Меч Бури - Берберик Нэнси Верайн (бесплатные полные книги txt) 📗
В долине просвистел ветер, но вскоре, словно пропев печальную панихиду, стих. Станах вспомнил о флейте своего друга. Лавим упрямо утверждает, что хотя Музыкант и мертв, маг разговаривает с ним, нашептывает ему прямо в голову. Что он ему говорит? Конечно, ругает, чего кендер и заслуживает.
Станах снова взялся за работу. В глубине души он не верил в призраков. Маг мертв. Он сам похоронил его – так же как теперь собирается похоронить Тьорла.
Их было семеро, собравшихся в Долине Танов, в тени Могилы Дункана, у пирамиды Тьорла.
Сам Хорнфел распорядился поставить пирамиду Тьорла в Долине, где до сих пор хоронили только королей и танов.
И более того – на могиле эльфа Тьорла гном Хорнфел сказал прочувствованную речь.
Но почему, удивлялся Станах, почему Хорнфел принес в Долину Танов Меч Бури?
Станах взглянул на Кельду, стоявшую около могилы рядом с Хауком. И впервые за последнее время Станах искренне улыбнулся. Этим двоим предстоит быть вместе всего несколько дней. И сейчас они не разлучались ни на минуту.
Тело Тьорла принесли в Долину Кембал и Финн, они же положили его в изготовленную Станахом пирамиду. Они и Хаук были единственными из всей «Компании Ночной Кошмар», кто остался в живых, и сейчас они прощались со своим боевым товарищем.
Прежде чем Хорнфел занял свое место у подножия пирамиды, он отсалютовал Тьорлу Королевским Мечом, а затем коснулся им земли. К Станаху подошел Лавим, необычно серьезный и тожественный. Кузнец от души надеялся, что сейчас кендер не заведет своих обычных разговоров о призраках.
Лавим поднял руку и слегка коснулся плеча Станаха:
– Это ты построил ее? Ты один?
Станах печально кивнул.
– Это хорошо, – прошептал Лавим. Потом он показал пальцем на Могилу Дункана. – Но ты не думаешь, что тень от этой огромной плавающей штуки будет падать как раз сюда? Музыкант говорит, это Могила Дункана и…
Станах закрыл глаза:
– Помолчи, Лавим. Не сейчас.
Через Долину Танов летел холодный ветер. Его песня не мешала стоявшим у пирамиды в скорбном молчании – сейчас она объединяла их.
Когда заговорил Хорнфел, он вспомнил бой у Северных ворот и гучил фир у подножия горы.
– Волк и доныне у наших дверей, так станем же братьями в борьбе с ним. Мы слишком долго держали наши двери закрытыми, думая, что если мы не слышим волчьего воя – значит, никакого волка и вообще нет. Теперь мы слышим его вой, слышим крики тех, кто сражается и умирает в клыках войны. Мы слышим завывание волка в злобном шипении магов дерро и в свисте крыльев драконов. Да, увы, Тьорл уже ничего не слышит, но мы, мы, пока будем слышать волчий вой, будем готовиться к встрече с волком.
Хорнфел поднял глаза и обвел медленным взглядом всех собравшихся у пирамиды.
– Но мы не только слышим, но и видим. Мы видим братьев в тех, кого ранее считали чужаками. Да, волк у наших дверей; Верминаард топчет кровавыми сапогами наши земли, и война, к сожалению, будет продолжаться до тех пор, пока не убьет всех, как она убила Тьорла… Я вместе с вами оплакиваю смерть друга.
Глубоко задумавшись, Станах не сразу осознал, что Хорнфел закончил свою речь. Скорее осознал, что ветер запел по-иному. Он взглянул на Кельду, стоявшую напротив него, с другой стороны пирамиды. Девушка подняла голову, последние лучи солнца ярко высветили ее рыжие волосы; кажется, она тоже почувствовала, что ветер стал петь другую песню.
Позади Станаха, словно удивляясь чему-то, глубоко вздохнул Лавим. Станах обернулся и увидел: кендер достает из кармана флейту. Магическую флейту. Флейту мертвого Музыканта.
Несколько мгновений кендер словно прислушивался к чему-то, потом поднес флейту к губам и начал играть. В тусклом свете сумерек пирамиды Долины посерели, их очертания стали расплывчатыми.
Солнце, угасая, плясало на серебристой поверхности озерка, Станах не только видел сверкающие блики, он ощущал запах ила, ощущал сладкий вкус озерной воды.
Алмазный иней, уже покрывший ветки деревьев, таял от прикосновения руки. Кельда подняла руку, коснулась пальцами своих губ, а Станах тотчас ощутил зимний холод на своих губах.
Роса, испаряясь, летела в небеса, к солнцу; солнечные лучи сверкнули на лице Хаука; росинки, подобно слезам, медленно сползали по щекам к его бороде. И Станах почувствовал росинки на своих щеках, почувствовал, как они высыхают и исчезают в лучах солнца.
Завтра он должен попытаться вспомнить мелодию песни Лавима. Он должен будет всегда помнить и видеть лес, каким он видит его сейчас, в свете сумерек; песня должна будет напоминать ему смех ветра в ветвях деревьев.
Лавим присел на корточки и смотрел, как Хаук, Кембал и Финн кладут последние камни в пирамиду Тьорла. Звуки его печальной песни глухим эхом еще неслись по долине.
– Я не хотел, чтобы они заплакали, – прошептал кендер.
Неужели? – Голос Музыканта был очень ласковым. – Тогда чего же ты хотел?
– Я хотел своей песней напомнить им о Тьорле вот и все. – Он вздохнул и, слушая ветер, который теперь стал просто ветром, тряхнул головой. – И… Да, я знаю, что Станах один построил пирамиду и что по велению Хорнфела, Тьорл похоронен рядом с королями и танами, и все же… Мне показалось несправедливым, что он будет лежать здесь, а не в своих лесах. И я хотел, чтобы они вспомнили Эльфийский лес Квалинести. Для него.
И они вспомнили, и будут помнить. Ты создал прекрасную песню, Лавим…
Кендер изумлено поднял брови:
– Я? Я сам? А разве не ты и не флейта?
Кто хотел спеть эту песню?
– Я…
Ну, значит, это была именно твоя песня. Понял?
О, эту удивительную песню создал он сам! Лавим, широко раскрыв глаза, вскочил на ноги:
– Значит, я…
Помолчи, Лавим! Это еще не все. Помолчи. И подожди еще немного. И тогда сделаешь так, как я скажу.
Когда Хорнфел вынул Королевский Меч из ножен, Меч Бури запел высокую песнь стали. На Долину Танов уже легли глубокие сумерки, но красное сердце стали продолжало, не угасая, сиять в клинке. Свет горна Реоркса пульсировал в нем, заливая темно-красным сиянием лица всех стоявших у пирамиды.
«Кровавый отсвет», – подумал Станах. Затем он взглянул, на, Королевский Меч. Меч, которому он помог появиться на свет. И вдруг вспомнил ту радость, которую он испытал, впервые увидев Меч Бури, вспомнил те надежды и чаяния, которые родились в нем тогда.
И вовсе это не кровавый отсвет, хотя Реоркс знал, конечно, сколько крови прольется из-за Меча Бури. Кровавый отсвет должен быть холодным, как смерть. А свет Королевского Меча, ярко сверкая в темноте долины, нес тепло.
Словно фонарь в руке храброго гнома. Да, вот такого, как тан Хайлара.
Хорнфел высоко поднял Меч Бури, и даже тень Могилы Дункана не могла ослабить его света.
Ветер затих. Стоявшие у пирамиды подняли головы.
Станах услышал восторженно-удивленный вздох стоявшего сзади Лавима. Хорнфел попрощался с Тьорлом по-солдатски, положив Меч Бури на самый большой камень пирамиды. Когда острие клинка коснулось камня; его свет вспыхнул еще ярче, и тут же послышался смех Лавима и его восторженный возглас.
– Ну конечно же! Разумеется! – вскричал кендер.
Кельда тяжело вздохнула. Станах быстро обернулся, намереваясь заткнуть кендеру рот, однако проворный и быстрый Лавим увернулся от его руки и побежал вокруг пирамиды к Хорнфелу.
– Я знаю, где он! Я знаю! Музыкант мне сказал! Он вроде бы выжидал и выжидал, даже когда ты получил свой Меч. Я-то хотел идти за ним скорей, но он сказал: нет. Он еще не был уверен. Это вроде как зудело в его сознании все время – так он сказал. Но, он должен был еще подождать. Однажды он уже приходил сюда. Он говорит, он уже был в этой долине немного раньше, но тогда он еще был жив и не мог видеть мир так, как он видит его сейчас, когда он уже мертвый. Вы просто не поверите! Хорнфел – Король! Я знаю это! И я знаю…
Финн схватил Лавима за плечи:
– Окаянный ты кендер! Ну теперь-то что случилось? Неужели ты не можешь ну хоть недолго помолчать? Хотя бы сейчас!
