Мир Гаора (СИ) - Зубачева Татьяна Николаевна (книги полностью .TXT) 📗

   Усталость редко давала ему возможность додумать, он засыпал, но на следующий вечер упрямо начинал с того, на чём остановился накануне.

   А однажды вышло совсем неожиданно.

   Был выходной вечер. Он наигрался с Веснянкой, потом как обычно вымылся в душе, приготовил всё на завтра и успокоено лёг, ожидая пения. Сегодня дежурила надзирательская смена, дозволявшая песни.

   Спели начатую женской спальней песню, и когда отдыхали, словно выжидая, кто начнёт, вдруг подал голос Булдырь.

   - Рыжий, а ты что песен совсем не знаешь?

   - Почему? - удивился Гаор. - Знаю.

   - А чего тогда без слов поёшь?

   Расслышать в мощном многоголосье один голос, разобрать, чей он, и определить, что поют без слов, просто ведя мелодию... надо уметь!

   - Этих не знаю, - честно ответил Гаор, - я их раньше никогда не слышал.

   - Ну, так ты теперь свою спой, а мы послушаем, - предложил с плохо скрытым ехидством Булдырь.

   - Булдырь, отзынь от парня, - сказал Асил.

   - А чего ж нет? - возразил Гаор.

   И сам не зная почему запел не какую из фронтовых, а там хватало и "озорных", и "душевных", а ту старинную, что разучивал с ними ещё в училищном хоре смешной маленький хормейстер. Они её не любили: она требовала многоголосья, а орать в унисон маршевые было намного легче. Но может именно поэтому, что он привык уже к другому пению, Гаор и начал её, хотя был уверен, что забыл. Но слова сами собой всплывали в памяти, точно и уместно укладываясь на мелодию.

   Вечерний звон, вечерний звон!

   Как много дум наводит он.

   О юных днях в краю родном,

   где я любил, где отчий дом.

   И как я, с ним навек простясь,

   там слушал звон в последний раз!

   Мерная и одновременно протяжная мелодия, и слова... чёрт, как же он раньше не понимал их, это... это же и о нём, да теперь это о нём. Гаор пел, не замечая, что уже несколько голосов ведут вместе с ним мелодию, без слов, создавая тот многоголосый фон, который не заглушает, а помогает словам, чего так и не мог тогда добиться от них хормейстер.

   Уже не зреть мне светлых дней

   весны обманчивой моей.

   И скольких нет теперь в живых

   тогда весёлых, молодых,

   и крепок их могильный сон,

   не слышен им вечерний звон...

   Песню поддержали женщины, похоже, пели уже все, но ни одно слово не терялось.

   Лежать и мне в земле сырой,

   напев унылый надо мной

   в долине ветер разнесёт,

   другой певец по ней пройдёт,

   и уж не я, а будет он

   в раздумье петь вечерний звон!

   Гаор дотянул последнюю ноту и замолчал. Наступила зыбкая неустойчивая тишина. И вдруг тяжёлые шаги надзирателя, лязг задвигаемых решёток, и... не дав команды отбоя, не приказав им заткнуться и больше не выть, надзиратель ушёл, хлопнув дверью надзирательской, и тут же погас свет.

   Гаор сполз под одеяло: петь лёжа он так и не научился и пел полусидя, опираясь спиной на скомканную для мягкости подушку - и успокоенно закрыл глаза. И вдруг хриплые сдавленные звуки. Он даже не сразу понял, что это, а, поняв, почувствовал неодолимое желание спрятаться под одеяло и затихнуть. Это рыдал Ворон. В спальне прежняя тишина, И вдруг лёгкие скользящие, а не ступающие шаги и быстрый женский шёпот.

   - Ну что ты, ну не надоть... ну миленький, не надоть так, не надрывай сердца...

   Гаор накрылся с головой и зажмурился, боясь тоже заплакать. Что-то близко у него слёзы стали, раньше так не было. Мужчины не плачут, вот и давится Ворон, чтоб слабину его не поняли, а... нет, чёрт о ком же он писал, ведь... старинная, чёрт, как же его звали, они же пели её тогда, выходил объявляла в парадной форме и рявкал: "Сводный хор общевойскового..." - дальше шло перечисление наград и имён и, наконец: "Вечерний звон. Слова...", - чёрт, ну почему самого главного он не помнит.

   Вроде Ворон успокоился, и Гаор осторожно откинул с головы одеяло и лёг поудобнее, стараясь не скрипнуть койкой.

   - Хорошая песня, - раздумчиво сказал кто-то, - чего ж раньше не слышал?

   Ему никто не ответил, и постепенно тишина сменилась обычным ночным шумом.

   В будни петь не дозволялось, Но Гаора потом всю неделю просили наговорить слова, уж больно душевно, и в каком же это посёлке дело-то было? Песня-то точно про посёлок, где ещё погост, и чтоб храмина недалеко была, звон-то откуда, ну?

   - Старинная, говоришь? - Волох задумчиво пыхнул дымом. - А никто не знат.

   - Паря, ты-то откуда знашь?

   - В училище пели, - спокойно ответил Гаор.

   Они курили в умывалке, и ему было даже интересно, как дальше пойдёт разговор и до чего додумаются собеседники.

   - А вот это ты врёшь! - торжествующе сказал Булдырь. - И завираешься!

   - Это в чём? - с намеком на обиду ответил вопросом Гаор.

   - А в том, что там одни голозадые, а они наших песен не знают! - победно припечатал Булдырь.

   - Да-а, подловили тебя, паря, - согласились с Булдырём.

   Гаор даже растерялся, не зная, что ответить, тем более, что вспомнить автора слов он так и не смог. Вертелось рядышком, а ни в какую.

   - Это Крайнор написал, - тихо сказал куривший со всеми, но ставший после той ночи совсем молчаливым Ворон.

   - Точно, - обрадовался Гаор, - вспомнил, Аург Крайнор слова, а музыка Стейранга.

   И тут Булдырь ударил его в лицо. Удар был настолько силён и неожиданен, что Гаор хоть и устоял на ногах, но выронил только что прикуренную сигарету, которая, зашипев на мокром полу, тут же погасла.

   - Сдурел?! - заорал Гаор, - я ж тебя...!

   Остальные растерялись, а Булдырь, круто развернувшись, ударил Ворона, и тот, вскрикнув, упал.

   - Врёшь! - кричал Булдырь, - всё врёшь! Наша песня! Чтоб голозадый такое... врёшь!

   Завязалась нешуточная свалка. Одни помогали встать Ворону, который оказался под ногами дерущихся, другие растаскивали, разводили Рыжего и Булдыря, рвавшихся друг на друга, как скажи пайку не поделили. И только вмешательство Старшего и Асила прекратило драку. Асил держал широко разведёнными в стороны руками драчунов за волосы, пока Сташий отвешивал им по шеям, чтобы успокоились.

   Гаор перестал дёргаться первым, а Булдырю пришлось врезать посерьёзнее.

   - Ну, - тяжело перевёл дыхание Старший, - ты, Асил, их подержи ишшо. Из-за чего сцепились-то? А Ворону кто подвесил?

   Что Ворона ударил Булдырь, и Рыжего он первый ударил, а тот, понятное дело, стал отмахиваться, это выяснилось сразу. А вот из-за чего? Все переглядывались, недоумённо пожимали плечами и разводили руками. А хрен его знает, чего ему привиделось, стояли, говорили, а он тут к Рыжему привязался, а Ворон за Рыжего, а он с кулаками...

   - Та-ак, - Старший внимательно оглядел всех, - ладно, Асил, отпусти. Так, Рыжий, о чем говорили?

   - О песне, - буркнул Гаор.

   Как только Асил его отпустил, он поднял с пола свою размокшую растоптанную сигарету и убедился, что она пропала безвозвратно.

   - Ну, - Старший даже руками развёл, - ну мужики, вы точно спятили. Всякое бывало, но чтоб из-за песни сцепились... По койкам тогда, отбой скоро.

   Сигареты в пылу свалки у всех погасли, и, спрятав окурки, курильщики послушно разошлись. Ворон остался обмывать окровавленное лицо, задержался и Гаор, поэтому Булдыря быстренько вытолкали в спальню. А то и впрямь время позднее, надзиратель услышит, так мало никому не будет.

   - Ну, - Ворон оторвался от раковины, - убедился? Что ещё нужно, чтобы ты понял?

   - А что я должен понять? - ответил Гаор, так же умывавшийся в соседней раковине.

   Кровь из носа ему не пустили, но пришлось по скуле, и если сейчас на захолодить, то нальётся синяк.

   - Что они дикари, а ты человек.

   - А при всех ты это повторишь? - не удержался и съехидничал Гаор.

   - Нет, конечно, - грустно улыбнулся Ворон, - я все ещё хочу жить. Но...