Печать льда - Малицкий Сергей Вацлавович (читать книги без регистрации txt) 📗
В Дикие земли на юг идти, так степные племена чужеземцев и теперь не любят. Они их и раньше-то не жаловали, ничего, кроме рабской же участи, не предлагали. На запад уходить – тоже выгоды нет, всех беглых с запада в Скаму же возвращали. На север – не всякий выдюжит северную жизнь, если еще прижиться удастся. Одна дорога оставалась – в Пущу. Она как раз по течению Иски лежала, где и теперь лежит, как прослойка между Скамой и Поганью. Покорячился, правда, бедолага, мол, Пущи не только охотники, но и воинства скамские опасаются, да только никакие корчи страшнее предстоящей казни быть не могли. Выждал парень, когда забрали его в людскую от знахаря, прикинулся все еще слабым, чтобы в железо не заковали, и первой же ночью бежал. Ума-то большого на побег не надо было: запасай сухих корок да зерна, которыми скот кормят, в горшок отсыпь, садись в лодку, толкайся от берега и моли Единого, чтобы тебя на порогах вместе с лодкой в щепу не перемололо. Успеешь до Пущи добраться, а там уж никто тебя искать не будет, если только сам выживешь да нос наружу из чащи высунешь.
– А Пуща-то чем страшна о ту пору была? – робко спрашивал Рин.
– А чем и теперь, – морщился Камрет. – Дикий лес он дикий и есть. Дорога-то и теперь южнее Иски к западу идет, а к северу от реки до самого моря чащи такие, не то что ноги переломаешь, оставишь их на пропитание таким тварям, что в страшном сне тебе не снились! Опять же колдовство какое-то меж стволов таится, лесовики, что в самой Пуще в деревнях живут, и то его страшатся. Одно тебе скажу, старики говорили, что Пуща – это как перехлест нормальных земель с Поганью. Так уж выходит, что пакость – все одно, будто умножилась там. Хотя опять же и в Пуще люди живут. Так и сладилось: лесовики на нас дивятся, что мы между Поганью и Гнилью выживаем, не задыхаемся, а мы их понять не можем, как же они с чащами ладят. Впрочем, ладно, не тяни веревку на себя, дай рассказать, а то в другой раз и начинать не стану. Прошел твой предок милостью Единого пороги, да только такого страху нагнал на него знахарь, что вовсе несчастный из лодки выходить отказался. И Скамы избыток в лодке прошел, и край Диких земель в лодке же провалялся, а уж как Пуща началась, только и делал, что сидел на дне, воду вычерпывал да зубами клацал. Особенно когда деревья чуть не до облаков поднялись, над рекой наклонились, и так ветвями сплелись, что ночь от дня отличить невозможно. Забыл уж тут беглец про мучения бывшие, потому как будущие страшнее страшного ему показались. Однако мучения мучениями, но пообвыкся он постепенно к речной жизни, рыбу из речки таскать научился, хотя напряга насчет рыбалки особого не испытал. Не больно-то рыбаков на Иске тогда было, зато рыбы – весло в воду не вставишь! Так или иначе, решил он плыть, покуда Пуща не иссякнет. Долго плыл, недели три или больше, пока плывун его не иссяк. Проснулся как-то от шума и водяного рева. Оглянулся – вокруг стены каменные, а над головой полоска неба. Видишь, не заметил, как Пуща на нет сошла, край Погани кончился, а только в айском ущелье, когда еще и Айсы никакой не было, в себя пришел или из себя вышел, то мне неведомо, но верно приучил хозяин бывшего раба к испытаниям, потому как многие из Скамы в лодках бежали, но вернулся обратно только твой предок, Рин.
– Это куда же он вернулся? – не понял младший Олфейн.
– Цыц, неугомонный! – снова рявкнул Камрет. – Успеешь еще услышать! Беглец наш еще от ужаса в пропасти гнется, а ты про возвращение лепишь! На чем я остановился?
– Шум его разбудил, – робко пролепетал Рин.
– Вот! – крякнул Камрет. – О том и речь. Шум. А когда шум этот достиг такой силы, что уже в глазах у бедняги помутилось, он с лодки и спрыгнул.
– В воду? – не поверил Рин. – В самой пропасти? А как же Мертвая яма у Водяной башни? Неужели погиб? А как его звали?..
– Олфейном его звали, – запыхтел Камрет. – И убей меня демон, если его имя значит что-нибудь приличное, хотя смысл из него за сотни лет выветрился безвозвратно. Во всяком случае, всякий возможный смысл выветрился из головы одного потомка этого самого Олфейна. Вот скажи мне, парень, откуда бы ты взялся, если бы предок твой погиб? А?.. То-то! Не погиб он. Верно, Единый услышал его мольбу или нить судьбы его так захлестнула, но выжил Олфейн. Вместо того чтобы в Мертвой яме погибнуть, которая под Водяной башней бурлит, и где лодка его сгинула, на парапет он упал. Да-да, тот самый, с которого вы с приятелями по малолетней дурости рыбу пытались ловить.
– И что же дальше? – Рин зажмурился, представляя сырые темные коридоры подземелий Водяной башни, скользкие ступени и бурлящий в каменном мешке водоворот.
– Ничего, – буркнул Камрет. – Очнулся твой предок через пару дней. В мягкой кровати в себя пришел.
– Здесь на холме? – воскликнул Рин.
– Нет, в живодерне у своего хозяина! – обозлился Камрет. – Отыскался добрый человек. Нашел несостоявшегося утопленника, принес в свою лачугу и выходил беднягу.
– Подожди! – воскликнул Рин. – Откуда же тут, на холме, взялся человек, если, как ты сам говоришь, Погань холм со всех сторон тогда охватывала?
– Не знаю, – недовольно пробурчал Камрет, украдкой вытащил из-под засаленного манжета камзола пучок огненных игл, заложил их в правую ноздрю и шумно втянул воздух. – Я, как ты должен понимать, родился несколько позже, да и вообще пришлый я. Что разузнал, то и говорю. Дед твой кое-что рассказывал. Я тогда только попал в Айсу, по первости ключником в вашем доме обретался. Так вот твой дед любил у камина потянуть горячего вина из кубка, а отец твой сызмальства предпочитал острую сталь длинным разговорам, так что был я единственным слушателем в этом доме.
Камрет взлохматил на висках седые космы и продолжил, полузакрыв глаза:
– В ветхой хижине пришел в себя твой предок. А лечил его древний старик, скрюченный, как закопченный на углях рыбец. Потом уже Олфейн обошел весь холм, даже в Погань пытался прогуляться. Полазил и по развалинам, и по Водяной башне, подивился, как старик умудряется выращивать на почти бесплодных камнях овощи, походил за козами, нашел и несколько десятков могил, выдолбленных в камне. Тогда старик его и просветил. Пошел вдоль каменных надгробий, стал читать письмена на них выбитые и рассказывать: это мой отец, это моя мать. Это отец моего отца. Это мой дед. Это дед моего деда. Это брат моего прадеда. Это моя прапрабабка… Так все могилы и обошел, а у последней сказал, что захоронен в ней слуга хозяина холма. Называется сей холм Айса, и придется теперь Олфейну вставать под руку хозяина холма, потому как на старике род айских хранителей иссякает, и верно Единый послал к Водяной башне молодого парня, чтобы службу продолжить до тех самых пор, пока хозяин холма не вернется. Хозяин холма, а никакой не злой колдун!
– Ну об этом всякий знает, – надул губы Рин. – В Храме говорят, что сам Единый посещал айский холм и вернется однажды! И будет тогда знамение, и избудется то, что кажется неизбывным, и истратится Погань, как тратится хворост в зимней печи. Вот только какое знамение – неведомо…
– Знать и понимать – не одно и то же, – наставительно заявил Камрет. – Эти присказки, что жрецы Единого в Храме талдычат, и для них самих уже давно в пустые слова обратились. Им бы только ярлыки на колдовство раздавать да послушание на тех, что побойчей и половчей, накладывать! Думают, что если накрыли своим Храмом ту самую хижину и могильники, если раскинули храмовую площадь поверх бывшего поля, так истину сумой накрыли? Ты одно знай, парень: что бы кто ни говорил, а слугой хозяина этого холма, пусть он хоть на веки вечные удалился и не вернется вообще никогда, ты считаешься! Ты и дети твои. Или не говорил тебе отец ничего?
– Говорил! – восторженно кивнул Рин. – Он ведь старшим над всеми магистрами числится? Так и сказал, мол, ты, Рин, весь оголовок рода хранителей. Правда, что я хранить должен, не объяснил. Только и объяснил, что служество служеству рознь. И что наша служба сродни службе великого воина при дворе великого короля! А кто он был, тот хозяин?
