Лиса в курятнике - Демина Карина (читать книги онлайн бесплатно полные версии .txt) 📗
Явилась из ниоткуда.
Ни родни. Ни связей. Ни богатства. Красота одна, но разве ж это аргумент для людей серьезных. Тогда-то ждали, что надоест этакая бесполезная жена его императорскому величеству. И не сказать, что смута была, аккурат-то смуты боялись, но… прознай кто про кровь змеиную, пришлось бы тяжко.
А после уже и по привычке хоронились.
Да и ради наследника.
— Души ушли. — Святозар спокойно убрал клинок в ножны. — А с ними и сила. Логичней ему было бы спрятать тело, а он его будто нарочно вам выставил.
Димитрий потер подбородок, заставляя себя отрешиться от мыслей о прошлом. Настоящее важно. А что в настоящем? Тело девицы, которое, будто издеваясь, оставили цесаревичу этаким подарком крайне сомнительного свойства.
Зачем?
И… прав Святозар, если убийца лишился двух душ, то ему понадобилась бы замена. Стало быть…
— Ему обязательно убивать здесь? — уточнил Димитрий, и святой отец задумался.
— Не знаю, — произнес он наконец. — Моя сила требует прямой связи с жертвой. Наш род имеет власть над кровью, и пока та тепла, мы можем многое. Что умеет он, я не знаю. И я не уверен, что вам надобен мужчина.
— То есть? — То, как Лешек это произнес, заставило Димитрия вздрогнуть.
— Над телами не надругались. Посмотрите, к ним отнеслись бережно, будто даже с любовью. — Святозар присел и погладил девушку по волосам. — Видите? Не спутанные. Их раздели. Расчесали. Уложили. Украсили…
— Убили, — уточнил Димитрий.
— Убили… но чтобы задушить, не нужно так уж много сил. Закинуть ленту на шею и затянуть… вам ли не знать, что многие благородные девы не столь уж хрупки, каковыми кажутся. Мою сестру обучали и верховой езде, и шпажному бою. И некоторым иным, скажем так, не совсем женским умениям. У старых родов свои обычаи.
Которые лишь прибавят головной боли.
— Я помолюсь за душу ее, — сказал Святозар. И, вздохнув, попросил: — С вашей стороны будет любезно предоставить мне бумагу и перья. Или человека, который писал бы под диктовку. Так было бы даже проще, но…
Куда опасней, ибо тайны подобные на людях предурно сказываются. И вот бывает, что человечек приличный, получивши к знанию запретному доступ, преображается престраннейшим образом.
То власти ему.
То богатства.
То просто от силы собственной новообретенной голову теряет.
Нет уж, пусть сам пишет, а Димитрий после почитает при случае.
— Перо, — сказал он. — И чернила.
— Моя сестра не единожды предлагала написать то, что мне известно. Порой становилась весьма настойчива…
— А вы?
Святозар поднялся, опираясь неловко на подлокотник кресла.
— Сперва я… даже начал писать. Основы… знание, которое не должно исчезнуть. Мой долг перед родом… меня всю жизнь учили, что род превыше всего. Но после я вдруг подумал, а почему, собственно, я должен оставлять это миру? Я видел мою сестру с ее честолюбием и жадностью. И я испугался… я тоже слаб.
— Ваш отказ ее разозлил?
— Несказанно… она кричала. Называла меня неблагодарным. Потом… она вдруг успокоилась.
И святой отец решил, будто сестрица смирилась?
А она смирилась?
Или…
Димитрий потер лоб. Голова болела, глаза чесались, как бывало, когда он уставал чрезмерно, будто тело напоминало, что хоть и маг он приличный, хоть доверием облечен высочайшим, но все одно не стоит забывать: слаб человек.
В отдыхе нуждается.
А еще в том, чтобы распоряжения отдать.
Пусть проверят, не пропадал ли кто из обслуги, которой во дворце стало чересчур уж много. И наверняка не обошлось без происшествий всяких, они и в обычное-то время случаются с завидной регулярностью, а уж теперь…
И в городе тоже, а то мало ли, вдруг да родовые знания позволяют после души в нужное место перенести.
Выяснить, кто она вообще, покойная.
А еще, кому она рассказывала о большой своей любви. И если рассказывала, то…
Слухов не избежать.
Проклятье, при общей к нему любви, даже если Димитрий прилюдно клятву на крови принесет, что не виновен, ему не поверят.
И может, оно часть всего?
Эта вот история о несчастной любви. Девицы, которых убили. Слухи, вдруг очнувшиеся, расползшиеся, множатся, что клопы в дурном трактире.
Кто и зачем?
Чего ждать?
Он дождался, пока тело уберут. И самолично проводил Святозара в покои, ныне ставшие камерой. И руку протянул, но Бужев покачал головой:
— Подобные вещи не стоит трогать. Это… магия на крови. И передать его я могу лишь тому, кто кровью со мной связан. Или истинному императору. В противном случае сработает проклятье. Отсроченное, но все одно пренеприятного свойства.
— Императору?
— Именно. Не наследнику. — Святозар выложил клинок на стол. — Но я могу поклясться, что не использую его во вред людям.
ГЛАВА 37
— А еще говорят, будто бы по ночам она в змеюку обращается и выползает, рыщет-ищет добычу, — тихим шепотом продолжала девица преразбитного вида. Она устроилась на тюке соломы, в одной рученьке держала соленый огурчик, в другой — стопочку.
Стопочку она подняла.
Выдохнула и опрокинула одним махом. Огурчиком закусила, рукавом занюхала.
И кто-то из конюшенного люду хмыкнул с уважением: самогон-то был хорошим, выдержанным и крепости немалой. А она, ишь, даже не поморщилась.
— А как найдет, так и обовьет кольцами, и силу тянет, тянет… до смерти не выпивает. Пока. А жизнь крадет, свою длит…
— Здорова языком чесать, — буркнул Матвей, человек мрачный, нрава необщительного, но силы немереной, из-за которой прочие с ним связываться опасались. Зато вот кони Матвея любили со страшною силой, поговаривали, что кровь у него не совсем человеческая, да и слово он тайное знает. Слово многие выпытать хотели, да только на деньги Матвей глядел равнодушно, пить не пил и баб стерегся.
— Хочешь сказать, вру я? — Девица раскраснелась, поднялась, руки в бока уперла. — Вот скажи, вру?!
— Врешь, — спокойно ответил Матвей, от седла отвлекаясь. Правил он его легко, орудуя шилом, будто иная барышня иголкою серебряной. И стежки получались ровные, аккуратные.
Ему бы в шорники идти, да только лошадей Матвей любил больше, нежели людей, не говоря уже о деньгах. И на конюшнях ему, сироте горькому, прибившемуся после Смуты, было хорошо.
Тепло.
Сытно.
Спокойно.
И хотелось, чтоб все так и было дальше, однако же… со словами Матвей не больно ладил.
— Ты ее видел-то? Небось раскрасавица… Сколько лет минуло, а она хоть на день постарела? Нет! Какой была, такой и осталась. А почему? Потому что из других жизнь сосет!
— Дура, — сказал Матвей, поднимаясь.
Спорить он не умел и не любил, да и не видел нужды в том. Девицу притащил Вьюжка, хлопец справный, но безголовый, то ли в силу возраста, то ли уродился он таким, главное, что притащил он ее не разговоры разговаривать, а за иною надобностью, которая с мужиками случалась.
Ишь, слетелись…
— Сам дурак! — Она кинула в него пустою стопкой, но не попала. — Вот увидите! Отравит она царя батюшку… уже отравила, потому и помирает он смертью лютой.
Зафыркали, затопотали кони, беспокойство выражая. И черный жеребец по кличке Лютый — а подходила она ему наилучшим образом — завизжал, поднимаясь в свечку. Это было неладно…
Матвей седло отложил.
Он подошел к девке, которая чего-то кричала, слюною брызгая, и поднял ее за шкирку, так и понес к выходу, хоть и дергалась, плясала, вырваться силясь. Да от Матвея еще никто не уходил. Девицу он кинул далеконько, прибавив:
— Еще раз явишься, скажу, что кони затоптали…
Как ни странно, но ругань утихла.
Поверила?
И правильно. Кони, они дюже пугливые.
— А еще она хочет весь род человеческий извести, — низкий голос старухи заполнял крохотную каморку, в которой и без того было тесновато, а ныне и вовсе не развернуться, ибо набилось в каморку девок столько, что и не сосчитать.
