Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга первая - Лазарчук Андрей Геннадьевич (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
– Стало быть, теперь и мы живем по обычаю Степи: с мертвым царем во главе. – Вандо поставил опорожненный каменный кубок на стол и вдруг грохнул кулаком по столешнице. – Междь зосрач!.. прости, этериарх, невмочь держать в себе...
Мечислав не прореагировал никак: сидел, пристально глядя на черный камень своего древнего перстня. Не пристало гостю опровергать хозяина. Потом сказал:
– До поры, генарх.
– Нет, – тут же откликнулся Вандо. – Все кончилось. Уже никогда не будет того, что было. Не знаю почему. Я не чародей... – он усмехнулся чему-то и на секунду задумался, – но и я кое-что умею. От природы. Дар. Если я могу что-то представить значит, так оно и есть на самом деле. Если же не могу... Так вот, я не могу представить себе, что через пять лет мы будем жить так, как жили пять лет назад... Он замолчал и потянулся к кувшину.
– Вообще-то я хотел просить тебя о важном, сказал Мечислав.
– Мне не верят, – вздохнул Вандо. – Всегда выходит по-моему, а мне все равно не верят.
– Отдай мне в жены сестру твою Благину...
– Что? – Вандо показалось, что он ослышался.
– Прошу тебя, отдай мне в жены сестру твою Благину, вдову достойного воина. Я вдов, состоятелен и важен. Дети мои взросли. Ничто не препятствует нашему соединению.
– Вот как... – Вандо нахмурился. – А она-то хоть знает?
Мечислав чуть заметно покачал головой:
– Я не... решаюсь...
– Как же я могу – за нее? И вообще – что это ты вдруг воспылал?
– Не вдруг, – сказал Мечислав. – Не вдруг... – Он посмотрел на Вандо и будто прыгнул с моста: – Ее дети – это мои дети.
– Что? Что ты говоришь такое?
– Говорю как есть. БЫЛ блуден. А потом понял, что не могу без нее жить... а с нею – обычай не позволял... виделись, как воры...
– Вот оно что...
Вандо смотрел на опустившего голову этериарха. Ох, как много странного становилось понятным теперь! Он перебрал в памяти: и будто бы случайные заезды стражников в имение, и пустые долгие переговоры кесарских логофетов и с ним самим, и с клевретами, когда стражники кесаря разбивали лагерь поодаль, и поведение сестрицы... И Вандо вдруг захохотал:
– А я-то, старый болван, – расхвастался! Дар, дар! А тут... под носом... Дар!..
Мечислав сидел не поднимая глаз.
– А теперь, значит, обычаи позволяют? отсмеявшись, спросил Вандо.
Мечислав помедлил с ответом.
– Ты был прав, когда говорил, что жизнь меняется. Я тоже чувствую подобное. И может быть, пришла пора создавать новые обычаи... или жить не столько по обычаю, сколько по разумению своему...
С минуту, а то и дольше, Вандо молчал. Он налил себе еще, не глядя на кубок, вино полилось через край – он почти ничего не отпил, ошарашенный просьбой и новым знанием. Потом он дернул за шнурок, свисающий с потолка. Прибежал мальчик.
– Ступай чинно к сестре моей Благине и передай ей просьбу прийти к нам немедля. Мальчик поклонился и исчез.
– Как она скажет, так и будет. – Вандо потер рукавом лоб. – А ты сиди и молчи.
Мечислав кивнул. У него был вид школьника, пойманного учителем на краже цыплят. Учитель никогда не поведет его к легату, но от этого еще более неловко...
Вандо смотрел на него как-то иначе, как никогда не смотрел раньше, но как смотрел, бывало, на сестренкиных женихов... Этериарх в свои пятьдесят был прям и поджар, как степной волк. Черная стриженая борода и почти белые волосы над высоким залысым лбом придавали ему вид необычный и даже значительный. Верность его кесарю была вне всяческих сомнений, и ни один недруг – а таких имелось немало на свете – не мог бы сказать, что этериарх по самой строгой мере поступился честью акрита. Этим он, надо сказать, и наживал себе врагов среди кесаредворцев... А еще был Мечислав, в оправдание имени, бесстрашным и умелым бойцом, и мало кто из разбойников и бродиславов, скрестивших с ним клинки, мог потом рассказать об этом. Да, подумал Вандо, в такие времена, какие настают, это немаловажная стать...
Благина вошла – и вспыхнула лицом. Она поняла все сразу, в первый же момент. Поняла по дороге. Поняла, когда прибежал мальчик. Поняла десять лет назад...
– Вот, – сказал Вандо, – просит тебя почтенный этериарх стражи в жены. Отдавать?
Она знала, что сейчас скажет «да» – и на этом все кончится. Все кончится... Будто ветер шумел в ночных деревьях и кричали ночные птицы.
– Что молчишь? Или опять не люб? – Вандо изобразил ворчание.
Блажена вдруг поняла, что стоит на коленях.
– Брат, – сказала она и замолчала.
Ветер превратился в бурю.
Мечислав вдруг оказался рядом. Он также стоял на коленях и смотрел в ее лицо, не касаясь ее, и в темных глазах его не было дна.
– Да, – сказала она и неожиданно заплакала. Вандо встал, тяжело опершись о столешницу.
– Раз так угодно высшим силам, – нараспев произнес он, – то пусть и свершится их воля. Отдаю тебе, Мечислав, сестру мою Благину, вдову славного воина, в жены. Бери ее и заботься о ней, люби ее и лелей. И она пусть любит тебя и хранит своей заботой. Свадьбу играем вечером. А сейчас идите с глаз моих, сластолюбцы и развратники... – И он опять захохотал, но уже не так весело. – Ты, сестренка, знаешь, что удумали сотворить твои сыновья, а мои племянники?
Благина кивнула, не вытирая слез.
– С твоего благословения?
Она кивнула опять. Вандо вздохнул.
– Ладно, ступайте. Я выйду через полчаса... Он свирепо дернул за шнурок и велел возникшему мальчику звать сюда домоправителя Чедомира, а самому – нестись на крыльях в большой храм за жрецом.
Штаб диктатора Рогдая обосновался в Артемии, в здании деревенского театра. Туда, к Артемии, и с севера, и из кесарской области, и даже с юга тянулись тысячи людей. Это были рекруты из крестьян, и молодые горожане, и славы, бедные и не очень; последние приводили с собой отроков из простолюдинов, желающих добыть в бою посвящения в славы. Были здесь и люди темные, а то и явные разбойники. Были храмовые дружины, были легаты и деревенские чиновники. Эту людскую смесь перетряхивали, сортировали и посылали в три основных лагеря, Зеленый, Синий и Белый. В Зеленом готовили воинов рассыпного боя, копейщиков и лучников, в Синем – легкую пехоту, в Белом пытались соорудить пехоту тяжелую. Тех же, кто прибывал на конях, отправляли под азахскую деревню Гроза в руки тысячника Симфориана, наводившего страх свой зверообразностью и громоподобным рыком. Еще во времена мятежа Дедоя Симфориан проявил себя хорошим воином: его сотня накрепко перекрыла мятежникам путь на восток, в Нектарийскую область, откуда их потом выкурить было бы неимоверно трудно. Хотя с тех пор Симфориан постарел, но оставался отменным наездником и не упускал случая объездить взятого из табуна жеребца. В отличие от большинства азахов, видящих в коннице высший, а потому самостоятельный род войск и в тактике придерживающихся одного правила: «Бей и беги», Симфориан знал цену пехоте и знал, что иной раз нужно положить во встречной рубке великолепную конницу, чтобы дать отойти, перестроиться и развернуться какому-нибудь серому хору деревенских увальней...
