Музыка джунглей - Марушкин Павел Олегович (читать полную версию книги .TXT) 📗
– Не может быть! – ахнул толстяк. – Хотя, хотя… – он внимательно присмотрелся к пленнику сквозь толстые линзы очков.
Фракомбрасс вытаращился в ответ. В любой другой ситуации стоявший перед ним человечек не вызвал бы абсолютно никаких опасений: повадки и манеры вышедшего на пенсию мелкого чиновника или, скажем, торговца средней руки как нельзя лучше подходили к его внешности. Круглое розовое личико имело такое выражение, словно вот-вот сложится в умильную улыбку. «Я именно таков, как вы обо мне подумали, – казалось, говорило оно, – единственная моя защита – доброжелательность и любезность». Разве что глаза выдавали некую странность, задерживаясь на всём чуть дольше, чем это было нужно. Ёкарный Глаз не знал, конечно, что Каракозо (ибо именно так звали стоявшего перед ним) имел на совести куда больше загубленных душ, чем самый кровожадный из воздушных головорезов; но он отчего-то вдруг почувствовал предательский холодок страха. Определённо, с появлением этого типа его шансы резко упали…
– Неужели и вправду тот самый? – продолжал между тем радостно восклицать толстячок.
– Можете не сомневаться. Послушайте, шеф, все подробности – завтра, хорошо? Я мечтаю наконец очутиться дома.
– Конечно, девочка моя, конечно! – засуетился тот и громко хлопнул в ладоши.
Часть стены напротив двери вдруг отъехала в сторону, и оттуда шагнули двое дюжих гориллоидов. Они профессионально взяли пирата за плечи (тот сразу стал выглядеть маленьким и виноватым) и уволокли куда-то в глубь квартиры. Адирроза озадаченно посмотрела им вслед:
– Сменили охранников, шеф? Осторожнее – Фракомбрасс, если ему требуется, может быть невероятно убедительным. Когда я его взяла, он просто соловьем заливался.
– Но ты же не поддалась, верно? – хихикнул Каракозо. – Выходит, не зря мы тебя учили. А насчёт обезьянцев не беспокойся – они, знаешь ли, глухонемые. Ну что же, – он жизнерадостно потёр пухлые ладошки. – Дела идут всё лучше и лучше! Похоже, один из портретов «изловить и повесить» в моём кабинете скоро можно будет убрать совсем! Ну ладно, дорогая, иди отдыхай. Завтра днём я жду тебя с подробным докладом.
– Кое-что ещё, шеф… Я хочу выйти из игры.
Улыбка застыла на губах толстяка, словно приклеенная.
– Мы обсудим это завтра, хорошо? А пока – выброси всё из головы и наслаждайся жизнью. Да, как у тебя с деньгами? Я вполне могу выдать аванс в счёт твоего…
– Пока не требуется.
– Ну и славно. Итак, завтра в полдень.
Чырвен закрыл дверь и в сомнении уставился на толстяка.
– Ты что-то хочешь мне сказать? – не оборачиваясь, спросил его Каракозо.
Блондин вздрогнул.
– Нет, то есть да… – Голос Чырвена снова сломался, скатившись к старушечьему скрипу.
– От нас просто так не уходят, ты это имеешь в виду?
– Э-э… Да.
– Она одумается. Обязательно одумается, Чырвен. Это просто усталость. Мы все прошли через это, и я тоже.
– Адирроза упряма…
– Знаю. И тем не менее всегда надо надеяться на лучшее, верно? Я очень не люблю увольнять своих людей. Очень, Чырвен.
Над плантациями царила жаркая влажная тьма. Где-то вдалеке лаяли собаки, за тонкой дощатой стеной надрывались цикады. Пахло сырой землёй: днём прошел ливень, а вечернее солнце успело нагреть свежевспаханное поле и насытить воздух его испарениями. Пыха сунул руку за пазуху и осторожно погладил кожаный переплёт Книги. Теперь они все называли её именно так, с большой буквы: Книга. Эта ночь должна была стать особенной…
Что-то шевельнулось совсем рядом.
– Ну как, товарищ, готов? – обдало его горячим шепотом. – Давай следом за мной!
– Чобы где? – так же шепотом спросил смоукер.
– Он первым пошёл…
Подкоп сделали быстро: оторвали от нар плохо прибитую доску и, действуя ею, как лопатой, за пару часов вырыли ход наружу. Почва поддавалась легко; бараки не имели фундаментов, угловые столбы просто вкапывались в землю. Пыха протискивался сквозь узкий лаз. Комочки земли сыпались на шевелюру, какие-то корешки щекотали лицо. Внезапно на смоукера накатил острый приступ паники: ему показалось, что он застрял. Пыха рванулся изо всех сил, обдирая локти, жадно хватая ртом воздух… И очутился снаружи.
– Тихо, ты! – сердито шикнули рядом. Кожаный, похожий на сильно исхудавшего бегемота, протянул ему руку и помог выбраться из ямы.
– У кого перец? – спросил Пыха, переведя дыхание.
– У меня, – вполголоса отозвался Чобы. – Типа, всё под контролем, куки! На, держи подляну. Сейчас мы им устроим…
Он осторожно вынул из-за пазухи толстый цилиндр, сделанный из полого стебля какого-то местного растения. Оба конца этой «сигары» были заткнуты скатанными в шарик листьями, а внутри находился стёртый в пыль жгучий красный перец. Каторжане один за другим вылезали из подкопа. Когда все очутились снаружи, Чобы кивнул в сторону ворот:
– Ну, кто первый?
– Я пойду, – вызвался альбинос.
Пыха наконец-то сумел запомнить, как зовут красноглазого: имя его было Твадло, и, по мнению смоукера, оно как нельзя лучше ему подходило.
– У тебя бестолковка даже ночью видна! – возразил кто-то. – Слишком ты светлый!
– Это аристократическая бледность, во! – хихикнул альбинос.
– Да-а? Так ты из этих, что ли… аристократов? Эксплуататоров?!
– Э! Э! Шуток, что ли, не понимаете?! – Твадло попятился, опасливо поглядывая на товарищей, зачерпнул из лужи жидкой грязи и принялся натирать ею лицо и волосы.
Пыха невольно сморщился: на каторге быстро перестаёшь быть брезгливым, однако манеры альбиноса подчас заставляли содрогаться всех.
– Теперь порядок! Давай сюда подляну…
– Смотри не просыпь, на!
– Всё будет оки! – ухмыльнулся Твадло.
Чобы раздал оставшийся перец. Каторжане вооружились кто чем: в ход пошли камни, глиняные черепки, выломанная доска… Кожаный набрал с дюжину пригоршней мелкого гравия и плотно увязал его в одеяло, сделав нечто вроде кистеня.
– Ну, пошёл!
Альбинос, пригнувшись, метнулся в сторону ворот. Собственно говоря, их никто не охранял: створки просто запирали на ночь снаружи массивной деревянной щеколдой. Тому, кто решится на побег, пришлось бы вскарабкаться наверх, слегка ободрать пузо о колючую проволоку и спрыгнуть – не такая уж сложная задача, если бы не псы. Здоровенных молоссов спускали на ночь с цепи, и они свободно бегали между бараками.
Твадло преодолел почти весь путь; но у самых ворот кубарем полетел на землю, запнувшись о что-то тёплое и мягкое! Разбуженная собака с хриплым рычанием вскочила и оглушительно рявкнула. Маленький каторжанин с воистину кошачьим проворством взмыл по занозистым доскам ворот. Тут к месту действия подоспели и остальные…
Оглушительные вопли укушенных, крики и ругательства слились в ужасающую какофонию. Кто-то (на эту роль впоследствии претендовали четверо) исхитрился швырнуть перцовую трубку прямо в разинутую собачью пасть. Слюнявые клыки жамкнули, с хрустом разгрызая полый стебель, а в следующее мгновение пёс бешено затряс головой, упал на спину и стал кататься по земле, исходя пеной. Со всех сторон доносился лай: услышавшие шум сторожа спешили на выручку. Спустя несколько мгновений ощеренные звери вылетели из мрака и обрушились на беглецов.
И тогда в дело вступил Кожаный. Он вдруг шагнул вперёд, крутанул своим импровизированным оружием – и здоровенная тварь отлетела в сторону, как пушинка. Следующим ударом старик свалил ещё одного зверя, обрушив заполненный гравием мешок на его макушку. Тут наконец Твадло догадался открыть ворота. Беглецы не замедлили этим воспользоваться.
– Убью гадов, на! – ревел Кожаный, крутя в воздухе свой кистень.
Старик сделал шаг назад; тут один из псов присел, напружинился – и взвился в воздух, нацелившись ему в горло. Кожаный встретил его богатырским ударом; но ветхое одеяло не выдержало такого обращения и порвалось. Гравийная шрапнель окатила зверя, как из ведра. Прыжок не достиг цели, однако Кожаный на миг замер в ошеломлении – и этого хватило. Собаки набросились на него всей стаей, впились в складки кожи – и повалили на землю. В этот момент последний из беглецов выскользнул наружу. Ворота захлопнулись.
