Записки раздолбая или мир для его сиятельства (СИ) - Кусков Сергей Анатольевич
Староста задумчиво молчал.
- М-многие не с-способны сами за себя решать, не приучены, п-пнимаешь? Над ними всегда кто-то был. С-сеньор, староста, надсмотрщик. Н-никогда они не пр-ринимали р-решений. И тут не будут. Побоятся. Что потом с ними делать?
Староста без напоминания разлил остатки пива из небольшого пузатого бочонка вначале мне, потом себе, потряс пустым бочонком и залпом опорожнил свою мощную деревянную кружку. Тут все кружки мощные и деревянные.
- Эт верно, в-вашсиятельство. Сдохнут. Как есть сдохнут. - Вид Олаф имел ошарашенный. Видно Мартин Лютер думал о гуманизме, но так далеко не просчитывал. Ибо это же противно порядку вещей, такого просто не может быть, так чего голову ломать?
- А с-с другой стор-роны, - продолжал я, - и м-моё х-хозяйство расстроится. Освобожу, они работать не будут, и мне податей... Не будет. Как же я смогу тогда войску ж-ж-жалование платить? И войско разбежится.
- Р-разбежится, - согласился потрясённый староста, офигевая от ужаса описываемой мной катастрофы.
- И с-сюда степняки придут. И вс-сех в рабство угонят, нахрен. И тебя, и меня, и их. Получается, я вдвойне хуже сделаю? Нахрен тогда так делать?
- Нахрен, - кивнул он.
- Но дык они же ... Л-л-ююююди! - потянул я это слово. - Как, как мать его, Олаф, их освободить!
Я успел вскинуть руку вверх, и факел ушёл в небо. А там плазма постепенно рассеялась - на сей раз я вреда не причинил.
- Как быть, Олаф? - повторился я, чувствуя себя чуть-чуть трезвее. А потому также приложился, осушив почти литровую кружку за присест. - Я ведь з-знаю, что они - люди. Только не говори никому - секрет это!
- С-слу... Ик!.. Ш-шаюсь, ваше сиятельство. Никому! - Он провёл рукой по горлу.
- Но освободить-то их н-надо? Чтобы людьми были?
- Всех - не получится, - уверенно покачал он головой. - Лентяев н-не надо. А их, твоя св-втлсть, знаешь сколько?
- Но не лентяев же больше? Как быть, Олаф, мать его за ногу?!
- Так эта... Думать надо.
- Что думать?
- Ну, что делать. Не лентяи они... У них, вашсиятльств, есть эта... Ответственность, во!
- Учи меня жить ещё! Знаю, что есть. А вот как её найти, чтобы она проявилась?
Он глубоко задумался. Я же чувствовал, что при внешней нереальности происходящего, разговор этот будет иметь колоссальные последствия. Пьяный базар? Побойтесь господа нашего (просто господа нашего), конечно пьяный базар. Только тутошние местные в алкогольном состоянии десятилетиями живут, контролируя лишь увеличение и уменьшение промилле в крови.
- Вашсиятельство, эта... Учить их надо. Ответственности. За решения свои, за то, что делать дальше будут. Неможно сразу всех, надо постепенно, обучаючи.
- Так КАК это сделать, Олаф? Как обучить? - повторился я. - Как воспитать? И как это с-сделать, чтобы армия н-не р-разбежалась? Не обратно же потом холопить?
- Холопить не надо. - Он отрицательно замотал головой и снова задумался. Ну да, охолопить тут страшнее смерти наказание. Умираешь ты человеком, в человеческом достоинстве. А после того, как станешь вещью... Вещью и умрёшь. И дети твои вещью будут. - Я, вашсиятельство, так скоро ответ дать не смогу. Время надо.
- Сколько времени? - в лоб спросил я, чувствуя, что хватит пить. Ричи был не согласен... Но Рома понимал, что завтра скакать на Дружке, долго-долго, и как сильно будет мутить. Блевать с лошади - та ещё жесть. И камзол жалко.
Он пожал плечами.
- Месяц? Два? Три? Обмозговать надо, с товарищами посоветоваться.
- Боевыми? - для чего-то переспросил я.
- А то. - Кивок. - И это, вашсиятельство, пойдёмте-ка уже спать. А то я как-то с ног валюсь, не чувствую, эта, ножек... - И в подтверждение своих слов он, попытавшись встать, плюхнулся у входа в беседку.
Я попытался повторить его подвиг, и тоже плюхнулся, правда завалившись спиной назад.
