Царская дыба (Государева дыба) - Прозоров Александр Дмитриевич (читать книги без сокращений .txt) 📗
— Записал? — привстал на троне правитель, и кинул взгляд в дальний угол. Только теперь Нислав заметил, что там торопливо скрипит гусиным пером монах, занося на свитки все, происходящее на приеме.
Следом за царем дружно поднялись знатные бояре, и так же вместе опустились.
— Мыслю я, — огладил подбородок мальчишка, — прибыль от этого казне получится, но не тебе, раб Божий. Себе что просишь?
— Пошли в Прибалтику хороший отряд! — неожиданно осенило Росина. — Охренели они там совсем, фашистские режимы устанавливают, русских за людей не считают. Пусть узнают, кто в доме хозяин!
— И сие дело тоже государево, — кивнул царь.
— Ты сам чего хочешь, Константин Андреевич? Скажи просто, без прикрас и раздумий!
— Есть хочу!
По палате прокатился добродушный смех.
— Ну, это дело поправимое, — улыбнулся и мальчишка. — Приглашаю завтра к себе на обед званный, в синие палаты.
— Не получится, — причмокнул Росин. — Допросники твои так руки оборвали, что еле пальцами пошевелить могу. Ни ложки, ни кружки до рта не донести. Так что и на твоем пиру голодным останусь. Разве только, ты мне руки новые дашь?
— Загадки решил позагадывать, раб Божий, — нахмурился паренек на троне, и в воздухе повисла предгрозовая тишина. Но царь вдруг усмехнулся и кивнул: — Ладно, милостью Божией и моей, будут тебе руки. Кто там дальше?
Зализа вышел на середину зала, ненавязчиво обнял Росина за пояс и увел к Ниславу и Андрею Толбузину.
— Как думаешь, Семен Прокофьевич, поверил? — с тревогой спросил Росин.
— Конечно, поверил, — серьезно кивнул опричник. — Ты три допроса выдержал, как же не поверить? Не имея правды за собой, такую муку никому не вынести. Поверил.
Место Росина заняла пожилая боярыня, с неприятной яростью обличавшая местного воеводу. Следом за ней — боярин, и тоже с жалобой на воеводу, но уже другого, потом еще и еще. Царь слушал, кивал, дьяки принимали ябеды. Оживление вызвала только нижайшая просьба донского казачьего старшины, присланная с усатым безбородым воином, прислать коням сена, потому, как из-за татарского набега своего селяне накосить не успели. К удивлению Нислава, мальчишка отнесся к просьбе со всей серьезностью, тут же приказал построить в Казани четыре струга, нагрузить сеном и овсом, и отправить бедолагам вниз по Волге до Царицыно, откуда посуху перекатить на Дон.
Наконец прием закончился. Царь поднялся и ушел в неприметную дверь за сводчатым проемом меж двух колонн, следом за ним шмыгнул писец и дьяки с жалобами. Чинно двинулись к выходу бояре.
— Ну, все, — расхохотался Толбузин, — ой, придется Зализе шубу для Нислава шить!
— Почему это? — не понял постовой.
— Разве ты не слышал? Царь сказал — у этого воеводы шубу заслужишь. Стало быть, как следующий раз приедете, при шубе должон быть. А с Семеновского плеча тебе не подойдет, мала будет. Придется новую шить!
— Я его в деревне оставлю, — хмуро пообещал опричник. — Или язык вырву.
— Так ведь спросит государь! — продолжал веселиться боярский сын. — Ты ведь врать не станешь?!
Добрались до кареты, на этот раз радуясь предусмотрительности Толбузина, безрукого Росина посадили первым, сами как придется разместились вокруг. Не спеша, чтобы не растрясти больного, доехали до дома, где хозяин приказал поднести боярину Константину две стопки — чтобы боль отпустила. Потом перенесли в дом и поставили дворовую девку растирать ему плечи и руки настоянной на мяте водкой.
— Интересно, — задумчиво пробормотал Росин, — каким образом царь собирается мне руки вернуть?
Синие палаты отличались от царских в основном размерами: зал метров двадцать в ширину и полтораста в длину разгораживали резные деревянные колонны, поддерживающие высокий потолок из множества мелких сводов, а вот роспись была все та же — цветы, птицы, сказочные звери. Промеж колонн, поперек зала тянулись длинные столы — простые деревянные столы из плотно подогнанных досок, и без всяких украшений. В воздухе витали запахи восточных пряностей, на столах во множестве стояли медные кубки, чарки, высокие кувшины, блюда с крупно порезанным хлебом, с кусками мяса и целиком запеченными птицами, крупными осетрами и щуками, обложенными обычными и мочеными яблоками. Пирогов почему-то не было: похоже, угощение предполагалось начинать сразу со вторых блюд.
Между слюдяными окнами во множестве стояли подсвечниками с толстыми свечами, огонь которых покамест терялся в ярком дневном свете. Дворня, до жути похожая на кабацкую прислугу, встретила боярского сына Толбузина у дверей, проводила ко второму от входа столу — близкие к возвышающемуся едва не до середины стены трону, видимо, предназначались родовитым боярам.
Большинство мающихся в ожидании людей были одеты, несмотря на жару, в дорогие шубы, но попадались среди них и гости в странных, непривычных взгляду, иноземных кафтанах и тонких чулках, отчего напоминали цыплят-переростков: кругленькие на тонких ножечках. Не меньше одетых в шубы русичей бродило меж столами, глотая слюнки, раскосых степняков в стеганных цветастых халатах, так же украшенных шелковыми и бархатными вошвами и драгоценными пуговицами. Поскольку на этот раз даже Зализа щеголял в шубе с царского плеча — скромная ряса, выданная в пытошной избе взамен истерзанной одежды, согревала одного только Костю Росина из более чем трехсот гостей.
— Слава, слава государю! — заревели в дальнем конце зала, и гости, оставшиеся по эту сторону, тотчас подхватили: — Слава, слава! — после чего дружно устремились к столам.
— Ну как, бояре? — поинтересовался Толбузин, усаживаясь за стол, и тут же подтаскивая к себе блюдо с большим гусем. — Царского угощения давно не пробовали?
Он вцепился украшенной перстнями рукой в лапу, умело ее открутил и жадно вцепился зубами. Зализа прихватил огромный кусок коричневого мяса, лоснящегося от жирного соуса, положил его на хлеб, поставил перед собой и принялся кусать, удерживая большим и указательным пальцем, оттопырив остальные, прожевывая и откусывая снова, иногда кладя его обратно на хлеб. Нислав, не решаясь последовать их примеру, взялся за кувшин, плеснул себе в кубок вина. Толбузин, косясь жадным глазом, пододвинул ему свой. Патрульный налил, и тут же услышал, как мычит набитым ртом опричник, указывая бородой на свою чарку.
