Листья полыни - Семенов Алексей (читать книги без TXT) 📗
— Что, Некрас, ловец звуков, не спится? — ухмыляясь, обратился он к Волкодаву. Волкодав не знал саккаремский, мог лишь отличить его от других языков. И тут, как было и в тот раз, когда он переметнулся в тело Зорко, он ощутил, что понимает, что ему говорят. И язык его ответил за Волкодава, который так и не ухватил связи меж помыслом и изречением.
— Кто не по солнцу живет, тому невдомек, — буркнул венн.
В ответ свистнула плеть. Удар не был в полную силу, даже не вполсилы, и Волкодав легко перехватил бы его, но не стал спешить. Он теперь умел держать удар так, чтобы не было ущерба и чтобы враг поверил, что одолевает, и стал беспечен, позабыв об осторожности. Каменный груз чувствительно, даже больно ударил по умело подставленному плечу. Мускул венна на мгновение стал вдруг тверже камня, и камень отскочил от него, как от стены. Волкодав наблюдал, как в Шо-Ситайне умельцы, укрепляя в земле острейшее копье, давят на острие горлом и копье ломается. Такое венну не было надобно, он не собирался тешить зевак на площадях, зарабатывая монету, но собрать всю силу и твердость тела в одном маленьком его кусочке порой было необходимо, и Волкодав обучился этому.
Саккаремец явно не был удовлетворен. Даже не самим ударом, а тем, как отозвался на него этот Некрас, — Волкодав знал теперь свое имя. Он хотел, видать, ударить еще, посильнее, но старший в страже остановил его:
— Еще успеешь, Мерван. Смотри, вот он вызовет тебя на поединок. А сейчас недосуг. Надо работать.
— Пусть вызовет, — осклабился Мерван. — Пусть раздают похлебку. И быстро.
Саккаремец хлопнул плетью об пол так, что Волкодав понял: бить Мерван умеет и драться тоже. Но не так хорошо, чтобы не справиться с ним.
Когда надсмотрщик вышел, Волкодава кто-то тихо тронул за локоть. Это был старик раб. Впрочем, здесь не было стариков. Ими здесь становились двадцатилетние после пяти лет работы.
— Господин, — тихо заговорил он по-нарлакски, — жила, на которую ты указал нам в прошлый раз, истощается. Если ты будешь так добр, найди нам еще одну. Это облегчит нашу участь еще хоть ненадолго. И твою тоже.
Волкодав знал не понаслышке, что работающим в штольне, где рабы сами находят жилу или залежь самоцветов, дают больше еды и больше отдыха. И меньше наказывают. Должно быть, Некрас не жаловал своим умением надсмотрщиков, коли до сих пор работал в штольне. Но не устоял, чтобы помочь рабам, указал им, где искать жилу.
— Я постараюсь, — ответил венн. Он не стал просить, чтобы его не звали «господином», зане у нарлакцев таким образом было принято соблюдать вежество. — Скоро ли день, когда можно будет вызвать надсмотрщика на бой?
— Через два выхода на работы, господин, — почтительно проговорил собеседник. Был он, видимо, ровесником Некрасу и некогда даже отращивал брюшко, как было принято среди зажиточных горожан Нарлака. Но теперь до глаз зарос черной бородой, где уже вовсю, как в породе, богатой серебряными жилами, блестела седина, кожа на щеках стала лишней и обвисла, глаза запали глубоко и слезились от вечной каменной крошки и дрожащего факельного света. — Но опасайся: он силен, как нечистый дух. А саккаремцы — вот Асхат, к примеру, — говорят, что он шайтан…
— Значит, свой оторванный хвост он носит в руке, — бесстрастно заметил Волкодав. — Кто-то уже лишил его пальцев, а я лишу его хвоста.
Хриплые, сдавленные звуки в ответ были, должно думать, смехом. Собеседник смеялся, но в подземельях быстро забывают, что такое смех и как надо смеяться. А вспоминают после с превеликим трудом. И от этого — от смерти смеха в душе — здесь умирают быстрее всего, как осознал Волкодав через годы.
Хлыст свистел в воздухе и метался с быстротой раздраженной гюрзы. И жалил. Но уже не так, как прежде, многие годы спустя. Волкодав не всегда успевал подставить каменному жалу или самой жесткой плети, сделанной из жесткой шкуры какого-то неведомого животного, место на теле, готовое принять удар. Мерван владел своим оружием поразительно искусно. Казалось, что даже не надсмотрщик орудует хлыстом, а тот сам по себе способен думать и действовать. Но, пусть не всякий из стоящих по кругу это замечал, Мерван не нападал. Надсмотрщик защищался от ловца звуков, еще седмицу назад ничем не проявлявшего наличия в себе такой прыти. Его словно подменили. Но и это увидел не всякий.
Некрас двигался мало, не делая каких-то скорпионьих ухваток или тигриных прыжков. Он просто переступал на шаг вправо или влево, вперед или назад, делая это чуть ли не с ленцой. Думалось, что он опасается хлыста и могучих рук Мервана, и в этом никто не мог его упрекнуть. Но надеяться на победу в такой схватке было глупо.
Однако те, кто умел различить подноготную схватки, читая ее, будто по буквицам, видели, что венн словно бы танцует какой-то ритуальный танец, каждое движение коего осмысленно и последовательно. Он словно воздвигал из своих движений некое сооружение, выстраивал вокруг Мервана невидимую клетку, в которой тот уже не видел ни единой щели, чтобы выбраться. Хлыст вертелся бешено, но венн отвоевывал у этого слитного существа, состоявшего из Мервана и его плети, одну за другой невидимые стороннему оку пяди пространства, подбираясь к рубежу, откуда должен был последовать смертельный удар.
Хлыст взвился, изогнулся змеей, и каменный наконечник полетел прямо в лицо венну. Мгновение, и Волкодав, распластавшись над каменным полом, нырнул под хлыст и словно бы потерял вес на длительность одного удара сердца. На высоте локтя пролетел он разделявшие его и Мервана две с половиной сажени и, распрямляя руку, ударил тому в голень, под коленом. Скаккаремец не носил высокие сапоги, и колени его были открыты. Можно было помыслить, что у Волкодава в руке кастет, ибо надсмотрщик рухнул на одно колено сразу, будто по ноге ему не ударили, а просто отняли ее. Упал как раз на то правое колено, по коему бил Волкодав. Упал и заскрежетал зубами, ослепленный и разъяренный болью. Но яриться было поздно. Венн уже мягко перекувыркнулся через плечо и, разворачиваясь, ногами, точно клещами, обхватил Мервана за шею и, дернув, швырнул его навзничь. Молниеносно вскочив, венн прыгнул на врага и, вздернув того за волосы, задрал ему голову назад. А потом, когда Мервану осталось только таращить к закопченному своду злые глаза, рванул вверх полу халата.
Все, кто стоял в ближнем ряду, ахнули, даже те, кто уже привык ничему не удивляться, проведя многие годы в этих подземельях между жизнью и смертью, когда цена их выравнивается и граница меж ними исчезает. Те, кто был подальше, тянули шеи и терли глаза, не веря сами себе: хвост, самый настоящий, живой и гибкий, тонкий, с маленькой кисточкой, свешивался у Мервана сзади и, дергаясь, стучал по полу, точно у недовольного кота.
— Шайтан! — завопил один из стражников, родом саккаремец. — Мне говорили, что он шайтан! А вы не верили!
— Шайтан, — мрачно кивнул другой, бывший здесь старшим. — И ноздря у него одна. Ты что, никогда не видел шайтанов? Подумаешь, диковина. Они и здесь на каждом шагу. Держи его, венн, и вместе с ним можешь убираться. Мне не нужны ни хвостатые шайтаны — с бесхвостыми я хоть знаю, как справиться, — ни рабы, которые ведают горы лучше рудознатцев и сражаются лучше моих воинов. Тебя проводят. Наверху зима, но один халат на двоих у вас есть.
Потом он, сделав предупреждающий жест страже и Волкодаву, подошел к Мервану и сказал ему на ухо так тихо, что не слышал никто. Кроме Волкодава.
— Я поставил тебя здесь не для того, чтобы ты позорил наш род. И судить тебя здесь я не буду, потому что здесь не Саккарем. Здесь наше владение. Пусть тебя судит твой венн.
Старший глянул в лицо Волкодаву, и тот увидел на миг, что и у него нет перегородки меж ноздрями.
— Проводите их. И дайте вина на дорогу, — бросил стражник своим людям. — Хватит потехи. Подольше поспят. Завтра шибче будут работать.
