Легенды II (антология) - Хэйдон Элизабет (читать полностью бесплатно хорошие книги txt) 📗
Солнце между тем клонилось к Зимроэлю, и тени над красным озером становились длиннее. Видя, что день на исходе, Фурвен стал ощущать некоторое беспокойство. Слуга, пухлолицый хьорт с лягушачьими глазами, принес ему еды и вышел, ни сказав ни слова. Ужин состоял из графинчика розового вина, куска бледного мягкого мяса и чего-то, похожего на нераскрытые цветочные бутоны. Незатейливая деревенская пища, подумал Фурвен, но вино оказалось хорошим, мясо нежным, соус ароматным, а «бутоны» имели приятно сладкий и в то же время пряный вкус.
Как только Фурвен поел, дверь отворилась, и вошел маленький, похожий на эльфа человечек лет пятидесяти, сероглазый, тонкогубый, одетый в зеленую кожаную куртку и тугие желтые штаны. Его походка и манера держаться давали понять, что он здесь важное лицо. Он носил подстриженные усы и острую бородку; длинные черные волосы, густо прошитые сединой, были связаны сзади. Игривость и лукавство, которые чувствовались в нем, пришлись Фурвену по вкусу.
— Касинибон, — представился человек тихо и без нажима, но с оттенком властности. — Извините за упущения, которые имели место в нашем гостеприимстве.
— Я пока не заметил ни одного, — сказал Фурвен.
— Но вы, конечно, привыкли к большему комфорту, чем могу обеспечить я. Мои люди говорят, что вы сын лорда Сан-гамора. — Касинибон сверкнул холодной улыбкой без всякого намека на уважение, не говоря уже о готовности повиноваться. — Возможно, они что-то не так поняли?
— Нет, все так. Я действительно младший из сыновей Сангамора, и зовут меня Айтин Фурвен. Если вы хотите видеть мои бумаги...
— Нет необходимости. По одному вашему поведению видно, кто вы.
— Могу ли я спросить... — начал Фурвен, но Касинибон тут же перебил его, да так ловко, что это почти не показалось невежливым:
— Значит, вы занимаете видный пост в правительстве его величества?
— Совсем никакого не занимаю. Вы же знаете, что высокие посты у нас даются не по наследству. Сыновьям коронала карьера не гарантирована — им предоставляют .заботиться о себе самим. Когдая вырос, то обнаружил, что почти все благоприятные возможности уже использованы моими братьями. Я живу на пенсию — весьма скромную. — Последнее Фурвен добавил, подозревая, что у Касинибона на уме выкуп.
— Вы хотите сказать, что не состоите ни на какой официальной должности, так?
— Совершенно верно.
— Чем же вы тогда занимаетесь? Ничем?
— Ничем, что можно было бы расценить как работу. Я составляю компанию моему другу, герцогу Дундлимирско-му, развлекаю герцога и его двор. У меня есть небольшой поэтический дар.
— Так вы поэт? — воскликнул Касинибон. — Замечательно! — В глазах у него вспыхнул огонь, и лицо его как-то сразу перестало быть хитрым, сделавшись юным и даже беззащитным. — Поэзия — моя страсть, — почти доверительно поведал он. — Единственная моя радость и утешение здесь, на краю света, вдали от цивилизации. Туминок Ласкиль! Ворнифон! Даммиюнде! Известно ли вам, сколько их произведений я знаю наизусть? — Он стал в позу, как школьник, и стал декламировать что-то из Даммиюнде — одно из самых высокопарных мест, романтическую белиберду о звездных влюбленных, над которой Фурвен потешался еще мальчишкой. Сейчас, однако, он сумел сохранить вдумчивое выражение лица, даже когда дело дошло до гонки по болотам Кайит-Кабулона. Но Касинибон, видимо, почувствовал, что его гость не питает особого уважения к поэзии Даммиюнде. Он смутился, покраснел и резко прервал свою декламацию.
— Немножко старомодно, пожалуй, но я люблю эти строки с детства.
— Не могу того же сказать о себе, — признался Фурвен. — А вот Туминок Ласкиль...
— О, Ласкиль! — И Касинибон тут же попотчевал Фурвена слезливейшей лирикой нимойянского поэта, одной из ранних его работ -- но, видя нескрываемое презрение Фурвена, снова покраснел, осекся и переключился на более поздние стихи, на третий из темных «Сонетов примирения», который и прочел с удивительным артистизмом и глубиной. Фурвен, хорошо знавший и любивший этот сонет, мысленно следовал за декламатором и был странно тронут — не только самими стихами, но также восхищением и мастерским чтением Касинибона.
— Это мне гораздо больше нравится, чем первые два, — сказал он, чтобы прервать неловкое молчание, наставшее, когда отзвучало стихотворение.
Касинибон, видимо, остался доволен.
— Понимаю. Вы предпочитаете более глубокие, серьезные вещи, правда? Тогда, вероятно, две первые попытки навели вас на ложные мысли. Позвольте вас уверить: я, как и вы, предпочитаю позднего Ласкиля. К многому из того, что попроще, я тоже сердечно привязан, но поверьте, пожалуйста: я обращаюсь к поэзии за мудростью, за утешением, за наставлениями гораздо чаще, чем просто желая развлечься. Вы сам тоже творите в серьезном жанре, не так ли? Человека большого ума видно сразу — очень хотелось бы почитать. Как странно, что я нигде не встречал вашего имени.
— Я уже сказал, что мой дар скромен, и стихи мои тоже на многое не претендуют. Развлекать — вот и все, на что я способен. Свои опыты я никогда не публиковал. Мои друзья думают, что напрасно, но мои безделки не стоят такого труда.
— Не прочтете ли мне что-нибудь?
Ну, не абсурдно ли — говорить о поэзии с вожаком бандитов, чьи подручные так грубо схватили его и заперли в этой пограничной крепости, причем надолго, как начинал догадываться Фурвен. В голову не шло ничего, кроме явных глупостей, пошлейших творений пошляка-придворного. Фурвен просто не мог разоблачить себя перед этим странным разбойником как пустой, бессодержательный стихоплет, каковым, по своему внутреннему убеждению, он и являлся. Он отговорился тем, что слишком устал и переволновался, чтобы исполнить что-то надлежащим образом.
— Тогда я надеюсь на завтрашний день, — сказал Касинибон. — Буду очень рад, если вы не только познакомите меня со своим творчеством, но и создадите нечто новое за время пребывания под моим кровом.
Фурвен внимательно посмотрел на него.
— И сколько же, по вашим расчетам, я здесь пробуду?
— Это будет зависеть, — в глазах Касинибона снова зажглось лукавство, уже не столь безобидное, — от щедрости вашей семьи и друзей. Об этом мы тоже поговорим завтра, принц Айтин. — Он показал за окно. Лунный свет проложил по алому озеру длинную рубиновую дорожку, ведущую на восток. — Этот вид, принц, просто обязан вдохновить человека вашего склада. — Фурвен молчал, и Касинибон, не смущаясь, заговорил о происхождении озера, о множестве мелких организмах, придавших окружающей среде такой цвет — как обыкновенный хозяин дома, гордящийся местной достопримечательностью. Но Фурвен в данный момент не проявлял интереса ни к озеру, ни к его обитателям. Касинибон это понял и сказал напоследок: — Желаю вам доброй ночи и спокойного сна.
Итак, он действительно пленник, и держат его здесь ради выкупа. Что за прелестный комический поворот! И надо же себе вообразить — в самый раз для человека, который до седых волос не излечился от любви к идиотской романтике Даммиюнде, — что за Фурвена можно потребовать выкуп!
Тем не менее Фурвен, впервые с тех пор, как здесь оказался, начинал ощущать тревогу. Это дело нешуточное. Касинибон, может быть, и романтик, но не дурак — его неприступная твердыня служит тому свидетельством. Он умудрился стать независимым правителем обширной области в каких-нибудь двух неделях пути от Замковой горы и пользуется скорее всего абсолютной властью, не считаясь ни с какими законами, кроме своих. Его люди явно не знали, что путник, попавшийся им на лугу с золотой травой, — сын коронала, но не побоялись притащить его к Касинибону, когда он уже назвал себя, а сам Касинибон, очевидно, не видит особого риска в том, чтобы держать у себя младшего сына Сангамора.
Выкуп! Подумать только!
Любопытно знать, кто этот выкуп заплатит? У самого Фурвена нет сколько-нибудь значительных средств. У герцога Танижеля они, разумеется, есть, но он, вероятно, сочтет письмо с просьбой о выкупе одной из милых шуточек Фурвена и выбросит его, посмеявшись. Повторное, более настоятельное послание вполне может постигнуть та же участь, особенно если Касинибон запросит за освобождение пленника несуразно высокую сумму. Герцог — человек состоятельный, но готов ли он отдать, скажем, десять тысяч реалов, чтобы вернуть Фурвена ко двору? Многовато для никчемного стихоплета.
