Серые земли (СИ) - Демина Карина (читать хорошую книгу .txt) 📗
Теперь же все.
И жалко себя стало до невозможности.
— Кр — р–ровь? — она тронула щеку и улыбнулась. — Кровь красная. Красиво… в тебе много крови… хорошо… здесь будет очень — очень красиво… — доверительно сообщила панночка Богуслава, нож перехватывая.
Андрейка рванул дверь.
Почти успел.
Сперва даже показалось, что успел… он и боли?то не почувствовал, так, кольнуло что?то в бок, вроде как холодное… или, напротив, горячее… а потом повело вдруг, как после пьянки… Андрейка на работе не потреблял, не нюхал даже, и потому обиделся от этакой жизненной несправедливости.
Руку протянул, чтобы выдрать то, холодное аль горячее, в боку засевшее.
И дверь поддалась, отворилась беззвучно, позволяя ему упасть.
Не хотел падать.
А не устоял.
И нашарил за пазухой свисток, хватило еще силенок дунуть… разок всего, без особое надежды…
Богуслава поморщилась: звук оглушил.
И заставил отпрянуть от человека, которого ей следовало убить. Он и упал?то некрасиво, без должного изящества, а потом дверь посмел захлопнуть. Богуслава толкнула ее, но та не поддалась.
Пахло кровью.
И пятна ее рассыпались по ковру… красиво, пожалуй.
Присев, она потрогала ближайшее, понюхала пальцы, удивляясь чудеснейшему аромату. И как прежде она не замечала его? Он лучше всяких иных… Богуслава провела пальцами по щеке. И по второй. И по шее тоже. Тронула запястья. Вздохнула: она искупалась бы целиком…
Чудесная мысль!
Великолепная просто! Богуслава вскочила, озираясь… конечно. Ванна. Ванна, наполненная кровью до самых краев, и она, Богуслава, в ней…
Не здесь.
Противный звук слышали. Явятся. Не поймут. Красивых людей часто не понимают или же понимают превратно. Следовательно, ей нужно уйти… куда?
Куда?нибудь…
Туда, где Богуславу не найдут… и где есть ванна… и кто?нибудь, кто отдаст свою кровь, чтобы Богуслава стала еще краше.
Она вышла из квартиры, аккуратно прикрыв дверь. Оглянулась. И направилась к черной лестнице, почти здраво рассудив, что полиция двинется по парадной.
Она никого не встретила на своем пути.
И из дому выбралась незамеченной…
Близился вечер.
И улочка обезлюдела. Жаль. Богуславе нужен был кто?то живой и с кровью.
Она шла… и шла… и долго шла. И редкие прохожие, встретив женщину в грязном платье спешили убраться с ее пути. Она же спешила, понимая, что вот — вот опоздает… что уже опаздывает… луна вновь наливалась цветом, становясь похожей на крупное белое яблоко.
Когда?то Богуслава любила подобные.
Раньше.
Она подхватила юбки, которые мешали, и бросилась бегом, на зов луны, на голос той, которая обещала ей долгую жизнь…
…и корону княгини Вевельской…
…корона Богуславе нужна. Она ведь красива, много красивей купчихи.
— Конечно, — согласилась тень, вытягиваясь на дорожке черной змеею. — Совершенно несправедливо…
— Мы ее убьем?
— Нет.
— Выпустим всю кровь, — Богуслава остановилась.
— Выпустим, — тень поднялась. — Непременно выпустим…
Она вдруг поплыла, вновь меняя обличье, становясь плотной, тяжелой. И порыв ветра донес до Богуславы острый звериный запах.
Она очнулась, всего на мгновенье, и успела удивиться тому, что находится не дома, но в лесу… или в парке?
Определенно, в парке.
Вон и фонари загораются. До них недалеко, с десяток шагов, но сделать их не позволят.
— Ты… — Богуслава смотрела в желтые глаза твари, похожие на две луны. — Ты не можешь меня убить! У нас с ней договор! Я нужна…
Тварь оскалилась.
Она скорее походила на человека, нежели на волка, но человека уродливого, с непомерно широкими плечами, с руками длинными, узловатыми, покрытыми короткою бледной шерстью. На короткой шее сидела приплюснутая голова.
И Богуслава не находила в себе сил закричать.
Хотя бы отвести взгляд.
Она смотрела и на черный собачий нос, который подрагивал — тварь чуяла кровь и запах этот манил ее, он и вправду был прекрасен.
Для нежити.
— Прочь, — Богуслава отступила.
Она не умрет.
Невозможно такое, чтобы она умерла… она нужна… княгиня Вевельская… пока еще не княгиня, но ей обещали…
— Прочь…
Тварь покачнулась.
И напала.
Богуслава только и успела — лицо закрыть, почему?то ей не хотелось, чтобы лицо это изуродовали.
Она ведь прекрасна.
Даже после смерти.
Гавриила разбудила луна.
Он услышал далекий шепот ее, заставивший зажать уши и сползти с кровати.
— Нет, — он сказал это громко, заглушая и луну, и собственную, некстати очнувшуюся память. — Еще слишком рано!
Но луна, крупная, вновь ровная, будто бы и не убывала она вовсе, повисла аккурат напротив окна. И на Гавриила она глядела с насмешкою.
— Я не твой, — он поднялся и пальцы из ушей вытащил. — Слышишь?
Смех за спиной заставил обернуться.
Никого.
Только вздох за левым плечом, только прикосновение к волосам.
— Глупенький…
Ее голос по — прежнему сладок, как в тот день, когда она помогла… но Гавриил отплатил ей за ту помощь, разве нет? Исполнил свою часть сделки.
— Неужели ты думаешь, что все так просто?
Зеркало.
И луна, в нем отраженная… в этом дело! И Гавриил, содрав покрывало, набросил его на зеркало.
Она лишь рассмеялась.
— Ты все равно вернешься, — сказала та, имени которой он не знал.
— Нет.
— Ты и вправду думаешь, что люди тебя примут?
— Да.
Приняли уже. И тогда, в приюте… и после…
— Разве? — она всегда знала чуть больше того, что он желал бы о себе рассказать. Она видела правду, а Гавриил не умел справляться с этой правдой. — Разве в приюте тебе жилось хорошо?
Он не ответил.
— Над тобой смеялись… издевались… дразнили… помнишь, как тебя заперли в подвале? Сколько ты просидел там…
— Это не имеет значения.
— Два дня… а когда тебя нашли, что сделал наставник? Наказал он тех, кто и вправду был виновен?
— Уйди!
— Он велел высечь тебя…
Не ложь. С ложью он справился бы легко, но она всегда говорит лишь правду.
— Они чуяли в тебе чужака… иного… и все еще чуют. Потому и сторонятся. Не верят… — теперь ее присутствие ощущалось явно, и Гавриил вздрогнул, когда она прикоснулась к шее. — Вернись, мальчик. И я сделаю тебя счастливым.
— Как?
— Дам тебе свободу.
— Я уже свободен, — он вывернулся из?под ее руки, задавив ту свою часть, которая отчаянно желала этой ласки.
— И в чем же твоя свобода? — она не разозлилась.
Всегда спокойна.
Доброжелательна.
— В том ли, что ты служишь этим… ничтожным существам? Мучишь себя, пытаясь уберечь их покой?
— Это мой выбор.
— Глупый выбор. Они того не стоят.
Гавриил стиснул зубы.
— Вернись.
— Нет.
Смех.
Легкий, как весенний ветерок, тот самый ветерок со слабым ароматом первоцветов, который закружил голову, почти лишил памяти.
— Твоя свобода, — Гавриил облизал пересохшие губы. — Это не свобода вовсе…
— Ты будешь волен делать все, что тебе заблагорассудится, — она никогда не отступала просто так, и сейчас не собиралась.
— Что именно? Убивать? Грабить? Насиловать… гнать жертву, пока силы ее не оставят? Забавляться, как…
— Как кто, Гавриил? — ласковый — ласковый шепот. — Как твой отец?
— Он мне не отец…
— В этом твоя беда, ласковый мой мальчик… и в этом твое счастье… ты не хочешь походить на него? Пускай… будь собой…
— Я уже есть, — он все же повернулся к окну и в два шага преодолел расстояние до подоконника. Распахнул створки в безумном порыве, едва не вырвав очередную с корнем. — Я есть! Я существую!
И ответом ему был далекий вой твари, которая вышла на охоту.
Евдокия всю ночь не могла заснуть, стоило смежить веки, как перед глазами вставала зыбкая стена и тени душ за ней.
— Мы есть, — шептали они, протягивая к Евдокии полупрозрачные руки. Во сне теням позволено было преодолеть стену, и Евдокия явно ощущала прикосновения их, липкие, будто бы пальцы эти были обернуты паутиной.
