, ненависть противоположна любви?
— А разве нет?
— Нет. Равнодушие — вот истинный антипод.
— То есть, пока я здесь, мне придётся любить ореховую корзинку?
— Именно.
— И нет другого выхода?
— Ну, разве что залепить себе уши воском. Потому что заставить корзинку молчать очень проблематично.
Скорее, нереально. А стоит леди Фабиане заговорить, а тем паче запеть, пытаться противиться её чарам — всё равно что дуть на океан в надежде отвести надвигающееся цунами.
— Но вам повезло родиться женщиной. На вас её влияние сродни легкому ветерку, — усмехнулся граф.
— А на вас другое?
— Другое, — уклонился от подробностей он, а расспрашивать было бы неуместно. — Да отложите вы, наконец, эту книгу! Между сиренами и русалками нет ничего общего.
— Разве?
— Да. Хотя многие ошибаются, считая их родственными. Когда-то мы тоже так думали… Знаете, однажды в наши края приехал бродячий цирк. Повсюду были афиши, сулившие зрителям невообразимое морское чудо: русалку. Фабиана загорелась пойти…
— И что же?
— Когда мы вошли в шатёр, нашему взору предстала ванна с формальдегидным раствором, в которой плавал начинающий подгнивать труп обезьяны: к верхней части туловища они леской пришили хвост крупной трески. Личико сморщенное, всё скукоженное и почерневшее — премерзкий уродец. Фабиана тогда очень разозлилась…
Могу себе представить: совершенную Фабиану Мортленд записали в родственницы полуразложившегося примата с рыбьим хвостом.
— Знаете, что она тогда сделала?
— Пожаловалась директору цирка?
— Лучше, — губы графа растянула хищная улыбка, он даже причмокнул. — Она позвала его в шатёр и самым сладким из своих голосов велела ему выпить формальдегид.
Я содрогнулась, не знаю, от чего больше: отвратительного рассказа или плотоядного удовлетворения, сверкнувшего в глазах графа при этом воспоминании.
— И он послушался?
— Вы ведь уже знаете, как убедительна может быть Фабиана. Не просто выпил, ещё и закусил своей русалкой.
— И остался после этого жив? — моё сердце покрылось холодной коркой, а колени начали подрагивать при мысли о том, во что я ввязалась.
— Понятия не имею, — беспечно пожал плечами граф и продолжил уже обычным тоном: — Когда мы уходили, его всё ещё выворачивало кровью, так что вполне мог и оклематься.
— А что же вы?
— А что я?
— Леди Фабиана — сирена, а потому… не обладает искрой.
— Не человек, вы хотите сказать.
Я кивнула и постаралась, чтобы голос звучал незаинтересованно:
— А в чём была ваша искра?
— Я, знаете ли, всегда был нерадивым ребенком. Гувернантки сменялись так быстро, что я не успевал запоминать их имена. Моя искра так и осталась слабенькой, на троечку.
Говоря это, граф улыбнулся уголком рта (он вообще никогда не улыбался полностью, только одной стороной, отчего улыбка никогда не получалась доброй), и это натолкнуло меня на мысль о том, что он не вполне откровенен.
— Да и это уже в любом случае не имеет никакого значения…
— …из-за запрета.
— Да, из-за него.
Женившись на представительнице другого вида, Кенрик Мортленд, по нашим законам, совершил кровосмешение. За что указом его императорского величества был пожизненно лишён права пользоваться искрой. Наказание страшное, а будь граф моего вида — наихудшее. Но у дворян искра куда более слабая, чем у гувернёров. Им под силу, развив её, выполнять несложные магические действия. Едва ли это можно назвать полноценной магией. Но приобретаемых в процессе учебы нехитрых навыков вполне достаточно, чтобы поступить на императорскую службу и сделать карьеру при дворе. У каждого дар проявляется со своими нюансами. Итоговый результат зависит от того, сумел ли воспитатель вовремя разглядеть склонность подопечного и усилить то или иное качество, развив его в настоящий талант. У нерадивых учителей подопечные так и остаются середнячками.
