На коне бледном - Пирс Энтони (первая книга txt) 📗
Что-то в этой мысли его беспокоило. Нет, умереть Зейн не боялся, он всего лишь не хотел своей смертью дать Сатане шанс на победу. Тут было еще что-то — в самой возможности смерти, — что задевало его. Если бы только понять, что именно… Однако сейчас он не мог сосредоточиться на абстрактных рассуждениях, он изображал из себя улитку, двигаясь на локтях, дюйм за дюймом, к богомолу.
Он уже отполз от плаща на некоторое расстояние; тварь не нападала. Зейн перевел дух и попытался ускорить движение, но заметил, как монстр повернул голову, и снова пополз медленно. Он зашел слишком далеко, чтобы отступать.
Теперь движение стало просто изнурительной бесконечной работой. Зейн все полз и полз, нервы были на пределе. Через час начались галлюцинации. Он чувствовал себя капелькой патоки, которая медленно куда-то плывет, а глаза богомола представлялись ему солнцем, иссушающим его своими безжалостными лучами. А порой он сам смотрел на патоку откуда-то сверху, размышляя, скоро ли она начнет трескаться.
Зейн очнулся. Это, должно быть, его душа, выйдя из тела, смотрела вниз. Он так же легко мог умереть от перенапряжения, как от укуса чудовища! Оказывается, у Сатаны полно способов расправиться с врагом.
Но пока он не умер, лишь немного отключился.
Зейн снова сосредоточился на своей непосредственной задаче и пополз вперед, набирая скорость. Богомол уже, видимо, перестал считать эту кляксу добычей и никак не отреагировал. Невдалеке замаячила левая средняя лапа богомола, и Зейн свернул к ней, опасаясь, как бы она не двинулась, прежде чем он до нее доберется. Ценой немалых усилий ему удавалось сохранять один и тот же темп в течение нескольких минут.
Стопа богомола — зеленоватая, с гребнем наверху, толщиною не больше лодыжки — оставалась на месте. Сама лапа чудовища была не толще запястья Зейна, но всего один ее сегмент был длиннее, чем все тело Зейна. Другой сегмент, выше колена, расположенный горизонтально, был примерно той же длины, но больше в диаметре. Где-то под крыльями ноги соединялись с туловищем.
Наконец цель оказалась в пределах досягаемости. Зейн медленно вытянул обе руки, до тех пор, пока они почти коснулись ноги чудовища. Тут он остановился, чтобы собраться с духом — начиналось самое неприятное!
И тут же сжал мертвой хваткой ногу чудовища.
Вот теперь богомол зашевелился. Вытянул ногу и попытался стряхнуть Зейна, однако тот сжался и обхватил конечность обеими ногами. Он сам подражал теперь поведению богомола и напал внезапно.
Разглядеть неподвижный предмет богомол не мог, хотя чувствовал что-то лишнее у себя на ноге, и попытался сбросить Зейна, скребя ногой по брюху. И снова с нулевым результатом: Зейн вцепился в его ногу и не отпускал.
Монстр опустил ногу на землю и стал ее разглядывать. Такого варианта атаки он понять не мог. Зейн висел на нем, радуясь, что избежал знакомства с клешнями: богомол вместе с Зейном отхватил бы себе ногу, а этого делать не следовало — к чему лишаться своего главного оружия!
Но это не победа — ведь уйти все равно не посмеешь. Все, что мы имеем,
— тупик. А дальше?
Богомол выставил ногу вперед и опустил голову. Туловище у него, подумалось Зейну, наверняка более чувствительное.
Ой-ей! А вот челюстями он теперь вполне мог дотянуться. Оставаться на месте становилось просто невозможно.
Тут возникла голова богомола — примерно на треть длиннее тела Зейна. Невероятных размеров глаза занимали, казалось, более четверти всей ее поверхности. Над двумя большими глазами росли длинные усики-антенны, а между ними располагались три совсем маленьких глаза — не больше, чем у Зейна. Раньше Зейн и представить себе не мог, насколько жизнь насекомых отличается от человеческой. Пять глаз двух размеров — вот это да! Маленькие глаза, понятно, были «пальцами», обследовавшими мир в целом, тогда как большие специально предназначались для охоты.
Но не усики, а жвалы приковали внимание Зейна, наполнив ужасом все его существо. Пасть чудовища с несколькими тонкими отростками вокруг нее была похожа на клюв хищной птицы. Зейн представил, как эти жвалы смыкаются на его теле, и совсем потерял голову. Он рассчитывал сперва прыгнуть монстру на голову и размозжить кулаком эти прекрасные и хитроумные сооружения. Но теперь он был не в силах двинуться, застыв от ужаса и отвращения.
Его рассматривали. Огромные устройства со множеством граней напоминали глубокие сумрачные колодцы. А еще Зейну пришли на память драгоценные камни. Он смотрел на свое отражение, преломленное сотни раз в ближайших гранях, и пришел к выводу, что богомол видит его сейчас именно таким. «Пожалуй, — подумал Зейн, — он имеет обо мне более ясное представление, чем я о нем».
Голова шевельнулась — Зейн закричал и разжал руки. Упав на спину, он увидел, что голова стремительно приближается. Конец!..
Однако богомол не ударил. Передними клешнями он ухватил Зейна и понес ко рту. Жвалы, очевидно, заменявшие ему зубы, сжали тело жертвы с ужасной силой. Ну конечно же, он не стал убивать сразу, догадался Зейн. Богомолы ловят свою добычу и едят ее по кусочкам, пока она еще жива.
Вот теперь пропал! Ну и с чего же начнется трапеза — ему оторвут голову? А может, предпочитаете сочную ножку? Или, возможно, хотите, чтобы мясо подольше оставалось свежим? Ну тогда лучше пока не трогать голову — в таком случае жизнь будет теплиться чуть дольше. А если отгрызть сразу половину, из теплой крови выйдет отличный аперитив. Хрустнуть, прожевать хорошенько и проглотить, а кровь вылизать; конечно, если у насекомых есть чем вылизывать — в этом Зейн сомневался.
Он ждал без надежды — казалось, прошла целая вечность. Мысли ходили по кругу — шизоидный тип мышления. Ему виделось, как разлетаются его кости, словно пули из пистолета, как, треща, рассыпается череп, выдавая напоследок еще одно лакомство. Настроение от подобных измышлений обычно не улучшается. Судьба Зейна была предрешена, и все, что он мог, — это принять ее спокойно.
И вдруг ход его мыслей изменился. Полученная фигура напоминала вспышку
— очевидно, тоже вариант творческого мышления.
— Ты не можешь меня убить! Вот почему ты ждешь!
Пылающие глаза богомола стали полупрозрачными.
— Ведь в чем парадокс, — Зейн торопливо развивал свою мысль, предчувствуя откровение. — Моя душа сейчас в равновесии. Так было, когда я занял эту должность, и оставалось, пока шел мой испытательный срок. Если я умру. Смерть должна лично забрать мою душу, а Смерть — это я. Выходит, я должен сам забрать свою душу — что бессмысленно.
Чудовище по-прежнему выжидало.
— Ты можешь только напугать меня, ведь я под защитой парадокса. Еще могло получиться с удушающим заклинанием, и если бы этот головорез пристрелил Луну — это тоже был бы выход. Даже не стечение обстоятельств, а вполне продуманный обман. Но вывести из игры меня Лукавый не может. Он хотел, чтобы я поверил, будто он способен убить меня — так он получил бы власть надо мной. Он хотел меня запугать. Но его грязной игре я противопоставил свою — игру парадоксов.
Богомол медленно ослабил хватку, и Зейн соскользнул на землю. Однако он хотел убедиться до конца.
— Бей, урод! — закричал он, размахивая руками. — На, жри! — И ударил богомола по клешне.
Монстр попятился.
— Твой блеф раскрыт! И блеф Сатаны тоже. Невозможно убить Смерть, если ее душа в равновесии! — Он вдруг понял, что именно эта мысль ускользнула от него в прошлый раз.
Вернулся Морт, а Зейн все стоял и размышлял. Так и есть! В подобных случаях души забирает Смерть, то есть он, а сам он вряд ли сможет забрать свою собственную душу. У его предшественника такого равновесия не было, следовательно, он был уязвим. Когда закончится испытательный срок, его соотношение Добра и Зла может измениться — так или иначе, тогда Зейн тоже будет уязвим. Другие воплощения, конечно, знали об этом — и предали одну Смерть ради другой, более сильной.
Это еще не победа. Пока он сам в безопасности, он должен оберегать жизнь Луны. Иначе Сатана просто дождется удобного случая. Но передышка даст Зейну возможность дождаться рассмотрения его петиции. А этого вполне достаточно.
