Дикая магия - Уэллс Энгус (книги бесплатно TXT) 📗

Он был меньше, чем шатёр Айджана Макузена, но тоже роскошный, с застеленным коврами полом. Жаровни согревали его. Очен показал им, где они будут спать. От женщин Каландрилла и Брахта отделял лишь занавес из тяжёлого шелка. Во второй комнате шатра стояли стол и табуретки. Через открытый полог отсюда был виден весь лагерь. Вазирь задумчиво смотрел на лагерную суматоху.

— Ты считаешь, он здесь? — спросил Каландрилл, подходя сзади к маленькому колдуну.

— Не думаю. — Очен покачал головой. — Даже если бы он был здесь, то видел нас и наверняка успел сбежать. — Слова старца подтвердили опасения Каландрилла. — Он уже слишком близок к цели, чтобы рисковать.

— Тогда зачем эти поиски? — сказал Брахт, махнув рукой в сторону лагеря, гудевшего как потревоженный улей.

— Я могу и ошибаться, — устало проговорил Очен и почти шёпотом добавил: — К тому же необходимо замедлить продвижение армии, да простит меня Хоруль.

— Что? — Керниец непонимающе нахмурился. — Почему?

Очен отошёл от полога и протянул озябшие руки к пламени жаровни.

— Я подозреваю, — пробормотал он так тихо, что они едва его слышали, — что Рхыфамун вообще не шёл с армией. С Накоти ему пришлось бы продвигаться со скоростью войска. И сейчас он бы места себе не находил от нетерпения. Полагаю, он идёт самостоятельно.

А чем ближе он к Фарну, тем сильнее становится и тем больше у него возможностей добраться до Безумного бога. Вы знаете, что Фарна питает пролитая кровь, следовательно, война только усиливает его. Так представьте, что будет, когда такая армия появится под Анвар-тенгом. Представьте, сколько прольётся крови, когда эти силы схлестнутся с восставшими.

Очен отвернулся от жаровни. В тусклом свете лицо его, казалось, было омрачено ужасными сомнениями. Каландрилл понимающе кивнул, но Брахт все ещё хмурился, и колдун пояснил:

— Ежели войско, соединённое с тысячами Озали-тенга, столкнётся с восставшими, то земля пропитается кровью. В этом и состоит горькая ирония. Верные войска будут оборонять ворота, но сия оборона означает усиление Фарна. — Он со вздохом покачал головой, и Каландриллу вдруг показалось, что прожитые годы всей тяжестью навалились на старика; жизнелюбие его словно испарилось. — Я не хочу устраивать пир Безумному богу, если его можно избежать. Чем дольше не начнётся битва, тем больше у вас возможностей уничтожить Рхыфамуна, ибо, когда начнётся полномасштабная война, противник наш приобретёт мощь неимоверную.

Я не могу помешать войне. Хоруль, я вовсе не уверен, что должен это делать. А подобная головоломка может свести с ума любого самого мудрого из магов: если война начнётся, Рхыфамун станет непобедим; если Анвар-тенг падёт…

Он не договорил, Каландрилл закончил за него хриплым голосом:

— …то Рхыфамун опять же победит.

Брахт едва слышно пробормотал:

— Ахрд.

Очен нахмурился и продолжал:

— И посему я решил рискнуть. Я очень надеюсь, что мы доберёмся до Анвар-тенга прежде, чем начнётся битва. С поддержкой вазирь-нарумасу вы сможете уничтожить Рхыфамуна. Хочется верить, что я поступаю правильно.

В голосе его прозвучала мука и боль. На лице было написано сомнение.

— Ты делаешь то, что можешь, — сказал Каландрилл, — то, что должен.

Он хотел успокоить Очена, но колдун хрипло рассмеялся и горько произнёс:

— Истинно. Но, поступая так, не предаю ли я свой клан, не открываю ли восставшим доступ в Анвар-тенг?

— А если ты ошибаешься? — спросил Брахт. — Если Рхыфамун до сих пор в теле Джаба Орати и все ещё находится в этом лагере?

Очен взглянул на кернийца и невесело улыбнулся.

— Тогда нам остаётся только надеяться на то, что его скоро найдут, — ответил он. — Будем всю ночь начеку, но я вряд ли ошибаюсь.

— Ты, пожалуй, прав, — впервые заговорила Катя, — ты прав во всем, что делаешь.

Очен благодарно кивнул, но Каландрилл понял, что слова девушки ничуть его не успокоили. Он лихорадочно пытался разрешить загадку, мучавшую вазиря, но не находил ответа.

— Остановить Рхыфамуна, победить Безумного бога — задача куда как более важная, чем твой долг перед родом. Это долг перед Хорулем, перед Молодыми богами. Дера, если Фарн пробудится, макузены вообще могут исчезнуть с лица земли. Если победим мы, весь мир будет перед нами в долгу, — сказал Каландрилл.

Это было единственное утешение, которое пришло ему в голову.

— И все же, — едва слышно произнёс Очен, — во мне течёт джессеритская кровь, и я всю жизнь служил макузенам. Мне тяжело обманывать свой народ.

— Ты никого не обманываешь, — заявила Катя. — Брахт прав, Рхыфамун ещё может пребывать в рядах макузенов. Так что ты правильно поступил, потребовав устроить поиски.

— Боюсь только, что они напрасны, — возразил Очен. — Я по-прежнему убеждён, что его здесь нет.

— Два дня вряд ли изменят ход войны, — заявил Брахт. — Ты берёшь на себя слишком большую вину.

— Возможно, — Очен пожал плечами. — Но мне следовало честно объясниться со своим народом.

— Нет, — возразил керниец, но вазирь поднял ладонь и с усталой улыбкой произнёс:

— Хватит, друзья, я понимаю, вы хотите меня успокоить, но это дело моей совести, и больше ничьей. Я сам должен во всем разобраться, а я страшно устал. Давайте спать.

Брахт собрался было добавить что-то ещё, но Катя взяла его за руку и отвела в сторону.

— До утра, — сказал Каландрилл, предложил руку Ценнайре и галантно довёл её до перегородки, разделявшей две спальни. Он хотел её поцеловать, но все пологи были открыты, так что он ограничился поклоном и пожеланием спокойной ночи. Она ответила тем же и, войдя в спальню, опустила за собой полог. Он с мгновение постоял, хмурясь, а затем пошёл к Брахту.

В их половине шатра жаровни не было, и она пребывала в полумраке, парусина слегка колебалась под дуновением ветра. С улицы доносился шум огромного лагеря. Каландрилл зевнул, стянул пояс с мечом и поставил ножны у изголовья. Скинув сапоги, он пошёл к умывальнику и начал умываться.

— Ахрд, мне жаль старика, — раздался сзади него голос Брахта. — Он страдает, а я успел его полюбить.

— Да, — согласился Каландрилл, растягиваясь на кровати. Подушка была жёсткой, но после стольких ночей, проведённых под открытым небом с седлом под головой, даже она показалась ему роскошью. Веки его отяжелели. — Очен — настоящий друг.

Брахт сказал что-то ещё, но Каландрилл уже его не слышал. Сон навалился на него, и он едва сумел произнести обереги.

Рассвет выдался ярким, солнце золотистым диском висело над самым горизонтом. Небо ещё не решило, каким ему стать: голубым или серым. Ветер улёгся, воздух был свеж и прохладен. Бесчисленное множество столбов дыма поднималось над лагерем. Запах пищи смешивался с запахом миндаля — вазири искали. Чазали не явился в шатёр, и путники позавтракали с Оченом.

Сразу после завтрака им принесли все, что могло понадобиться в пути до Анвар-тенга. Никто не стал вспоминать о сомнениях Очена, а сам старец выглядел несколько подавленным. Когда Каландрилл заботливо поинтересовался причиной, колдун пояснил, что потратил немало колдовских сил на очистку дороги от снега и устал.

— Будем надеяться, что Хоруль подморозит тропу настолько, что мне не придётся больше прибегать к колдовству, — сказал он, неуклюже вскакивая на коня. И, ухмыльнувшись, добавил: — Хотя я и не уверен, что моим старым костям будет удобно на этом животном.

— Ну что, может, я впереди? — предложил Брахт, и Очен кивнул, оглядывая лагерь, словно прощаясь со своими родственниками и друзьями.

Керниец пришпорил жеребца, и они рысью направились мимо шатров и людей, лошадей и повозок, расположившихся словно на зимовку.

Чтобы выехать из лагеря, им понадобился почти целый час, а затем они поскакали по нетронутому, наметённому ветром снегу. Там, где снег был замёрзший, они продвигались быстро. Там, где лошади проваливались в сугробы, приходилось замедлять шаг.

К полудню, когда солнце повисло у них над головой, как бесстрастное внимательное око, огромный лагерь пропал из виду. Впереди, насколько хватало глаз, поблёскивала снежная целина. Несмотря на бледное солнце, она слепила путников, и Брахт предложил сделать привал. Они вскипятили чай и перекусили, и керниец вытащил из костра обуглившиеся сучья, сунул их в снег, остужая, а затем нарисовал вокруг глаз чёрные круги. Он поделал это с каждым из путников, и они не могли смотреть друг на друга без смеха.