Гроза над Элладой (СИ) - Колосов Александр (бесплатные полные книги txt) 📗
Фессалия гибла под нажимом Фермопила. Ролоин брал город за городом, отряд Ясона нёс тяжёлые потери, ежедневно сшибаясь с имперской конницей. Пала Лариса, пожары гуляли по Фтии. Под Дельфами потерпело сокрушительное поражение эпирское ополчение. Сгорели Феры, на крепостных стенах Калидона выли одичавшие псы… Казалось, вся Эллада вот-вот захлебнётся в собственной крови. Медлить долее стало невозможно — был уже открыт путь на Фивы.
Холодным утром в начале дождливой зимы ахейская армия была поднята на ноги командирами за два часа до обычного срока. Плотно позавтракав и оправившись, воины с хмурыми лицами начали снаряжаться. Сотники, не скрываясь, предупредили бойцов на какое дело пойдут.
Звон доспехов по всей ширине Истмийского перешейка встревожил вражеские пикеты; к Вилену помчались конные гонцы. Не прошло и четырёх часов, как узкая полоска земли между двумя морями затряслась от тяжёлой поступи сотен тысяч ног, обутых в боевые сапожки, центры обеих армий, которыми, соответственно, командовали Мелас и Герминий, встретились раньше флангов.
Как и полагается по ритуалу подобных торжественных встреч вперёд вышли поединщики, чтобы перед всеми и своими, и чужими, продемонстрировать свою силу и искусство боя. Атланты громовым криком приветствовали двух знаменитых ветеранов — красу и гордость имперских армий — Ульф и Восен, потрясая поднятыми над головой мечами и щитами, горделиво прохаживались по ничейной земле, не выказывая ни волненья ни нетерпенья. Посмеивались, подзадоривая ахейских гоплитов, а сами нет-нет, да обменивались понимающим тревожным взглядом — эллины не кролики, просто так зарезать себя не позволят.
Зря ты убил Допа, — сокрушённо сказал перед боем Восен. — Лучшего напарника тебе не найти!
— И это я слышу от самого Восена?! — ободряюще улыбнулся Ульф. — Да Железный Палец — мальчишка рядом с тобой!
— Я уже стар, Великолепный, — покачал головой ветеран-поединщик. — Эта война для меня последняя; если останусь жив уйду на покой.
— Что же ты будешь делать на родине? Строевая лошадь гибнет в мирном труде.
— Денег до конца дней хватит, — старик гордо вскинул голову, — да к тому же Ивен приглашал в учителя к сыну: потомок Аяхти должен умело обращаться с оружием.
— Так зачем тебе этот поединок? — полюбопытствовал Бартоно. — Откажись.
Глаза старика блеснули негодованием:
— Отказаться? Когда ближний родич царей Империи оказывает мне честь, признавая мои заслуги и умение? Ты спятил, мальчишка!
— Ты куда? — Меласс крепко ухватил за плечо своего племянника, служащего у него сотником личной охраны.
Золотоволосый красавец Мелеагр мотнул головой в направлении вражеской фаланги…
— Хочу судьбу испытать.
Фиванский басилевс презрительно скривил губы.
— Никогда не думал, что сын Ойнея не уважает собственный род! Если выйдет кто-нибудь из Онесси, я первый вытолкну тебя ему навстречу, но драться с безродными псами — этого я не допущу! Я послал за Эвритом и Тенцием, они проучат атлантов. И это для них большущая честь. Не считаешь ли ты себя крепче Тенция?
— Мне не доводилось скрестить с ним клинка, — запальчиво возразил Ойнид, — но если придётся — рука не дрогнет!
Подчинённые Мелеагра с восхищением и гордостью слушали своего начальника. Мелеагра любили все, кого сводила с ним судьба. Во-первых, он был красив, как бог, сложен и развит с удивительной гармонией. В его прекрасных синих глазах светились ум и достоинство, даже незнакомые проникались к нему доверием с первого взгляда. Нравом он обладал открытым и простым, говорил, что думает, никогда не сквернословил и не тиранил окружающих. Его вежливость у фивян вошла в поговорку, как и его храбрость. И при всём при том он никогда не хвалился своими добродетелями и заслугами.
Впрочем, один недостаток за ним всё же водился: его легко было обидеть, и тогда… силы он был неимоверный, а ловкости его могла позавидовать любая кошка, поэтому, стоило ему завестись, как всё кругом превращалось в первобытный хаос. Только близкие друзья позволяли себе шутить с неистовым Мелеагром — друзьям он прощал многое. Вот и сейчас он обиделся на дядю, но постарался сдержаться по двум причинам. Во-первых, перед ним был пожилой человек, а кроме того — глава его рода. Поэтому, для порядка поворчав о том, что ближайшие родственники норовят превратить его в простое украшение фивского престола, он перенёс своё раздражение на врага и торжественно поклялся сложить свою голову, если войско потерпит поражение.
— Я запрещаю участвовать тебе в поединке! — резко сказал Кэнт.
Тенций засопел, как рассерженный бык:
— Никто не вправе запретить гоплиту схватиться в врагом! Мне сам Эгей вручал серебряный меч — я лучший поединщик Аттики.
— А мне плевать, как мои тысячники владеют мечом, лишь бы отрядами командовали, как следует! У тебя под началом три тысячи воинов, а ты за минуту перед боем, хочешь бросить их на произвол врага, лишь бы перед фивянами покрасоваться! Стыдно Норит! Совесть иметь надо!
— Правильно, — поддержал стратега Гивс. — Чем бы ни кончился поединок, ты к своим вернуться уже не успеешь. Будь ты простым тысячником, замену тебе бы нашли, но афиняне подчиняются только тебе.
Знаменитый поединщик в бешенстве плюнул на землю. Но сторону Кэнта приняли и Герд, и Изолий, и Эллиот…
— Я тебя заменю в поединке, — сочувственно сказал Адамант, — только не ставь над моей тысячей Априкса. Хорошо? Руководи ею сам.
Десяток Норитов проводил Адаманта завистливыми взглядами — любой из парней охотно поменялся бы местами с афинским тысячником.
— А вы не боитесь, что он может и не вернуться совсем? — тихо спросила Мидана.
— Кто? — засмеялся Кул. — Дядюшка Адамантес? Да он одной левой любому имперскому щенку голову напрочь оторвёт!
— Ты думаешь, только ахейцы умеют головы отрывать? — Мидана обожгла его гневным взглядом. — А ветераны, к твоему сведению, не барашки! И не щенки. Орит, например, хоть и покрепче некоторых дерётся, а с ветераном даже безоружным спасовал!
— Да ладно тебе! Чуть что, сразу: «Орит, Орит»! Нашла с кем Адаманта равнять!
— Лучше бы всё же отец пошёл, — заметил Гифон.
Через полчаса после брошенного вызова на нейтральную полосу вышли Адамант и Эврит. Они спокойно двинулись навстречу атлантским поединщикам. Сойдясь, остановились в нескольких шагах друг от друга.
— На вид, дохловаты, — оценил имперцев фессалийский боец.
Афинянин, как более опытный, покачал головой:
— Атлеты, оба. А то, что с виду — ничего особенного — так это ещё хуже. Стало быть, фехтование знают досконально. Поостерегись на всякий случай.
— Как поделим? — спросил Ульф.
Восен кивнул на Эврита:
— Этот наверняка силой берёт, а я ему не уступлю. Бери длинного — он порезвей.
— Беру старика, — сказал Адамант. — Тебя он обманет, битый лис. Да и выглядит покрепче.
Ахейцы поменялись местами. Атланты тоже.
— Не нравится им наш расклад, — отметил афинянин, — соображают. Начнём, как есть, переиграем по ходу.
Прикрывшись щитами, две пары бойцов решительно преодолели оставшееся расстояние, схлестнулись. В сыром пасмурном воздухе замелькали мечи, послышался гулкий звон бронзы.
Адамант приступил к делу осмотрительно, осторожно. Ульф тоже не торопился. А вот у Эврита с Восеном сразу завязался обмен тяжеленными ударами. Не сходя с места, точно матёрые быки, уставившие лоб в лоб соперника, они бились что есть сил, так, что бронза трещала. Эврит толкнул противника щитом, Восен не пошатнулся и тоже проверил его на крепость, с тем же успехом. Афинянин, тем временем, уводил Великолепного от второй пары, затем, когда счёл расстояние достаточным, резко повернул и со всех ног бросился назад. Ульф, слишком поздно разгадавший уловку ахейца, метнул ему вслед кинжал, но опытный Адамант предвидел подобную реакцию противника — заброшенный за спину щит отразил вражеский клинок.
Атланты взвыли от ярости и разочарования — Ульф явно не успевал на помощь Восену; старый поединщик на несколько секунд остался один против двух грознейших противников. Они ударили разом с разных сторон. Меч Эврита старик отразил щитом, но клинок Адаманта, встретившись с атлантским мечом, соскользнул вниз и распорол вражеский панцирь в области живота. Восену этот приём известен не был — во всей Ойкумене его знало полтора десятка человек; и все они принадлежали к семьям трёх афинских друзей.
