Месть валькирий - Емец Дмитрий Александрович (читать книги онлайн без сокращений txt) 📗
– Зоя, перестань!.. Не репетируй! Я твой брат! Я отлично помню, на сколько лет ты меня старше, – сказал он лениво.
– Ничего ты не помнишь! И вообще: ты не родитель. Тебе не понять, что такое иметь взрослого сына, – воскликнула Зозо.
– Оно конечно. Любить детей и иметь детей – это два разных диагноза, – согласился Эдя. – Но вообще-то почему это я не родитель? Очень даже родитель. Твоему оболтусу четырнадцать. А моему минус десять.
– Как-как-как? Какие еще минут десять? – удивилась Зозо.
– Потому что раньше чем через десять лет я до отцовства все равно не дозрею. Вообрази себе только: я и какой-нибудь памперс: «Пап, купи шоколадку!» Да, щас! Разбежался! Сопли не замерзнут, нет? Иди сам заработай! – заявил Эдя с такой решимостью, словно в ногах у него уже крутился маленький и наглый хавроненок.
Зозо посмотрела на брата с чисто медицинским беспокойством.
– Утихни! Для отца ребенка, которому минус десять лет, ты как-то слишком развоевался! – утихомирила она брата.
Эдя осознал это и утих. Зозо сделала пару звонков и учесала к знакомой парикмахерше. Ей хотелось привести себя в порядок, чтобы во всеоружии обрушиться на лектора-тире-переводчика-тире-де-моническую-личность-с-ватками-в-ушах.
За те девять-десять месяцев, что мы не виделись, в жизни у Эди Хаврона мало что изменилось. Он нашел было работу в ресторанчике, который изо всех сил старался казаться японским, но продержался там совсем недолго. В память о японском ресторанчике у него осталась разве что привычка называть разбавленную водку «саке» и кланяться, подавая счет. Рассуждая глобально, Эдя был человек, в котором сталкивались две струи характера: природная бойкость и беспокойство мысли мешали ему делать все на троечку, с разумным пофигизмом и кое-как, в общем русле, тащиться по жизни. Лень же, не менее природная, препятствовала чудесам трудового героизма и мешала продвигаться по службе. Ураган этого парадокса сотрясал его всю жизнь. Наконец компромисс был найден – и теперь Эдя вновь не делал ничего.
В личной жизни что-то такое мелькало и цепляло порой довольно больно, да все как-то навылет.
В сердце стрелы купидона пока не попадали. Либо купидоны целились небрежно, либо сама мишень была слишком бронирована эгоизмом.
Эдя взял с подоконника анемичную грушу сорта «конференс», обтер рукавом и мрачно укусил. Фрукты он никогда не мыл. Пресловутое же движение рукавом объяснял в том смысле, что давит микробов. Микробы не протестовали и, проваливаясь в журчащий соками желудок, покорно обживались на новом месте.
Не успел Эдя доесть грушу, как неожиданно у него зачесался нос. Едва он воздал носу желаемое, как немедленно, не отходя от кассы, зачесалась и шея. А тут еще ложки и вилки дождем посыпались из раковины безо всякого видимого понукания.
«Эге!» – подумал Хаврон со странной уверенностью. – «Вот сейчас начнется! Позвонят в дверь, явится какой-нибудь шут гороховый, и пошло-поехало. Знаем: проходили!»
Откуда он знал, что что-то должно начаться, да еще и прямо сейчас, – непонятно, но знал твердо и наверняка. Это было надежное и уверенное предзнание, знакомое не одним только магам. Про запас накусав себе полный рот груши (руки стоило держать свободными на случай драки), Эдя поплелся к двери, пытаясь хотя бы приблизительно представить, что за ней окажется. Неприятный мордоворот, сварливая фея или просто старый приятель, притащившийся с милой просьбой, нельзя ли приткнуть в однокомнатной квартире без балкона четыре зимние покрышки с дисками. Разумеется, приятелю откажут, и, разумеется, он оставит покрышки до утра, чтобы потом забыть их до поздней осени.
Хаврон протянул уже руку к замку, когда звонок запоздало надумал и тренькнул, соблюдая ритуал привычных последовательностей. Безусловно, следовало спросить: «Кто там?» И, без сомнения, так поступил бы любой здравомыслящий человек, но проблема в том, что Эдя как раз не был ни любым, ни здравомыслящим.
Открыл – и все слова, которые обычно говорятся в таких случаях, осыпались с голосовых связок невнятным набором звуков.
На площадке стояла и выжидательно смотрела на Эдю незнакомая русоволосая девушка. Это была самая прекрасная русоволосая девушка после Евы, ибо невозможно представить, чтобы праматерь была брюнеткой или блондинкой. Первые несколько мгновений Эдя был ошарашен и даже ослеплен, как человек, нечаянно взглянувший на солнце. Сказать, что эта девушка была в его вкусе, значит не сказать ничего: она была самим его вкусом. Не стрелой Купидона, а разрывной пулей, угодившей в самое сердце.
В комнате и в сумочке полный порядок (в отличие от той же Зозо, к слову сказать).
Работая в «Дамских пальчиках», Эдя насмотрелся на самых разных барышень и довольно хорошо просек суть большинства из них. Вплоть до того, что мог бы составлять справочники. Однако эта девушка по какой-то причине выпадала из общей схемы. Не офисная пленница, у которой на шее словно висит табличка: «Живу после шести вечера. До шести – мучаюсь»; не студентка, торопливо вставляющая в тетрадь сменный блок; не скучающая дамочка в духе «обнимите меня хоть кто-нибудь!», которая, садясь за стол, непременно выкладывает из сумочки и выстраивает в ряд каждодневные свои сокровища: пачку слабых ментоловых сигарет, тонкую изящную зажигалку и телефон.
– И-и-и... э-эээ…. Привет! – сказал Хаврон, находя среди великого множества слов только это, простое, как напильник.
Девушка молчала. Она явно ожидала чего-то иного. Во взгляде, которым она смотрела на Эдю, была, пожалуй, обида.
– Я могу быть чем-то вам полезен? Вы к кому? – продолжал Эдя.
Фразы были скучные и тупые, что Хаврон в полной мере осознавал. Он испытывал странную стесненность в языковых средствах, но ничего не мог с собой поделать. Если бы девушка ему не нравилась или нравилась бы не так сильно – он осыпал бы ее целым ворохом остроумных слов. Сейчас же язык замерз и выдавал лишь банальности. Девушка продолжала удивленно молчать. Ее брови все больше напоминали полукруги вопросительных знаков. Перебрав варианты, Эдя пришел к выводу, что девушка либо ошиблась этажом – ибо в лифте с сожженными кнопками нажимать их приходилось наудачу, сообразуясь разве что с вдохновением, либо, что более вероятно, это какая-нибудь начинающая юристка, которую подослали затопленные соседи снизу. Настроение у Эди резко испортилось. Кратковременное наваждение было уничтожено.
– Хочу кое-что уточнить. Если ваш визит как-то связан с деньгами или вас подослали эти орангутанги снизу, то вам лучше сразу усвоить, что я... – решительно начал Эдя, но внезапно осекся, издав не сколько невнятных звуков, точно его речевая машинка засорилась гречневой кашей.
Из глаз незнакомки брызнули слезы. Не вытирая их, она оскорблено обернулась, собираясь уйти, но неожиданно покачнулась, а в следующую секунду Эдя обнаружил, что держит ее в объятиях.
– Ты все испортил! Я ожидала: большая и чистая любовь, настоящее чувство, а ты... Как я могла так ошибиться в человеке! Ты испортил... все испортил! – бессвязно бормоча, рыдала девушка.
Спина ее, которую Эдя, разумеется из чистого сострадания, поглаживал рукой, вздрагивала. От волос пахло горьковатыми, волнующими духами с ароматом полыни. Нельзя сказать, чтобы слезы девушки сломили Хаврона. Эдя относился к тому типу мужчин, которые считают, что слезы нужны женщинам, как природе дождь, и если уж дождь идет, то пусть он будет сильным, чтобы побольше воды вы лилось и небо подольше оставалось чистым.
Но все равно ему было грустно. А если и правда существовала большая и чистая любовь, которую он случайно раздавил, как хрупкую елочную игрушку? Хотя что это за любовь, если ее так просто уничтожить? Любовь должна быть упругой и пушистой, как новый теннисный мяч.
Хаврон тоскливо замычал и уставился в паутинчатый потолок Он не мог не признать, что эта странная особа его волнует, и даже очень, но все же слишком все было подозрительно. Казалось сомни тельным, что его упитанная, небритая и нахальная физиономия способна пробудить в ком-то мечту о большой и светлой любви.
