Вечность сумерек, вечность скитаний - Юрьев Сергей (читать хорошую книгу txt) 📗
Сейчас ей и в самом деле хотелось, чтобы Айлон куда-нибудь исчез – чтобы больше не было нужды возвращаться к этому разговору. Сомнения или жалость могли стать неодолимым препятствием на пути к цели. Жалость и сомнения – лютый враг любого властителя, верная смерть, вечное проклятие.
– Никуда я не уйду. Не выгонишь. – Айлон поднялся с камня и, кутаясь в полотняную накидку, направился к повозке. – Ох, на беду мы сюда пришли… На беду, не знаю уж кому…
Когда в темноте стихло его бормотание, Ута медленно двинулась туда, где на высохшем поваленном древесном стволе сидели дозорные. Завернувшись в попону и положив под голову седло, в узкой ложбинке спит командор, и на три сотни локтей вокруг раздаётся его ровный и уверенный храп. Вот кто уж точно одинаково спокойно встретит и победу, и поражение, и собственную гибель, и новый день. Так, наверное, и надо. Иначе, наверное, и нельзя…
Высокие башмаки из воловьей кожи не давали ощутить холод росы, пропитавшей редкую жухлую траву, захотелось разуться, прикоснуться босыми ступнями к земле Литта, своей земле, своему сокровищу, наследству, приданому. Нет, нельзя смириться с тем, что всё это достанется наглому выскочке, самозванцу, чем-то сумевшему угодить императору! Даже если бы не было никакого слова, когда-то давно данного отцу, всё равно есть ещё и долг чести. Победа или смерть! – единственный выбор, который может позволить себе наследница Литта, которая хочет остаться достойной памяти славного Орлона ди Литта, сокрушителя альвов, основателя рода.
– …только те, кто крепок сердцем, достигнут цели, которая не видна…
Сначала ей показалось, что эти слова прошептала трава на ветру, потом решила, что это – лишь эхо собственных мыслей. Только тот, кто крепок сердцем! – славно сказано. Франго как-то говорил, что полководец перед сражением должен подбодрить свои войска – речь сказать или просто проехать перед строем на белом коне, размахивая личным штандартом. Но если придётся говорить речь, с этого можно и начать: «Только тот, кто крепок сердцем, достигнет цели…»
– …тому, кто жалок самому себе, лучше не выходить за порог и ждать, когда смерть придёт за ним сама….
Это верно. Смерть придёт ко всем – кто-то раньше встретится с ней, кто-то позже… Зато тех, кто смиренно ожидал её, никто никогда не вспомнит…
– …умершие в своей постели умирают навсегда, а павшие в бою герои живут вечно… – Теперь вкрадчивый шёпот уже явно пробивался сквозь шелест влажной травы, и даже храп командора не мог помешать ясно расслышать слова. – Остановись и послушай меня, славная лордесса…
– Кто ты? – Ута заметила зеленоватое светящееся облачко, льнущее к её ногам. От него исходило тепло, от него веяло покоем…
– Я душа Литта, взывающая к тебе, госпожа! О могучая и славная, только ты своим разящим мечом сокрушишь тех, кто разоряет твою землю. – Облачко распалось, превратилось в сверкающие капли росы, и в сплетении травяных стеблей на мгновение мелькнули изумрудные зрачки. – Завтра на рассвете ты будешь под стенами замка. Не медли. Прикажи выступать прямо сейчас. Ворота будут открыты. Вас не ждут!
Зачем же так кричать, даже если ты дух земли?! Духи вообще предпочитают помалкивать… Душа Литта, взывающая к своей освободительнице, вопиёт…
Во всём, что сейчас происходило, чувствовалась какая-то неправильность, какая-то фальшь, но с этим вполне можно было смириться – добрые вести всегда радуют, даже если гонец коряв, неказист и недостаточно учтив. Душа Литта оказалась криклива и назойлива, но всё равно хотелось верить, что победа и впрямь не за горами.
Окружающая тьма вдруг начала затягиваться радужной пеленой, пожухлая трава под ногами начала распрямляться и наливаться соками, и в её зарослях, словно вспыхивающие звёзды, начали расцветать серебристые цветы. Оттуда, где за ручьём начинался край леса, ещё не вырубленного захватчиками, донеслось пение свирелей, а среди стволов замелькали изумрудные огоньки – как будто сами древние боги решили явиться сюда и стать впереди её воинства, чтобы разделить победу, которая случится завтра на рассвете, завтра на рассвете… Исчезли страх и сомнения, те самые, в которых она не смела до сих пор признаться даже себе. Только теперь, когда их не стало, она отчётливо поняла, насколько ей было страшно, насколько слаба была её вера в победу, сколь зыбкая надежда гнала её вперёд. Теперь всё будет иначе: как только рассветёт, или чуть раньше, войска двинутся к замку. Никаких привалов – день и ночь, а потом сразу на штурм. Даже если с какой-нибудь вражеской заставы отправится гонец, чтобы предупредить самозванца, весть не намного обгонит войско законной хозяйки Литта. За короткой битвой последуют долгие торжества – и счастливые землепашцы поднесут ей румяный тёплый хлеб, и мастеровые вручат ей драгоценный меч, символ власти, знак силы, приводящей в покорность и чернь, и заносчивую знать, и кичливых соседей…
Она уже видела, как Франго, её верный командор, выходит ей навстречу из распахнутых настежь ворот, неся под мышкой окровавленный свёрток, и в нём, конечно же, голова Хенрика ди Остора, самозванного лорда, императорского угодника…
– Вот так – во славе и величии… – произнесла душа Литта в самый торжественный момент, но эти чудные слова прервал истошный оглушающий визг.
Ута, едва успев зажать уши, упала на колени, и величественная картина её грядущего торжества начала рассыпаться, как будто какой-то наглый мужлан обрушил свой ржавый топор на драгоценную вазу, расписанную прекрасными миниатюрами. Как же так? Этого не должно быть… Не должно…
– Вот ведь мерзопакость какая… – Жрец Ай-Догон говорил как будто со дна глубокого колодца.
– А ты куда смотрел?! – гневно потребовал ответа командор Франго. – Сам же говорил, что нечисть за версту чуешь…
– Так ведь и спать иногда надо, – оправдывался жрец. – А то, глядишь, и не придётся больше поспать-то…
– Ута, госпожа, очнись! – голос командора приблизился, но всё равно был ещё очень далеко.
– Вот рассветёт – и очухается она, – поспешно сказал жрец. – Может, раньше даже. Мы тут говорим, а она уже слышит, наверное.
– Если не очнётся, не знаю, что с тобой сделаю!
– Очнётся-очнётся… А почему со мной-то…
– Потому что не ты, а какой-то альв учуял, что дело не ладно.
Темнота, стоявшая в глазах, начала потихоньку рассеиваться, и на фоне серого неба проступили несколько размытых тёмных силуэтов.
– Ну, очнись ты наконец, девочка моя… – Это говорил Айлон, и голос его, повторённый многократным эхом, как будто отражался от далёких небес.
– Какая она тебе девочка! – вмешался Франго. – Госпожа она тебе, и всем нам госпожа.
– Очнись, госпожа, – повторил Айлон, и вокруг как будто стало светлее.
Из-под земли раздался громкий топот – несколько человек торопливо приближались откуда-то со стороны затылка.
– Вот изловили мы тут одного, – доложил кто-то из сотников. Ута никак не могла запомнить их всех по именам, да и не слишком старалась.
– Пусти! – взревел кто-то прямо над ухом, и тут же послышался треск рвущегося сукна. – Ну вот, рукав оторвал! Да такой кафтан на рынке в Сарапане полдайна стоит! – Оглушительная оплеуха заставила его замолчать.
– Ещё дёрнешься – руку оторву, – пообещал ему Франго. – Посмотрим, где ты себе другую купишь.
Первый луч восходящего солнца, протиснувшись между щербатым горизонтом и низкими облаками, ударил ей в глаза, и Ута почувствовала, что тело вновь стало ей послушно.
– Госпожа моя… – со вздохом выдавил из себя Ай-Догон. – Вот и славно. Чего ж оно хотело-то…
– Какое ещё «оно»? – спросила Ута, с помощью командора поднимаясь с расстеленной на земле медвежьей шкуры. – Ко мне являлась душа Литта…
– Ну, и чего же она хотела? Что говорила? – Жрецу явно не терпелось поскорее узнать, что за знамение ей явилось.
– «О, могучая и славная, только ты своим разящим мечом сокрушишь тех, кто разоряет твою землю. – Ута запомнила каждое слово, и теперь ей казалось, будто не она сама говорит, а душа Литта владеет её устами. – Завтра на рассвете ты будешь под стенами замка. Не медли. Прикажи выступать прямо сейчас. Ворота будут открыты. Вас не ждут!»
