Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга первая - Лазарчук Андрей Геннадьевич (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
Когда солнце поднялось выше свежеошкуренного столба, увенчанного рогами черного лося, покровителя всех новобрачных, жрец прекратил медленный свой ход – и, став сразу как-то меньше ростом, поплелся к колоколу. Он ударил в него трижды. Гости сходились к столу, кто-то вытирая лицо, кто-то – оправляя одежду. Вот-вот должны были показаться молодые, но что-то медлили, давая повод для соленью шуток. Наконец ожидание стало тревожным.
Печати на двери опочивальни – от злых людей и недобрых духов – были на месте. Жрец осторожно снял их, не повредив. Дверь не желала открываться. Стали стучать, потом – ломать.
Ломали недолго.
Благина лежала в постели вниз лицом, разметавшись – будто споткнулась и упала. Несколько красных пятен выступали на ее плечах.
Мечислав, голый, но с мечом в руках, сидел у стены, уронив голову на грудь. Борода его была в высохшей зеленоватой пене. Руки, ноги, грудь – все покрывали красные пятна.
Разрубленные в куски уреи валялись на полу и на кровати. Трудно сказать, сколько их здесь было. Из углов шипели еще живые, искалеченные: без крыла, без челюстей... Вандо опустился на колени перед Мечиславом.
– Брат, – позвал он мертвого. – Брат мой... Он вдруг понял, как много всего ушло с этими смертями. Может быть, больше, чем осталось...
Потом Вандо встал. Подошел к кровати. Наклонился и поцеловал мертвую сестру в восковую щеку. Повернулся и вышел.
– А что было у мускарей?
– Там было... хорошо. Они очень приветливые... теплые. Да, теплые. Ты же помнишь, я тебе рассказывала, как первый раз попала к Диветоху. Помнишь? Я ничего не соображала тогда, а Диветох все понял, он уже знал к тому времени, кто я... Все равно я не понимаю, почему он считал себя моим должником...
– Мускари вообще очень своеобразные существа, а Диветох и среди них слыл большим оригиналом. Ты поделилась с ним своей памятью – вот и все. Он... с чем бы сравнить... бывают люди, которые страстно влюблены в какие-то предметы. Они их собирают, хранят...
– Всего-то?
– Представь себе, да. Ты подарила Диветоху что-то такое, за что он был тебе страшно признателен. Может быть, то горное озеро... Ну, а помимо всего этого... он просто был замечательным человеком.
– Человеком?
– Конечно. Большим человеком, чем многие человекообразные. Много ли стоящих людей попалось нам?
– Много, – сказала Саня упрямо. – Мне – много.
– А что там было еще?
– Они все относились ко мне как бабушки и дедушки к единственной внучке. Баловали... знаешь, даже неловко до сих пор...
– Даже передо мной?
– Перед тобой особенно. Боже, какие они были хорошие... А потом прилетели эти, на птицах...
– И только тогда ты подула в дудочку.
– Да. Я вдруг вспомнила о ней. Точнее – я вспомнила, для чего она. Я помню – она иногда начинала играть как бы сама по себе...
– Это я тебя звал. Ах, Ларисса! Все-таки женщины, даже самые лучшие, – чуть-чуть ведьмы.
– Даже не чуть-чуть. Расскажи мне о ней.
– О Лариссе?
– Конечно.
– Что сказать... Она была очень красивая. Все время, сколько я ее помню, – она просто светилась красотой. Нас сговорили, когда мне было семь, а ей четыре. Мы знали, что будем мужем и женой, и старались заранее к этому подготовиться. Но очень долго ничего друг к другу не испьгтавали – кроме дружелюбия. А потом что-то случилось... это была страсть. Недавно подавили мятеж Дедоя, все лежало в руинах, но люди – выжившие – будто опьянели... Почему-то в такие времена все теряют осторожность. Потеряли и мы. И опекунши Лариссы – к тому времени она была сирота, ее опекали две внучатые тетушки, блюстительницы нравов... они узнали о нашей связи. По обычаю это карается смертью девушки.
– Девушки? И только?
– Да. Наши обычаи иногда трудно понять... Могу я не рассказывать дальше?
– Ох, ну конечно же... А почему ты вспомнил ее сейчас?
Алексей помолчал.
– Тогда, у Оракула... когда нас разлучило...
– Да...
– ...она пришла ко мне. Как... хранительница судьбы.
– И что...
– Ф-ф... Она пообещала, что поможет нам выйти. Но для этого, как ни смешно, я должен был... как бы сказать правильно... дать что-то вроде клятвы.
– В чем?
– Трудно объяснить.
– Ты попробуй.
– Хорошо, попробую. Примерно так: я выведу тебя, а потом вернусь за нею и попробую ей помочь... Алексей неслышно выдохнул. Ему удалось почти не солгать. – Ее ведь не просто убили тогда. Ее сделали Частью.
– Чем?
– Частью. Я не настолько силен в некрономии, чтобы даже самому понять как следует, что это такое. Есть Пустота – мир живых. Есть Целое – туда уходят те, кто просто умер. И есть Части – оставшиеся между Пустотой и Целым. Некоторые – как Железан, например, – до срока или до дела. А некоторые навсегда. Ларисса – навсегда. Если не помочь.
– С нею так поступили... только за то, что она любила тебя?
– За то, что она была моей невестой и не соблюла себя. С нею так поступили за то, что она изменила мне...
– Изменила тебе – с тобой же?!
– Да. Если бы мы не были сговорены – то даже в самом худшем случае отделались бы штрафом.
– Какой бред...
– Бред. Старый опасный бред.
– А что ждет меня?
– Но ведь ты не невеста. Тебя не успели сговорить.
– А должны были?
– Да. Дедой помешал.
– Как много успел наделать этот Дедой... А с кем меня должны были сговорить, не знаешь?
– Не помню. С кем-то из молодых Паригориев.
– Значит, мы отделаемся штрафом?
– В худшем случае.
– А в лучшем?
– В лучшем... В лучшем – ты выйдешь замуж, быстро овдовеешь – твой муж падет на войне, или на охоте, или на дуэли, – и тогда я буду иметь полное и законное право просить твой руки.
– У кого?
– У твоего батюшки. К тому времени ты разрушишь чары Астерия, вторгшиеся войска сложат оружие, ты проедешь на белом коне по вражеским знаменам – гордая, с поднятой головой, – а суровые славы по обе стороны от тебя будут древками копий оттеснять ликующую толпу, готовую на все, чтобы только прикоснуться к тебе, дотронуться до подошвы твоего сапога, – и даже удары тех копий будут принимать за благословение...
Саня закрыла глаза и стала смеяться. Она смеялась, из-под век текли слезы, и Алексей, чувствуя, что падает, рушится куда-то, гибнет в огне, повернулся к ней и начал целовать ее глаза и губы до тех пор, пока она не обмякла вдруг в его руках и не стала отвечать на поцелуи...
