Трое для одного (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна (электронная книга txt) 📗
Белая разметка на асфальте, широкие прерывистые черты, загибалась спиралями, завивалась в узор - четырёхлистный клевер, цветок тимьяна, три дороги, три потока, три пути… - После визита к Костнерам? Или раньше? После смерти дяди Гарри? Или ещё
раньше? - Под ложечкой противно засосало от догадки. - Гвен, Дилан и Саманта нормальные. А со мной что-то не так. Всегда что-то было не так… Может, уже тогда?»
Моргана замутило.
Что-то было в Годфри давно. Оно появилось ещё до рождения четвёртого ребёнка. Этель Лэнг, прекрасная и безумно талантливая,
никогда бы не вышла за оплывшего мрачного человека, сколь перспективным политиком он бы ни был. Но одного из Майеров, как дед, как дядя Гарри - невысокого, подвижного, огненно-рыжего, жилистого, с живым умом, с благородными и немного островатыми, как у Дилана, чертами лица… Да, такого человека она могла бы полюбить.
«Я не помню ни одной фотографии отца до свадьбы. Но маму помню. Она улыбалась, везде улыбалась».
Что-то было в Годфри, когда он почувствовал, что отдаляется от обожаемой Этель, и задумался о четвёртом ребёнке. Что-то обитало внутри самой светлой и талантливой пианистки Фореста девять месяцев, а затем не выдержало звучания музыки, подобной
бесконечно могущественному колдовству, и покинуло чрево.
Так родился Морган Майер.
Тот, кто даже в пять лет воспринимал смерть как переход через воронку в иное пространство; тот, кто очень, очень долго не смеялся, не улыбался, не плакал, не боялся ничего; тот, чьим единственным достоинством и талантом была всепоглощающая любовь к семье; тот, кто хотел стать очень, очень хорошим мальчиком…
И преуспел.
Уилки смотрел, стоя в трёх шагах от него, и глаза его сияли расплавленным золотом.
- Отойди, Морган.
- Нет.
Он был готов спорить и даже драться. Но часовщик только пожал плечами:
- Выбери уже сторону.
- Я . - он осёкся. Что «я»? «Уже выбрал»? «Передумал»? «Хочу знать, что я такое»?
-Дети… - проворчал Уилки, и краешки губ у него дрогнули. - Приходи на часовую площадь сегодня, после полуночи. Там ты определишься с дорогой. И вызови скорую, если действительно хочешь спасти это ничтожество.
Часовщик шагнул на разделительную полосу - и растворился между облезлыми вишнями. Время пошло своим чередом; взвизгнули шины, кто-то бездумно давил на клаксон…
Морган стиснул зубы и полез в карман куртки за мобильным телефоном.
«Скорая» увезла Годфри Майера в больницу. Его поместили в реанимацию, но спустя несколько часов перевели в обычную палату.
Этель восприняла известие об аварии с удивительным хладнокровием,только стала совсем бледной, едва ли непрозрачной. В мягких серых брюках и светло-розовой блузе с алым орнаментом по воротнику она походила на призрак королевы с отрубленной и аккуратно
пришитой головой. От улыбки, что иногда появлялась на сухих губах, бросало в дрожь.
-Ты ведь не пострадал? - спросила Этель, когда увидела Моргана в холле больницы.
На работу он так и не вернулся. Но ни Оакленд, ни Ривс, испуганные сообщением о жуткой аварии, которое промелькнуло во всех лентах, и не подумали пенять ему на это.
- Нет, я…
Она не позволила ему договорить - обняла, поцеловала в обе щеки и потом тихо спросила, куда определили Годфри. Через полчаса подъехала Гвен вместе с Вивианом, серьёзным и внушительным в своём тёмно-зелёном костюме, одновременно похожем на траур и на одежды фейри. А ещё спустя час появилась Саманта, нахохленная, простуженная и явно только-только из редакции. Гвен вскоре почувствовала дурноту, и Этель уговорила её уехать домой, чтобы не рисковать здоровьем ребёнка. Когда Годфри пришёл в сознание, и его перевели в обычную палату, больницу покинул и Морган.
Ни смотреть на отца, ни тем более разговаривать с ним после всего, что произошло, он просто не мог.
Голова пухла - от догадок, от кошмарных теорий, слишком похожих на правду. История Уинтера представала в новом свете. Ему после рождения не повезло оказаться чуть более необычным, чем позволяли человеческие представления. Уилки или фонарщик рано обнаружили его, по-своему окружили заботой и подарили целый парк-тюрьму с игрушками.
«Сколько их ещё? - свербела в висках неприятная мысль. - Сколько их, таких же, как он? Как я?»
- Часовщик приказал выбирать, - бормотал он себе под нос, пока «шерли» ползла дороге, ныряя из одного облака света вокруг фонаря в другое.- Между чем и чем? Между жизнью отца и часовой башней? Но ведь не обязательно снос остановят
после смерти мэра…
Между человечностью и высшей справедливостью?
Между семьёй и удушающим одиночеством Шасс-Маре?
Между правдой Кристин и правдой Уилки?
Между обычным тихим провинциальным городом - и городом, где правят тени?
«Ответ очевиден, если подумать».
Он стиснул зубы и надавил на педаль газа. «Шерли» обиженно заревела и принялась резвее карабкаться в гору. По обочинам шмыгало что-то размытое, вроде оживших клякс; впрочем, это могла быть и игра воображения.
Дома царила давящая тишина. Свет горел только в прихожей. Морган прошёлся по всем этажам, бездумно включая лампы, поставил в гостиной джазовую пластинку в старый, шипящий проигрыватель. Попытался сварить кофе, но только обжёгся и испачкал плиту. Затем почему-то ввалился в студию Этель на втором этаже, сделал несколько заплетающихся шагов по слишком скользкому паркету и откинул крышку пианино.
Чёрно-белые клавиши блестели в свете торшера, как слегка подтаявший цветной лёд. Морган прикоснулся к ним и нажал несколько наугад; череда нестройных звуков заполнила комнату. В горле запершило.
«Дилан может сыграть что-нибудь простенькое. И поёт он неплохо. Гвен ходила в музыкальную школу. Саманта предпочитала флейту - до первого курса колледжа. Почему только я ничего не могу?»
Почему-то мысли крутились вокруг нерождённого ребёнка Гвен. Ему достались гены музыканта по двум линиям - от Этель и этого загадочного брата Вивиана, пропавшего скрипача. Или он мог унаследовать талант рассказчика…
«Только у меня ничего нет».
Крышка пианино опустилась с суховатым стуком. И почти одновременно этажом ниже захлебнулась, захрипела в проигрывателе
пластинка; на часах было без четверти полночь.
«Как быстро идёт время».
- Пора ехать, - прошептал он, и спину точно холодным ветром обдало.
Морган собирался медленно и как-то чересчур тщательно: сходил в душ, вымыл голову и просушил феном, даже ногти на ногах постриг. Надел лучшие джинсы, немного похожие на те, что носил часовщик, и серую кашемировую водолазку, подарок Гвен. Вместо куртки - тёплый плащ, перчатки и бесконечный длинный шарф. На пороге запнулся, развернулся на каблуках и бегом поднялся по лестнице. В своей комнате выдвинул несколько ящиков секретера, достал парфюм и слегка сбрызнул запястья и воротник.
Повеяло горьковатым морским ароматом.
Не оставляла почему-то глупая мысль, что смерть приходит внезапно, и патологоанатомам обычно плевать, насколько ухоженные у тебя руки и чем пахнет от твоих волос… Но вот в пользу Белоснежки как раз сыграло и красивое платье, и безупречная причёска.
Забравшись в автомобиль, Морган угрюмо посмотрел на своё отражение в зеркале заднего вида. Вместо глаз опять мерещились мёртвые тёмные провалы.
- Я не собираюсь подыхать, - сказал он чётко и провернул ключ зажигания.
Часовая площадь показалась внезапно, словно кто-то вырезал из города целый кусок прямо за мостом и наспех сметал края. По краю, вдоль пустых домов, тянулись цепочки фонарей - старых, с тёплыми розовато-оранжевыми лампами, и новых, стерильно-белых.
Уилки ждал рядом со своей башней, почти невидимый в полумраке. На голове тускло сиял золотой венец, и оттого волосы в кои-то веки казались не по-волчьи пегими, а просто светлыми. Из кармашка пальто выглядывал белесоватый цветок вьюна с жёстким стеблем и восковыми листьями.
Морган захлопнул дверцу машины, включил сигнализацию и, болезненно выпрямив спину, пошёл через площадь. Стремительно холодало; кажется, каждые полминуты температура падала на градус. Оттаявшие за день лужи покрывались тонкой корочкой, и