Ученик убийцы - Хобб Робин (первая книга .TXT) 📗

Мне было очень уютно, пока кто-то не открыл дверь конюшни и не оставил ее приоткрытой. Противный ветерок пробрался ко мне по полу конюшни, мне стало холодно, и я с рычанием поднял голову. Я почуял Бар-рича и эль. Баррич медленно прошел сквозь темноту и пробормотал: «Все в порядке, Кузнечик», проходя мимо меня. Я опустил голову, когда он начал подниматься по ступенькам. Внезапно раздался крик и со ступеней свалились люди. Они боролись, падая. Я вскочил на ноги, рыча и лая. Они свалились почти на меня. Сапог лягнул меня, и я вонзил зубы в ногу над ним и сжал челюсти. Я схватил скорее сапог и штанину, чем тело, но он зашипел от ярости и боли и ударил меня.

Нож вошел мне в бок.

Я сжал зубы сильнее и держал, рыча. Остальные собаки проснулись и лаяли, лошади бились в своих стойлах.

Мальчик, мальчик, звал я. Я чувствовал, что он со мной, но он не шел. Чужой лягнул меня, но я не отпускал. Баррич лежал на соломе, и я чувствовал запах его крови. Он не шевелился. Я рычал с полным ртом. Я слышал, как старая Виксен бросается на дверь наверху, тщетно пытаясь пробиться к своему хозяину. Снова и снова нож вонзался в меня. Я последний раз крикнул своему мальчику и больше не смог держаться. Я был отброшен лягающейся ногой и ударился о стенку стойла. Я тонул, кровь была у меня во рту и в ноздрях. Боль в темноте. Я подполз ближе к Барричу. Сунул нос ему под руку. Он не шевелился. Голоса и свет приближались, приближались, приближались…

Я проснулся на темном склоне горы, сжимая палку так крепко, что руки мои онемели. Ни на мгновение я не подумал, что это сон. Я не мог перестать чувствовать лезвие ножа между моими ребрами и вкус крови во рту. Воспоминания приходили снова и снова: дуновение холодного воздуха, нож, сапог, вкус крови моего врага во рту и вкус моей собственной крови. Я пытался понять, что же видел Кузнечик. Кто-то был наверху, на лестнице Баррича, ждал его. Кто-то с ножом. И Баррич упал, и Кузнечик почуял кровь.

Я встал и собрал свои вещи. Тонким и слабым было теплое маленькое присутствие Кузнечика в моем сознании. Но оно было здесь. Я осторожно попытался коснуться его и остановился, поняв, сколько сил ему пришлось бы затратить, чтобы узнать меня. Тихо. Лежи тихо. Я иду. Мне было холодно, и мои колени дрожали, но спина была скользкой от пота. Я ни на секунду не усомнился в том, что надо делать. Я быстро спустился с горы на грунтовую дорогу. Это был маленький торговый путь, и я знал, что если я пойду по ней, она постепенно соединится с прибрежной дорогой. Я пойду по ней, я найду прибрежную дорогу, я доберусь домой. И если Эда будет благосклонна ко мне, я поспею вовремя, чтобы помочь Кузнечику. И Барричу. Я шел быстро, не разрешая себе бежать. Так я доберусь до места гораздо быстрее, чем если помчусь бегом через темноту. Ночь была ясной, путь прямым. Я решил, что положу конец всем попыткам доказать, что я могу овладеть Скиллом. Все, что я вложил в это, — время, усилия, боль, — все было напрасно. Но не было никакой возможности для меня сесть и еще целый день ждать контакта с Галеном. Чтобы открыть сознание для возможного прикосновения Скилла Галена, мне пришлось бы очистить его от тоненькой ниточки Кузнечика. Я не мог. Когда все это легло на весы, Скилл был с легкостью перевешен значением Кузнечика. И Баррича.

Почему Баррич? Кто мог ненавидеть его так сильно, чтобы устроить засаду? И прямо у его дверей? Так же ясно, как если бы я докладывал Чейду, я начал собирать факты. Это был кто-то, знавший его достаточно хорошо, включая место, где он живет. Тем самым можно было отклонить случайное оскорбление в городской таверне. Кто-то, кто принес нож, а значит, он не собирался просто побить его. Нож был острым, и владелец знал, как им пользоваться, Я снова вздрогнул от воспоминания. Таковы были факты. Я осторожно начал строить из них предположения. У кого-то, кто хорошо знал привычки Баррича, была серьезная обида на него. Достаточно серьезная, чтобы убить. Мои шаги внезапно замедлились. Почему Кузнечик не знал о человеке, ждущем там, наверху? Почему Виксен не лаяла сквозь дверь? Проскользнуть мимо собак на их собственной территории мог только человек, хорошо умеющий подкрадываться.

Гален.

Нет. Я только хотел, чтобы это был Гален. Я отказывался поверить этому выводу. Физически Гален не мог соперничать с Барричем, и он знал это. Даже с ножом, в темноте, когда Баррич полупьян и застигнут врасплох. Нет. Гален мог хотеть, но не мог осуществить. Не сам.

Стал бы он посылать другого? Я обдумал это и решил, что не знаю. Надо подумать еще. Баррич не был спокойным человеком. Гален был самым главным его врагом, но не единственным. Снова и снова я тасовал факты, пытаясь прийти к твердому решению, но их было просто недостаточно, чтобы сделать это.

Постепенно я дошел до ручья и немного попил. Потом пошел дальше. Лес становился гуще, и луна по большей части скрывалась за деревьями, обрамляющими дорогу. Я не повернул назад. Я шел вперед, пока мой путь не влился в прибрежную дорогу, как ручей, впадающий в реку. Я пошел по ней на юг, и расширившаяся дорога в лунном свете сверкала серебром.

Я шел и размышлял всю ночь. Когда первые робкие щупальца восходящего солнца начали возвращать краски темным обочинам, я чувствовал себя невероятно усталым и загнанным. Моя тревога была грузом, который я не мог сбросить. Я вцепился в тонкую нить тепла, которая говорила мне, что Кузнечик еще жив, и беспокоился о Барриче. Я никак не мог узнать, насколько серьезно он ранен. Кузнечик чуял его кровь, так что по крайней мере раз нож достиг своей цели. А падение с лестницы? Я пытался отогнать тревогу. Я никогда не мог даже вообразить, что Баррич может быть ранен таким образом, не говоря уже о том, что я буду чувствовать, если это случится. Я не мог даже найти названия этому чувству. «Просто пустота, — подумал я. — Пустота. И усталость».

Я немного поел на ходу и наполнил из ручья свой водяной бурдюк. Позже небо затянулось облаками, начал накрапывать дождь, но к середине дня внезапно снова прояснилось. Я шел вперед. Я ожидал найти какое-нибудь движение на прибрежной дороге, но не увидел ничего. Ранним вечером дорога повернула к скалам. Через небольшую бухту я смог увидеть то, что прежде было Кузницей, От жутковатого спокойствия этого места бросало в дрожь. Ни одного дымка не поднималось от разрушенных домов, в гавани не было ни лодок, ни кораблей. Я знал, что дорога поведет меня прямо через развалины. Меня не привлекала эта мысль, но теплая нить жизни Кузнечика вела вперед.

Я поднял голову, услышав шарканье ног по камню. Только рефлексы, выработанные долгой тренировкой у Ходд, спасли меня. Я повернулся, держа наготове палку, и сделал быстрый круговой взмах, ударивший по челюсти одного из тех, кто был позади меня. Остальные отступили. Трое. Все «перекованные», пустые, как камень. Тот, которого я ударил, катался по земле и вопил. Никто, кроме меня, не обращал на него никакого внимания. Я нанес ему еще один быстрый удар по спине. Он закричал громче и стал биться. Даже в этой ситуации мои действия удивили меня. Я знал, разумно убедиться в том, что обезвреженный враг действительно обезврежен, но никогда бы не смог ударить воющую собаку — а именно так я поступил с этим человеком. Но драться с «перекованными» было все равно что сражаться с призраками. Я не ощущал присутствия ни одного из них. У меня не было никакого чувства боли, которую я причинил раненому человеку, никаких отзвуков его ярости или страха. Это было все равно что захлопнуть дверь — насилие без жертвы, — когда я снова ударил его, чтобы убедиться, что он не схватит меня, если я прыгну через него на свободное пространство дороги.

Я размахивал посохом вокруг себя, держа остальных на расстоянии. Они казались оборванными и голодными, но я чувствовал, что для них не составит труда догнать меня, если я побегу. Я уже устал, а они были как голодные волки. Они будут преследовать меня, пока я не упаду. Один подошел слишком близко, и я нанес ему скользящий удар по животу. Он выронил ржавый рыбный нож и с визгом прижал руку к сердцу. И снова двое остальных не обратили никакого внимания на раненого. Я отпрыгнул назад.