Короли побежденных - Первушина Елена Владимировна (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Я поежился. Уже и в самом деле стемнело, и сырость забиралась под куртку.
— Я не знаю, — сказал я наконец. — По-моему, ты что-то сам над собой мудришь. Я никогда не собирался быть ничьим спасением, да тебя и спасать-то не надо. Ты был хорош до того, как мы встретились, а когда расстанемся, будешь не хуже.
— Расстанемся?
— Ну, когда-нибудь это наверняка случится. Не сегодня и не завтра, конечно, но знаешь, все случается. Рувен как-то сказал, что Хестау Предержительница все время проверяет, из какого мы сделаны материала. Какие-то испытания для меня, какие-то для тебя, но не всегда догадываешься, что, когда и как.
— А если я просто не смогу?
— Сможешь, конечно. Не сегодня, так завтра, Рувен говорил, что раз уж Хестау сама нас сотворила, так, наверное, она знает, сколько кому отпущено сил и сколько кому надо дать времени.
— И ты в это веришь?
— Не знаю. Верю, наверное. Я Рувеновы речи вообще не часто вспоминаю. Так, при случае. Ладно, пошли, а то скоро тут будет темно и холодно.
И словно в ответ на мои слова с неба крупными и редкими хлопьями посыпался первый снег.
Глава 7
Снег сошел на следующий после турнира день, но зарядили дожди. Мы с Йоргом даже не могли выбраться в Линкарион, чтобы продать наши трофеи. Отношения с линкарионцами после столь сокрушительной победы, разумеется, не улучшились. Мой побратим целыми днями спал как сурок или начищал свое оружие, а я очень скоро снова почувствовал себя в западне и сбежал на стройку.
Навес за время моего отсутствия превратился в теплый сухой сарайчик с верстаками по углам, грубыми скамьями, столом, факелами на стенах. Похоже, мой пленник неплохо устроился. Во всяком случае, меня он встретил совсем по-хозяйски.
— А, господин Ражден, рад вас видеть. У вашей милости нюх — только что полировку закончил. Пойдемте, вам первому покажу.
На деревянном настиле в центре мастерской стояли две длинные, почти сплошь покрытые резьбой скамьи. Март указал на них широким жестом и пояснил:
— Осталось только гнезда для факелов сделать, и совсем готовы будут. Ну разве не красавицы?
Я как-то раньше никогда не обращал внимания на скамейки и теперь не знал, что сказать. Мне не хотелось его обижать, не хотелось и показывать собственную глупость.
— А что за дерево? — спросил я.
— Дуб, конечно, — в голосе его звучала нежность. Он снял со стены факел и поднес к скамье. — Иди ближе, смотри, как огонь в глубине отражается.
Спинки и опоры скамей сплошь покрывали завитки ветвей с дубовыми листьями и желудями. По краям спинки взлетали вверх, как шпиль будущего храма, основания для факелов. А на торцах, среди все тех же лиственных зарослей, спрятались картинки: птица, несущая в когтях змею, окруженная розеткой из четырех лепестков, мой старый знакомец волк, из пасти которого растет дерево, вернее (теперь я присмотрелся) не дерево, а что-то вроде лозы. На другой стороне — та же лоза в цвету. У корней ее бродит кабан, на вершине клюет плоды птица, а вот косматый большеглазый Бес Звезды, злой дух из преданий черноголовых, который также частенько вредил и церетам, беседует с человеком в плаще Наставника.
— Это ты для кого делал? — спросил я.
— Для Храма. Господин Эно хочет, чтобы там было два алтаря. Один для простецов и Багряных накидок, а другой для Пламенников. Вот эти будут перед алтарем Пламенников стоять. Ну, так как они тебе?
Пламенниками Во Тьме называли отшельников, которым обычная жизнь служителей Храма казалась слишком легкой. Они постились каждый день, не мылись, не снимали власяниц и ночью спали в гробах. Здешних Пламенников я видел только несколько раз и издали, но на более близкое знакомство, конечно же, не нарывался.
— Что молчишь, ваша милость? — нетерпеливо переспросил резчик. — Как тебе?
— Даже не знаю, что сказать.
— Не нравятся? — он обернулся ко мне и довольно убедительно изобразил оскалившегося пса.
— Нравятся. Я, правда, ничего не понимаю, но нравятся, — сознался я. — По-моему, эти скамейки не для тощих и вонючих Пламенниковых задов.
Он усмехнулся:
— Ну, мастер задов не выбирает! А чего ты не понимаешь?
— Да все того же — почему, например, у волка из пасти дерево растет.
Он поглядел на меня изумленно:
— Что, правда? Ну ты дикарь! Тебе что, сказок в детстве не рассказывали? Ты, может, случаем и грамоты не знаешь?
— Случайно знаю. Совершенно случайно, уверяю тебя, и тем не менее. А вот дубовые скамейки изучать как-то не пришлось.
— Ох, прости, я не хотел. Он развел руками. — Не сердись, я, когда кончаю работу, всегда немного сумасшедший. Садись, сейчас все объясню. — Он подвинул мне грубо сколоченный табурет. Смотри сюда. Змея — это чей знак? По-вашему, по-огнепоклонницки?
— Телесной души, — ответил я, не задумываясь — Рувеновы наставления сидели крепко.
— Угу. А птица ее несет в небо. Но птица — ястреб, она еще и убивает змею, смотри, какой клюв и когти. Это значит, что вы, огнепоклонники, не можете коснуться небес, если не умрете.
— Ну да, а что тут такого?
— А ты смотри дальше. Что это за дерево, знаешь?
— Сначала подумал, что дуб, а теперь, похоже, нет.
— Сам ты дуб! Это саремовый плющ с островов. Он обвивается вокруг любого дерева и растет, пока до неба не дотянется. Видишь, кабан ему корни грызет. Птица зерна клюет, но он все равно растет, и пока он есть, все на свете едино: и подземное царство, и земля, и небеса. Тебе нянька не рассказывала, как старик по бобовому стеблю на небо лазал?
— Да вроде было что-то, только так давно…
— То-то и плохо, что давно. Если ты знаешь только про змею и огонь, то и жить тебе здесь, и мучаться от тесноты, пока не помрешь, но если ты помнишь про плющ, то можешь сам себе мир выбирать и менять по своему усмотрению. Знаешь, для чего сарема нужна?
— Для торговли? Она дорогая, из нее благовония делают и вроде еще духи.
— Ага, благовония! Вы тут все так перепутали без нас. Сарема человеку его живую душу показать может. Не вашу, телесную, которую вы сапогами под лавку запинали, а живую. Которая и змея, и птица, и цветок, и женщина, и все. Правда, если человеку глаза с детства не вывихнули, он и так все видит, но иногда и сарема нужна, если жить устанешь. Вот смотри сюда снова. Эти четыре листика, вокруг птицы со змеей. Это значит, что плющ все равно сильнее и смерть — это только путешествие в иную плоть, и снова рождение, и снова все радости всех миров перед то бой. Только не зажмуривайся.
— А Изначальный Огонь?
— Не знаю, может, он где-то и есть, только мне до него дела нет. Вокруг столько красоты, столько жизни, а ты говоришь, что надо зажмуриться и все скорее пожечь. В честь какого-то Изначального Огня, который даже и не настоящий огонь, а так, Чистая Сущность. Говоришь, нужно все вокруг огнем очистить, а я говорю, что грязь у тебя в глазах, в ушах и на языке, если ты чудес этого мира не видишь. Не видишь потому, что души своей давно в истинном обличье не видел, потому что боишься ее, тоже очистить огнем хочешь. А она прекрасна и в твоей чистке не нуждается.
— Да не боюсь я ничего! И ничего не говорю!
Он снова смутился и перевел дух:
— Опять меня понесло, прости. Ты, наверное, и вправду не боишься. Да я сейчас не с тобой говорил. Знаешь, бывает.
— Так все-таки почему из волка дерево растет?!
— У! Мать Хестау, за что ж ты его таким недогадливым слепила?! Волк — повелитель нижнего мира, смертоносец. Но в нем тоже жизнь. Предки наши рассказывали, что по весне волк с женщиной-ведьмой по вспаханному полю катается и оттого земля становится хлебом брюхата. Ну, я такого изобразить не посмел, решил, что наставник Эно на стену полезет, вот и сделал намеком.
— А Бес с Наставником, о чем они говорят?
— Понятия не имею. Я их так, для смеха вырезал. Подумал, что они уж точно найдут, о чем побеседовать.
— А почему ты такие скамьи сделал именно для Пламенников? Уж от их-то семени плода не дождешься. Они, считай, умерли уже, только по земле пока ходят.
