На пересечении (СИ) - Шерола Дикон (книги .TXT) 📗
— Доктор Клифаир тоже постоянно сидит за книгами, — настойчиво произнесла она. — А за работу берет в несколько раз больше!
Но Амбридия не унималась. Она театрально закатила глаза и продолжила:
— Клифаир стар, как само мироздание, вот и читает много потому, что уже все забыл. Говорю же, моя дорогая, присмотритесь к другим докторам. Эристель неспроста берет так дешево. Хорошие вещи попросту не могут стоить мало.
Матильда раздраженно дернула плечами, всем своим видом давая понять, что тема закрыта. Затем она направилась в гостиную, где были развешаны костюмы для спектакля.
— Это то, что я думаю? — улыбнулась она, небрежно коснувшись льняного зеленого платья с плетеным желтым поясом. В тот же миг ехидные огоньки заплясали в глубине ее темно-карих глаз.
Амбридия улыбнулась в ответ и загадочно произнесла:
— А это мы узнаем на спектакле…
Глава II–I
Около семи часов вечера Родон Двельтонь начал собираться на праздник. Именно в этот день он чувствовал себя особенно уставшим, словно кто-то залпом выпил из него все силы и оставил на потеху толпе. Родону предстояло выступить перед горожанами с очередной воодушевляющей речью, однако на деле мужчина понимал, что его слова не вызовут никакого отклика и станут всего лишь поводом опустошить очередной стакан. Раньше Родон готовился к выступлению за несколько недель, собирая информацию об успехах горожан в ремесле, медицине или науке, но в последние годы Двельтонь словно перегорел. Он наконец понял, что его слова тонут в реве пьяной толпы, которая каждое достижение воспринимает не как желание куда-то стремиться, а в лучшем случае, как тост.
Но было кое-что похуже. Те, кого ранее так недальновидно упоминал Родон в своей речи, по каким-то причинам либо покидали город, либо погибали. Молодой ювелир Жакар, чьи украшения были отмечены самим правителем южных земель, был убит в собственном доме. Пятьдесят четыре ножевых ранения искромсали тело мужчины настолько, что его с трудом смогли опознать. Вся мастерская была забрызгана алыми пятнами. В первый миг Двельтонь решил, что произошло ограбление, однако позже выяснилось, что ни один драгоценный материал из дома Жакара не был взят.
Спустя полгода погиб и травник Хаин, чье жаропонижающее зелье оказалось востребованным далеко за пределами городка. Сам правитель пожаловал ему крупную сумму денег на дальнейшие исследования. Хаина цинично отравили во время чаепития, на котором присутствовали травники южных земель, а убийцей мудреца оказался его собственный ученик, сирота, который с девяти лет проживал с ним под одной крышей. Когда юношу взяли под стражу, тот утверждал, что Хаин с первых же дней их совместного проживания грязно пользовался его телом и поэтому заслужил наказание. Но, если это было правдой, Родону не давала покоя мысль, почему все произошло именно после похвалы Его Высочества.
В какой-то миг господин Двельтонь посмотрел на свой город не как на скопление живущих в нем людей, а как на живой организм, который поглощает все, что хоть немного от него отличается. Отец Родона не раз говорил, что со скотом нужно поступать по-скотски, что чернь, ползающая под стенами замка, должна оставаться чернью, и, если хоть один глупец попытается разглядеть в этом мусоре жемчуг, то он мигом лишится головы.
— Этот город понимает только жестокость. Если ты попробуешь погладить его, то сам не заметишь, как твоя рука окажется обглоданной до костей, — эту фразу старик повторял постоянно, и в такие моменты его лицо буквально перекашивалось от ненависти.
В те минуты Родон чувствовал, что начинает презирать отца за его жестокое высокомерие, но в последние годы он всё чаще видел то, что раньше было скрыто от его глаз. Быть может, по отдельности каждый, живущий в этом городе, был добр, отзывчив и любознателен, но вместе все эти люди превращались в кровожадную стихию под названием «толпа».
С этими мыслями Родон закончил повязывать шейный платок и велел слуге выяснить, готова ли к выходу юная госпожа. О Найалле он старался не думать, чтобы лишний раз не усомниться в правильности своего решения — наказать девушку за ее притворство. Младшая дочь, тринадцатилетняя Арайа, доставляла Родону куда меньше хлопот, потому что старалась поступать, как благовоспитанная девушка из высокородной семьи. Она была кроткой тихоней, которая большую часть времени проводила музицируя, вышивая или занимаясь иноземными языками со своей наставницей. Посещение праздника города Арайа воспринимала не иначе как обязательство, которое накладывает на нее фамилия, поэтому совершенно не разделяла стремлений сестры участвовать в подобном торжестве. Кто-то из слуг даже втайне посмеивался над девочкой, утверждая, что Арайа — это тот же Родон, только маленький и в юбке, так как и внешне, и по характеру юная Двельтонь была копией отца. Девочка росла не по годам серьезной, даже строгой, отчего голос ее звучал властно, а взгляд серых глаз был твёрдым и внимательным.
Уже направляясь на главную площадь в сопровождении городской стражи, Родон не смог сдержать улыбку, когда Арайа тихо произнесла:
— Я хочу, чтобы вы знали, отец, что в случае с Найаллой я на вашей стороне. Однако могу я в последний раз попросить Вас послать за сестрой, так как мне бы хотелось, чтобы праздник наша семья провела вместе?
— А что бы ты сделала на моем месте, Арайа? — с легкой иронией поинтересовался отец, заранее зная, что она скажет. Девочка колебалась, но затем, не смея кривить душой, тихо произнесла:
— Я бы отказала в этой просьбе.
Арайа виновато посмотрела на отца, но затем бросила взгляд на толпу, собравшуюся на главной площади, и гордо вскинула подбородок. Городская стража потеснила людей, помогая семье Двельтонь занять свое место в ложе, специально подготовленной для них. А затем праздник официально начался.
Первым делом на деревянный помост поднялись нарядные девушки в алых платьях, которые открыли торжество танцем Жаркого Юга. Этот танец стал своего рода символом города, и толпа заметно оживилась, хлопая в ладоши и выкрикивая похвалу в адрес танцующих. Родон безразлично скользил взглядом по собравшимся, подмечая, как старательно они нарядились, как много цветов украшает девичьи прически, и насколько сильно захмелели мужчины. Кто-то тоже пытался танцевать под музыку, отчего в толпе создавалась давка, и на площади уже слышалась брань.
В тот же миг Родон заметил белые волосы Эристеля, которые казались неестественной кляксой на фоне черных и темно-русых волос местных жителей. На лице лекаря читалось несвойственное ему раздражение: он хмурился и с заметным неудовольствием вступал в разговор с особенно навязчивыми соседями. То и дело люди начинали толкаться, желая пролезть поближе к сцене, отчего лекарь еще больше мрачнел.
Настроение Эристеля Родону было понятно. Удивляло то, что северянин вообще заявился на этот праздник. Двельтонь видел его здесь лишь однажды, и то потому, что произошел несчастный случай. Но внезапно в памяти всплыли слова Найаллы, что она просто обязана появиться на празднике в этом году, и такое совпадение понравилось Родону еще меньше.
— Отец, вас приглашают выступить, — услышал он встревоженный голос Арайи. В то же мгновение он понял, что музыка затихла, а глаза толпы обращены к нему. На помосте уже находилась госпожа Бокл в нелепом для ее возраста лиловом платье и жестом указывала на него.
Родон поднялся, пытаясь вспомнить, с чего хотел начать свою речь, и, чтобы нейтрализовать неловкую паузу, он попросту поблагодарил присутствующих за внимание, похвалил их наряды и выразил надежду, что город и дальше будет расти и развиваться. В течение всего выступления Арайа озадаченно смотрела на отца. Она ожидала услышать от него совершенно другую речь, более подготовленную, однако вскоре толпа разразилась бурными аплодисментами, и девочка успокоилась. Родон слегка поклонился и вернулся на свое место, чувствуя облегчение, что до конца вечера его больше не будут трогать.
