Город негодяев - Робертс Джон Мэддокс (версия книг .txt) 📗
– Слову киммерийца всегда можно доверять, – прорычал Конан.
– О да, господин, конечно же, конечно! Признаюсь, я ожидал от тебя цельности, мужества, возможно, некоей варварской хитрости, но поверь, поверь, мой господин, никогда я не ожидал встретить в киммерийце такую щепетильность!
– Все-таки я советую тебе быть поосторожнее со словами. В ближайшие два дня я пришлю за тобой и скажу, когда я смогу отвести тебя туда, где спрятан Скорпион. Захватишь с собой те деньги, которые мне еще причитаются за работу.
– Господин! Ты бесстыдный мошенник! – воскликнул Касперус.
– Ну, до момента своей смерти я успею заработать себе еще кучу подобных характеристик, а может быть, и похуже. – И Конан повернулся, чтобы уйти, но обнаружил, что дорогу ему загородил Гилма.
– В самом ближайшем времени мы с тобой рассчитаемся, варвар, – заявил юнец.
– Вот именно, – сказал Конан, отодвигая его в сторону. – И молись, парень, чтобы не пришлось платить тебе.
Глава семнадцатая
Луна уже зашла, когда Конан возвратился в храм. Большую часть ночи он провел, бродя по городским тавернам и собирая слухи. Крики, вопли, стоны, звон мечей, казалось, доносились из каждой аллеи, из каждой улочки. Над Дырой поднималось красноватое зарево – горело множество костров. О мире никто больше не заикался. Каждая шайка теперь находилась в состоянии войны со всеми остальными. Что до городского головы, то тот забаррикадировался в резиденции, вне себя от страха. Это имело свои плюсы. Подручные Бомбаса не обшаривали город в поисках киммерийца. Конан ощутил даже некоторое разочарование. Ему так хотелось повстречаться еще раз с Юлусом. Ермак и его бойцы будто сквозь землю провалились. Конан рассудил, что, должно быть, они где-то отсиживаются, пережидая хаос. Будучи настоящими солдатами, парни Ермака, как всякие наемники, терпеть не могли уличных свар и чувствовали себя не в своей тарелке во время подобных заварушек. Бриты также нигде не было. Конан доказывал сам себе, что ее проблемы никакого отношения к нему не имеют. Он не раз предупреждал ее, чтобы она бросила свои безумные затеи и отправилась домой.
Пирис, похоже, тоже решил где-то переждать беспорядки. Это киммерийца более чем устраивало. Вне всяких сомнений, маленький человечек сейчас изо всех сил пытается раздобыть где-нибудь денег, чтобы расплатиться за Скорпиона. Столь же уверен был Конан и в том, что добывает Пирис деньги какими-то противозаконными путями. С другой стороны, что в этом городе творилось законного?!
Оказавшись у храма, Конан замедлил шаг. Он осторожно приблизился к входу. Изнутри доносились действительно весьма странные звуки. Сквозь открытые двери были видны разноцветные вспышки света. До слуха киммерийца донеслось монотонное пение. Конан уже так привык к этому нытью, что почти не обращал на него внимания, однако сейчас в пении аколитов появилась какая-то новая, незнакомая интонация. Из храма долетали низкие, рычащие звуки. Вряд ли человеческое горло в состоянии испускать такой рык. Низкое нечеловеческое рычание время от времени прорезал высокий вой, казалось, тоже нечеловеческого происхождения. Завывание становилось все выше и выше и затихало где-то на той грани, какую способно улавливать человеческое ухо. Свет переливался от зеленого к красному, от красного к пурпурному. Время от времени мелькали такие сочетания красок, для каких Конан не находил названия.
Когда он уже входил в храм, что-то заставило его остановиться и внимательнее посмотреть под ноги. Мимо вышагивала процессия… скорпионов. Скорпионы двигались ровными рядами, величаво и торжественно, выступая, будто жрецы в парадном шествии. Разве кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы скорпионы разгуливали зимой? Кроме того, скорпионы, что топали сейчас рядом с киммерийцем, были огромными черными тварями, а вовсе не теми маленькими коричневатыми скорпиончиками, какие встречаются в Аквилонии – да и то только в летнее время.
Осторожно и брезгливо Конан переступил через ядовитую процессию и вошел в храм, положив руку на рукоять меча и крепко стиснув зубы. Конан чувствовал, как волосы у него встают дыбом, как шерсть на загривке приготовившегося к драке кота.
Мимо прошел послушник, одарив киммерийца идиотской улыбкой. Лицо аколита каким-то образом неимоверно вытянулось и стало походить на морду слона с хоботом. Вытянулись и руки. Покрытые бурой шерстью, они почти достигали колен. Из-под одежд аколита высовывался и волочился за ним по полу толстый хвост. На мгновение Конан подумал, что аколит теперь исключительно похож на одну из тех мартышек, что высечены на стенах вендийских храмов.
– Где Андолла и Оппия? – спросил киммериец.
Несмотря на странную трансформацию, аколит не выглядел угрожающим. Подняв волосатую руку, аколит указал в глубину храма. Конан побежал в указанном направлении, но на пороге главного зала остановился. Затаив дыхание, он уставился на картину, что развернулась перед его взором.
Толпа аколитов пела в экстазе. Каждый из них претерпел некую трансформацию. Многие приобрели сходство с мартышками. Другие – с какими-то чудовищными насекомыми. Самый рослый и кряжистый из аколитов имел теперь гигантские уши и длинный хобот. Конан рассматривал их всего несколько мгновений, после чего поднял глаза к пьедесталу.
Андолла сидел, скрестив ноги, как обычно, но только теперь он парил в воздухе на высоте двадцати футов. Его окружала багровая аура. Цвет, казалось, каплями стекал с его пальцев. Голос его грохотал, перекрывая пение остальных, мощный, как рев пробудившегося вулкана.
Под ним на колоссальных коленях богини стояла Оппия. Глаза ее были закрыты. Пронзительным высоким голосом она тянула молитву. Одежды ее были спущены с плеч. Она стояла обнаженной по пояс, на ней были только драгоценности. Оппия тоже не избежала жуткой трансформации. Груди ее стали поистине чудовищными, будто бы презирая законы тяготения, они сохраняли совершенную полусферическую форму. Над чрезвычайно раздавшимися, хотя и не потерявшими округлости, бедрами ее поясница казалась столь узкой, что ее можно было охватить двумя пальцами. И лицо Оппии изменилось. Теперь оно стало полностью идентичным лицу статуи Матери Дурги.
Конан обнаружил, что изменилась и сама статуя. Теперь она была почти черного цвета, а лицо идола перестало быть лицом Матери Дурги. Исчезли и все вендийские черты. Что-то холодное и орлиное теперь ощущалось в нем, которое по красоте несравненно превосходило то, прежнее, лицо. С ужасом Конан осознал вдруг, что перед ним лицо богини-Скорпиона.
Конан подбежал к ближайшей лестнице и стал подниматься наверх. Чем выше он поднимался, тем более привычным становилось все вокруг, хотя со светом по-прежнему творилось нечто странное, а углы помещений были искривлены. Когда Конан добрался до третьего этажа, вокруг все, казалось, пришло в норму. Взбираясь по последнему лестничному пролету, Конан вдруг, к своему изумлению, обнаружил, что кто-то поднимается впереди него.
– Прочь с дороги! – прорычал он, хватая того за плечо.
Тот, кто поднимался по ступеням, обернул к Конану свое лицо.
– Борода Крома! – вскричал Конан, отступая назад на две ступени и выхватывая меч. Знакомый уже зеленоватый монстр пялился на киммерийца черными зенками. Из разинутой пасти текла липкая слюна. Значит, безумец Андолла использовал магические возможности богини-Скорпиона, что нынче находилась в крипте, под колоссальной статуей Матери Дурги, и даровал чудовищу реальную жизнь.
Тварь зашипела и бросилась на киммерийца. Инстинктивно Конан метнулся вперед, приподняв одно плечо и нанося удар. Клинок вонзился в тело монстра. Раздался скрежещущий вопль. С молниеносной быстротой киммериец вырвал лезвие и ударил вновь. Раз за разом втыкая добрую сталь в гнусную плоть, Конан пытался поразить какой-нибудь жизненно важный орган демона. Кровь, обильно вытекавшая из ран, была частью зеленой, частью красной. Когда к горлу Конана потянулись когтистые лапы, киммериец понял, что перед ним аколит, трансформированный до неузнаваемости магией Андоллы. Жрец не мог сотворить нечто из ничего, но был в состоянии с помощью своей воли придать аколиту форму того несуществующего демона, с помощью которого он терроризировал Риетту. Поэтому теперь безмозглая тварь, в которую был превращен аколит, и поднималась на третий этаж, к покоям Риетты, дабы исполнить волю своего хозяина.
