Мартовские дни (СИ) - Старк Джерри (мир книг TXT) 📗
— Знаешь, что Ёжик недавно учудил? — не унималась Войслава. — Заявился и спросил, не завалялось ли у меня в кладовых какой старой игрушки. Девушки порылись по сундукам, нашли трепаную куклу. Бову-королевича еще матушка для меня малой сшила, да вышло не больно ловко. Не поймешь толком, парень это или девка. Но мы ее любили и никак не могли поделить. Я ее рядила в богатырские доспехи, ты — в сарафаны красной девицы. Ёширо сказал, именно то, что нужно. Я встревожилась, уж не рехнулся ли он часом? Сказала, не отдам, пока вразумительно не объяснит, зачем ему сдались наши старые потешки. Спорим, в жизни не догадаешься, что он ответил!
— Что собирается назвать куклу Пересветланой и устроить ей похороны, — мрачно предположил царевич. Войслава вскинула светлую бровь:
— Два сапога — пара. Точно. Я спросила, можно ли прийти родичам покойной, он согласился. Пошел в сад, смастерил плот из веточек, уложил на него Пересветлану. Долго шептал над ней, а потом запалил с четырех сторон и отправил плыть по озеру. Попросил меня спеть, представляешь?
«Он знал, что Войслава непременно расскажет мне. Кириамэ мыслит образами, огненное погребение старой куклы — его слово для меня, его решение. Брак, так поспешно заключенный моими родителями в угоду императорской родне Кириамэ… он давно стал нелепостью, в которую никто не верил. Нам не нужно было церемоний, чтобы быть вместе. А теперь? Что — теперь?»
— Мира и покоя душе царевны Пересветланы, — вздохнул Пересвет. — Давно надо было это сделать. Что ж, если ты все обдумала и твердо решила, будь по-твоему.
И вот теперь Пересвет смотрел со стены на то, как хлопает на ветру яркое знамя. Поднявшийся сильный ветер теплым полотнищем хлопал по лицу, высекая слезы. Пересвет уже несколько раз смахивал их ладонью, а они набегали сызнова, туманя взор.
За спиной послышался мягкий сдвоенный удар дерева о камень и шлепающий звук, как от тягаемого волоком тяжелого мешка. Что-то надсадно скрипнуло, снова тупнуло в камень и грузно проволоклось, но уже значительно ближе.
— Тебе лекарь вставать настрого запретил, — рассержено бросил через плечо Пересвет. — Что Менахим-сенсей сказал? Один раз кости переломал, второй, на третий совсем безногим останешься. Еще и по лестницам небось сам ковылял, да?
— Мне помогли, — Гай Гардиано тяжело привалился к зубцу стены, переводя запаленное дыхание. Ходить на костылях, волоча следом почти неподвижную и висевшую тяжелым бревном ногу, у него получалось скверно. — Мне нужно их проводить.
— Войслава же наведывалась к тебе с утра. И Ясмин тоже, — напомнил царевич.
— Сойдемся на том, что мне позарез надоело безвылазно торчать под замком, — отмахнулся ромей. Налетевший ветер растрепал его волосы, солнце беспощадно высветило осунувшееся лицо, глубокие складки у печального рта и то, что Гардиано не помешало бы обратиться к сенным девушкам с просьбой помочь ему соскрести отрастающую щетину. Хотя кто его ведает, по ромейским традициям борода — признак скорби и траура.
— Он и впрямь был готов отдать жизнь ради тебя, — словно продолжая недавно прерванный разговор, негромко сказал Гай.
— Знаю, — оборвал Пересвет. — Не в этом дело.
— А в том, что он поступил по своему разумению, не соизволив посоветоваться с тобой. Теперь ты оскорблен до самой глубины души, ага-ага, — покивал Гардиано.
Пересвет хотел было возмутиться несправедливостью навета, но сдержался. Вдохнул поглубже. Пытаясь расставить все по местам не столько ради Гая, сколько для себя самого. Слишком много дней он так и эдак размышлял в молчаливом одиночестве.
— Кириамэ всегда поступает по-своему, к этому я уже привык. Беда в том, что я накрепко уверовал: при любой трудности кто-нибудь непременно вмешается и все исправит. Сперва батюшка, в последние года два — Ёширо. Я привык во всем полагаться на него. Забыл, что Ёширо Кириамэ — это не только бездонные очи, но еще и своеобычный нрав. Всегда сам по себе, всегда сам за себя. Но если уж прикипел к кому сердцем, то сотворит ради него все, что угодно… А я этого не желаю! — Пересвет в раздражении пристукнул кулаком по шершавому зубцу крепостной стены. — Не хочу, чтобы он становился моей тенью, думать его мыслями и говорить его словами. Не желаю быть его златым кумиром. Страшусь, что он из лучших побуждений натворит таких дел, что потом вовек не расхлебаешь. Мне нужно на своей шкуре понять, каково это — решать и делать что-то самому.
— Многие при дворе уверены: после кончины твоего отца вы крепко повздорили… и ты отправил принца Кириамэ в изгнание, — осторожно сказал Гай. — Ходят слухи, мол, это только начало. Новая метла по-новому метет и все такое прочее.
— Он сам пожелал сопроводить Войславу и Ясмин, — буркнул Пересвет. «Да, Ёширо сам пожелал, а ты не особо-то и отговаривал. Потому как Кириамэ шустрее тебя смекнул, лучше вам сейчас побыть порознь. Обдумать и понять, как жить дальше». — Что до грядущих перемен, то будут им перемены. Во-первых, разгоню боярскую думу к чертям свинячьим. Отставлю тех, кто умом побойчее, а прочие могут с почетом отъехать по имениям. Во-вторых, у меня имеется дело для тебя. Чтоб царский хлеб зазря не ел, возьмешь на себя сыскной приказ.
— Безродный подозрительный иноземец, да вдобавок еще увечный. Отличный выбор, — с серьезным видом покивал ромей, соглашаясь. — Твои люди страсть как обрадуются такому начальству.
— Эти люди, между прочим, почти всякий день таскались тебя проведать, — отбил выпад Пересвет. — Торчали у тебя в комнате и часами напролет о чем-то трепали языками. Щур, по-моему, вообще из терема не выбирался и был согласен ночевать под твоим порогом на коврике. Так что не надо мне тут с честным видом заливать про подозрительных иноземцев. Договоритесь как-нибудь.
— Всего пара дней на троне и уже вовсю тиранствует, — глубокомысленно заметил Гардиано. — Ладно, а как насчет того, что я так и не смог отыскать убийцу? Нам просто повезло.
— Ты шел по верному следу. Спас детей. Сам говорил, у тебя есть знания и капелька опыта. Вот и учись, — чуть поколебавшись, Пересвет решительно добавил: — Ты был заодно с Ёширо. Знал, что он затевает что-то за моей спиной. Знал и молчал.
— Он попросил меня быть в назначенное время в нужном месте, — не стал отрицать и оправдываться Гай. — Затаиться и ждать сигнала. Я не лез к нему с расспросами, а встал и поковылял. Я не мог ему отказать. Что, выставишь меня следом за Эссиро на все четыре стороны?
— Не будешь толково вести дела в приказе, впрямь отправлю восвояси, — пригрозил Пересвет.
Маленький отряд пересекал поле, близясь к лесной опушке. Солнце выбило ослепительные крохотные искорки из шлемов, блеснуло на золотом шитье знамени.
— Смотри, добрый знак, — обрадовался Пересвет.
— Какой? — не понял Гай.
— Над ними сокол кружит. Это к удаче.
Почти неразличимый за дальностью сокол замахал крыльями, описывая круги и забираясь все выше и выше в прозрачное весеннее небо.
— Та весна, когда мы навсегда уходили из дома… — вполголоса пробормотал Гардиано.
— Ничего не навсегда. Они вернутся, — резче, чем надо бы, возразил Пересвет.
— Тот, кто вернется, не всегда остается таким же, каким уходил.
Сокол заклекотал, пронзительно и звонко, то ли радуясь шальному ветру и свободе, то ли бросая вызов. Маленькая дружина втянулась под деревья, затерялась среди распускающейся листвы. У длинного причала швартовалась ладья под полосатым парусом, над Столь-градом кружили голуби.
