Волшебники: антология - Эшли Майк (читать полную версию книги txt) 📗
Вновь по обеим сторонам от меня были высокие скалы. Некоторые из эватим карабкались на остроконечные скалы, и их горящие глаза напоминали восходящие звезды. Я видел, что те из них, кто уже забрался наверх, опускали ношу на каменные выступы и приступали к пиршеству.
Я торопливо отвернулся и уставился в землю. Ноги эватим были такими бледными, что казалось, они тоже светились.
Камень по краям огромной двери был гладко обтесан, железные створки широко распахнуты. Более всего вход напоминал огромные разверзнутые челюсти.
Я снова попытался заглянуть внутрь, но ничего не смог разглядеть за толпой эватим. Я подпрыгнул. Повернулся и посмотрел назад, но лишь полчище крокодильих морд воззрилось на меня, будто завихряющийся смерч, наполненный горящими глазами.
— Остановись! Ты не принадлежишь к братству эватим! Я обернулся и увидел бледное лицо с черной бородой, красные глаза не мигали. Держалась эта голова на теле змеи, но оно было твердым, как ствол дерева, и покрывали его сверкающие чешуйки размером с мою ладонь. Пока я смотрел на это существо, с земли поднялось еще одно такое же, на сверкающем стебле вместо туловища, а потом другие стали вылезать из песка, пробиваться из-под камней, и наконец мне преградил дорогу целый лес стволов. Эватим отошли подальше.
— Тебе нельзя сюда заходить! — сказал один из них.
— Святотатец, ты не можешь войти во владения нашего господина!
Я взял свой кожаный мешок, едва сумел развязать веревку и вынул две похоронные монеты.
— Подождите, — сказал я. — Вот что у меня для вас есть.
Передний из человекоголовых существ на змеиных туловищах потянулся вперед и взял мои монеты в рог. Губы его, как и губы Сивиллы и моей матери, обжигали холодом.
Но во рту у существа монеты запылали, и оно выплюнуло их мне под ноги:
— Ты же все еще жив!
И тогда все они закричали в один голос:
— Этот еще живой!
И эватим, извиваясь, прошли через лес покрытых чешуей существ, которые вопили на меня; теперь, избавившись от своей ноши, они шли на всех четырех конечностях, разевая огромные челюсти. Я вытащил отцовский меч и рубанул одного из них, и еще одного, и еще, но потом один из эватим схватил меня за правую ногу и рывком уронил на колени. Я снова и снова рубил его мечом. Один горевший глаз лопнул и с шипением вытек.
Другой эватим поднялся на дыбы, сомкнул челюсти на моей спине и груди и повалил меня назад. Больше я не мог сражаться. Эватим бросились на меня всем скопищем, а существа со змеиными телами продолжали кричать, вопить, бормотать, и голоса их были подобны грому.
Во все мое тело впились острые как ножи зубы и стали рвать мою плоть. Я все еще сжимал меч, но он был придавлен к песку, и я не мог даже пошевелить его…
Голова моя по самые плечи оказалась в крокодильей пасти, и я закричал. Голос мой из горла чудовища звучал хрипло и глухо:
— Сивилла! Я снова призываю вас…
Не могу точно описать, что произошло после этого. Я вновь увидел ее светившееся в темноте подо мной лицо, как далекий фонарь. Оно поднималось, мчалось ко мне, а эватим по-прежнему терзали меня и медленно крушили мою плоть своими челюстями.
Потом я отчетливо ощутил, что упал в воду, вокруг меня сомкнулась вязкая чернота и эватим исчезли. Я медленно погружался в холод и темноту, а лицо Сивиллы плыло передо мной и становилось ярче. Наконец тьма рассеялась, и свет начал слепить мне глаза.
— На этот раз ты не напрасно позвал меня, — сказала она.
Я проснулся в кровати. Как только я понял, что это постель, то спокойно лег и прикрыл глаза, старательно отметая мысль о том, что это моя собственная кровать у меня дома и что мои приключения были всего лишь затянувшимся кошмарным сном.
Я знал, что это не так, и тело мое это знало: ведь я чувствовал множество ран там, где в меня вгрызались эватим. И я был почти голый, потому что одежда моя оказалась изорванной в клочья.
Но я по-прежнему сжимал отцовский меч. Я с трудом пошевелил правой рукой, и лезвие царапнуло по твердому дереву.
Это была не моя кровать. Она была сколочена из неотесанных досок и не застлана простыней, а посыпана песком.
Я стал садиться, не открывая глаз, и чьи-то нежные руки взяли меня за голые плечи. Руки были мягкие и теплые.
Тут у меня закружилась голова. Меч выскользнул из пальцев. Я открыл глаза, но не смог ничего разглядеть. Все расплывалось.
На спину мне стали лить теплую воду. Раны мои защипало. Я испустил крик, упал вперед и оказался в объятиях незнакомого человека. Мой подбородок лег ему на плечо.
Помещение, в котором я находился, выглядело более странно, чем я мог бы даже вообразить. Когда-то это был богато убранный зал, а теперь здесь царила разруха. Сам же зал был опрокинут набок, точно огромная коробка, которую кто-то повернул, в беспорядке рассыпав содержимое. Высоко над головой оказались окна. Их распахнутые створки с нарядными витражами, изображавшими сияющих рыб, свисали вниз. Книги и пузырьки грудами валялись среди упавших балок, штукатурки и кирпича. Растрескавшаяся винтовая лестница заканчивалась в воздухе, никуда не доходя. Закрепленное на полу, ставшем стеной, изображение Сурат-Кемада не оторвалось от поверхности, но торчало внутрь помещения горизонтально. С серо-зеленой морды косо свисал фонарь.
Тот, кто приютил меня, мягко толкнул меня обратно на кровать, и теперь я смотрел в лицо седобородому мужчине. Прищурившись, он разглядывал меня в полумраке, и его лицо покрыли морщинки. Его лицо выразило непередаваемую радость, но она быстро сменилась сомнением и почти сразу горьким разочарованием.
— Нет, — сказал он. — Это не так. Пока еще нет.
Я протянул руку, чтобы потрогать его, убедиться, что он действительно живой и настоящий, но он взял мою ладонь и вернул ее мне на грудь. Потом вложил в нее меч моего отца, согнул мои пальцы на рукояти, и так я лежал, ощущая голой кожей холодное лезвие.
Затем он сказал мне нечто совершенно поразительное:
— Я думал, что ты мой сын.
Я сел, и на этот раз у меня получилось удержаться. Я увидел, что на самом деле был почти нагим: одежда изорвана в лохмотья, тело перепачкано кровью. Внезапно я вновь почувствовал слабость и схватился свободной рукой за стойку балдахина кровати.
— Но вы не мой отец, — выпалил я,
— Тогда мы с тобой согласились, — кивнул он.
— Не понимаю…
Снаружи завывал ветер. Зал раскачивался и поскрипывал; было видно, как шевелятся стены. Вокруг нас вдруг повалилась штукатурка, щепки и целая лавина человеческих костей, и воздух наполнился пылью. Мне на плечи и спину попадали изразцы. Створки окна у меня над головой захлопали туда-сюда.
Мне вспомнилось жилище Сивиллы. С нарастающим ужасом посмотрел я на собеседника, но он лишь пожал плечами:
— Это пройдет. Не тревожься.
Как только все утихло, я сказал:
— Я Секенре, сын чернокнижника Ваштема. Он зашипел и отпрянул:
— Тогда я страшусь тебя!
— Нет, — ответил я, — сам я не чернокнижник.
Я начал объяснять ему все, но он махнул рукой, умоляя меня замолчать:
— Ты воистину могущественный чернокнижник! Я вижу! Вижу!
Я подумал, что он сумасшедший. Но что может быть естественнее, чем встретить безумца после всего, что мне довелось пережить? Если он решил, что я чернокнижник, то нет смысла его в этом разубеждать.
Я положил отцовский меч себе на колени, скрестил руки на груди и уставился на сего, как я надеялся, суровым взглядом:
— Ну ладно. Я, чернокнижник, приказываю вам объясниться.
Он развел руками; теперь этот человек казался совсем беспомощным.
— Чернокнижник, я не знаю, с чего начать…
— Почему вы решили, что я ваш сын?
Он шагнул к разбитой статуе, изображавшей птицу, и сел на плоской поверхности, на месте отколотой птичьей головы. Не ответив на мой вопрос, он несколько минут сидел молча. Я подумал, что он забыл обо мне и впал в какую-то летаргию. Сначала я глядел на болтавшиеся створки окна, потом от нечего делать стал трогать лежавший у меня на коленях меч.
