Имя им легион - Камша Вера Викторовна (полная версия книги txt) 📗
— Сенат бы сюда! — проворчал Мезий, после «переговоров» ставший помощником Тита, в свою очередь ставшего помощником коменданта. Первым — Сервий погиб, и его утащили за конюшни вместе с доброй сотней солдат. К ночи на ногах осталось меньше половины гарнизона, три из пяти камнеметов были разрушены, а оба уцелевших без толку торчали на приречной стене. Смола кончалась, запас стрел можно было растянуть на пару дней, но одними стрелами жив не будешь…
— Сенат, говоришь? — Тит представил значительные морды и роскошные тоги на песчаниковых стенах и не плюнул лишь потому, что устал. — Меняю Сенат на солдат… Еще один такой день — и все. Драться будет некому.
— Если б мы могли обрушить Скадарию на головы скератам, как титаны обрушили Стурнон! — завел свою песню Фертар. — Наша смерть стала бы победой, и даже враги склонились бы перед нами…
Поэт был и оставался придурком, но меч держать, как оказалось, умел, а под стрелами и вовсе расхаживал, как под дождем. Нарывался Фертар, а стрела досталась Сервию. Так бывает… Смерть брезгует дураками, а Жизнь, утешая, отдает младшей сестре лучшее. То есть лучших.
— Мы не последние в Стурне, — заткнул расходившегося болвана Тит. — И мы здесь не для красоты подыхаем и даже не скератов режем… Мы держим брод, вот и все.
И удержим!
Последнее можно было и не говорить. Последнее не следовало говорить. Это Фертар с его набитой сказками башкой считает, что крепости и царства спасают красивые слова и красивые смерти. Чушь! Их спасают люди, и люди эти должны быть живы, на ногах и знать свое дело… И они должны хотеть спасать свою крепость, свой город, свою империю, так хотеть, чтобы все остальное сделалось неважным.
— Удержим… не удержим… — Приск заговорил, словно черту подвел. — Время рассудит… Но завтра к ночи скераты будут за стенами, а мы — на стенах.
Утро началось как обычно: проснулись, размялись, позавтракали, еще в полутьме разошлись доделать неотложное. У скератов в лагере гасли костры, ветер доносил обычный деловитый гул — степняки тоже занимались обыденным. Не поешь как следует — не повоюешь…
Время было: в крепости уже разобрались, как скераты готовятся к штурму. Оставшиеся минуты Тит потратил на письмо отцу, вернее, на завещание. Он писал для очистки совести, понимая, что запечатанный фамильным перстнем свиток вряд ли доберется до брегов Стурна, и все же долг есть долг, а злость есть злость.
«Если ты прочтешь это письмо, знай, что я умер за Стурн, но не за дураков, обескровивших восточный рубеж. Я хочу, чтоб за наши смерти спросили не с «лохмачей», а с Сената и императора. Я хочу, чтобы спросил ты. Свой долг младший трибун Спентад исполнил, исполни и ты, сенатор и отец младшего трибуна. Прощай. Сын».
Свиток лег на стол, на видное место, рядом легло запечатавшее его кольцо. Тит выпил воды и покинул казарму, почти не сомневаясь, что навсегда. Рога скератов уже собирали воинов, горны Скадарии молчали, все всё знали и так. И свое место, и свой долг.
Они столкнулись на лестнице — сын сенатора и сын заговорщика. Пальцы Аппия тоже были в чернилах, но Аппий мог писать и стихи. Не здороваясь и не разговаривая, двое поднялись на стену. Роса еще не высохла, но небо стало совсем светлым, выкатилось солнце. Скоро полезут.
Тит дал себе слово не суетиться и не выдержал — прошел вдоль обеих стен. Приск согнал наверх всех, кого мог. Здоровые вперемешку с ранеными, теми, что могли делать хоть что-то, обслуга, конюхи, поселяне, даже оба писца и старенький жрец… Как же безнадежно мало их было, а от лагеря скератов уже катилась темная визжащая волна.
Первыми под прикрытием больших плетеных щитов перли лучники. Сперва на Скадарию прольется свистящий ливень, потом Артайт бросит на стены воинов, и сегодня у него может получиться… Может… На последней отгроханной Агриппой арке начертано «Должен — значит, могу!», только «может» отнюдь не значит «будет». Степняки не пройдут и сегодня. Воздух вспороли первые стрелы. Началось.
Стук наконечника, впивающегося в поднятый щит, знакомый злобный свист у виска, короткий хрип за спиной, вой скератских рогов, гудение гонгов… Всё, двинулись к стенам, но обнажать меч рано, сейчас время стрелков и пращников. Скадарийских, да поможет им Смерть!
Гонг от шатра вождя теперь бил непрерывно, причем в два раза чаще, чем обычно. Артайт выполнял свою угрозу, Артайт торопился. Тит облизнул прокушенную вчера в горячке боя губу и шагнул к «своему» зубцу, готовясь рубить веревки. «Обычное дело»… В самом деле обычное.
— Трибун, что это с ними?
— С ними? — Спентад уставился на лупоглазого пращника. — Ты о че… Точно!
Подававшие голос с дальнего края лагеря рожки и рога воют непривычно и тревожно. Человеческая волна, уже готовая захлестнуть стены, замедляется, будто в нерешительности, и… откатывается. Не просто отступает, несется назад. Толстый парень из поселян судорожно сглатывает, опускает тяжеловатое для такого увальня копье, недоуменно вертит головой, а раненый десятник с жутким, наполовину багровым лицом расплывается в беззубой ухмылке:
— Тгибун, я бы так гванув, повучив ховофый пинок под зад!
Не может быть! Этого не может быть, но скераты бегут, удирают, улепетывают, несутся сломя голову назад, и в душе расправляет крылья дура-надежда.
— Иногда Время бывает к нам благосклонно, а, приятель?
— А то! — усмехается во весь изувеченный рот десятник, а надежда приобретает отчетливый, прямо-таки железный облик тяжелой имперской конницы, и конница эта атакует! Всадники на рысях выходят из-за западных холмов и разворачиваются «крыльями», охватывая скератский лагерь. Сигнальщики гордо вздымают свои «ульи»! Один… Второй… Пять! Почти два бинара! [6] Хватит, чтобы втоптать в речной песок всех степняков до единого!
— Ха, а вохмачам-то без своих вофадок пгидется дгаться!
— Какое драться?! Сдурел с радости? Они же к броду сейчас рванут… К броду!
— Вевно… О, нафы пофли!
Конная масса, постепенно ускоряясь, движется вперед. Как же это красиво, Время всемогущее, как же это красиво! Как прекрасен этот день, эта река, это поле, эта жизнь!
— Приказ коменданта! Стрелков — на приречную! Всех!!! Два десятка — к камнеметам!
— Приказ коменданта! Живо!!! Устроим вонючкам прощание!
— Приказ коменданта!
— Приказ…
— За мной!
Короткий взгляд на победно сверкающую в солнечных лучах лавину, и бегом по стене — Скадария еще не все сказала! Скераты бегут, и, естественно, бегут к броду. Не успевшим добраться ни до своих лошадей, ни до лагеря, не способным драться в поле в пешем строю, что им еще оставалось? Разве что кучка конных в центре пыталась сражаться, но судьба храбрецов была предрешена, да и не занимала она Тита. Пусть умирают как хотят, а вот беглецы… Дорога к спасенью шла вдоль обрывистого склона холма, на котором высилась крепость, и Приск сгонял на приречную стену всех, кто был в силах натянуть лук или поднять камень.
Гарнизон Скадарии брал с врагов последнюю плату. Кровью. Оба уцелевших камнемета посылали один камень за другим в тех, кто добрался до реки и по шею в мутной быстрой воде пробивался к дальнему берегу. Метательные снаряды без жалости били по барахтающейся толпе, промахнуться было невозможно.
Плавали степняки скверно, сбитых с ног и уносимых течением можно было смело зачислять в покойники. Жаль, утопленники не доберутся до «грифов», но какие миноги будут этим летом в низовьях. Какие миноги…
— К коменданту! У ворот императорская конни…
— Камни несите, камни! — Командовавший камнеметом десятник чуть не выл.
— Небец ушастый, да хоть дрова тащите! Стрелки, гуще бить, гуще! — Приск — чудо чудное! — сорвал с головы шлем и не глядя отшвырнул. — Младший трибун Спентад, открыть ворота. Стрелки, гуще!..