Кот баюн и чудь белоглазая (СИ) - Ладейщиков Александр (читать книги регистрация .txt) 📗
Рогнеда присела на ложе, вздохнула. Происходило что-то страшное — недаром княгине приснился давеча сон — будто в окно бьётся ворон, грозит лапкой.
На ложе стонала Людмила — воды уже отошли, ночная рубаха промокла — Рогнеда, третья жена светлого князя помогла снять юбки. Как здорово, что она вытирает холодной мокрой тряпкой горячий лоб! Внутри что-то дёргалось, билось — небесные боги, хоть бы не горячка, не воспаление! В первые роды такой боли не было, Людмила помнила точно! Где же муж и сынок? На дворе уже ночь, а они не едут! Кто там прискакал? Вроде бы конь всхрапнул? Кто-то ругнулся на дворе, заскрипели ступени…
— Чурило! — слабо позвала Людмила мужа.
Никто не ответил, не отозвался.
— Рогнедушка, ты тут?
— Здесь, милая. Сейчас воды принесу, начнём потихоньку рожать.
— А где все девки, где бабки-повитухи? Что происходит?
— Лежи, не бойся. Кого-то в городе ловят, все заняты. А девки-дуры, попрятались!
Людмила слабо улыбнулась, немного успокоившись. От этой улыбки Рогнеду пробила дрожь.
Лестница вновь скрипнула — кто-то тяжко брёл в княжеские покои или в гридницу. В мыльне горели три свечи, сквозило. Дверь заскрипела пронзительным голосом, приоткрылась — в коридоре и на лестнице стояла тьма, в ней кто-то мельтешил — в ночи кипела странная, таинственная и оттого очень страшная, опасная жизнь. Рогнеда напряжённо всматривалась во тьму — но, слава светлым богам Асгарда — в мыльню вошла доверенная рабыня, старая Хава. Следом за ней — молодая девушка, как же её — ах, да, Мишна, она помогала Хаве по хозяйству — большому и сложному. Чай не в лесу живём — добра много… Рогнеда оживилась, повеселела, их было уже четверо — есть, кому кружку воды подать, принять ребёнка. А за дровами идти, или за повитухой — всё равно страшно! Ох, что там? Роженица стонет, вся мокрая, а схваток нет! О, небеса! Как бы ни потерять её! Что там? Кровь хлынула? С гноем! О, боги! Людмила хрипло стонала, с каждым вздохом вытекала алая струйка крови.
Наконец, тело княгини выгнулось, она задрожала, вскрикнула, замолкла.
Внезапно дверь страшно грохнула об стену, в мыльню вломился огромный мужик, страшный, усы топорщатся, короткий меч сверкает в руке. Это Грубер, старший повар! За ним ещё один — молодой, наглый, в руке сабля. Гридень? Да, точно. Почему они вооружены? Неужели измена?
— Это кто тут у нас спрятался? — сладким противным голосом пропел молодой парень, но Грубер огромной лапой придержал его, уставившись налитыми кровью глазами на ложе.
— Подожди, Гмырь! Тут никто не спрятался! Тут враги изводят законный Дом Белозерского княжества! Сначала князя, теперь вот княгиню!
Все в ужасе посмотрели на ложе — от колеблющихся свечей казалось, что Людмила жива — не может быть мёртвой женщина с таким большим животом, будущая мамочка. По лицу пробегали тени, казалось, что плоть шевелится — но кожа женщины уже напоминала фарфор восточной чаши, губы сузились, нос заострился. Рогнеда в ужасе закричала, запричитала, путая словенские, чудские и норманнские слова. А, впрочем, её понимали — все наречия были в ходу с детства, обиходных слов в языках было по тысяче — не более. Мишна бросилась к телу Людмилы, заметив краем глаза, что пока все рассматривали тело княгини, Хава исчезла. И не мудрено — в чёрном платье и чёрном платке во тьме мыльни исчезнуть легко, к тому же заговорщики в суматохе две свечи задули, осталась одна.
— Что ты сказал, смерд? Повтори! — глаза Рогнеды сияли, она бросилась на Грубера с кулаками. Огромный прусс легко отшвырнул женщину в сторону, она упала на пол, загремев котлами, стоящими у печи. Грубер подошёл к Людмиле, потрогал толстым пальцем сосуд на шее, что всегда бьётся в такт с сердцем, вместилищем души. Кожа была холодной, жизнь отсутствовала. Повар удовлетворённо улыбнулся.
— Извели, враги. Гмырь, а ну-ка, поговори с княгиней! Давно мечтал, небось, о таком сладком разговоре? — улыбка Грубера была гнусной, кривой, от него воняло хмельным пойлом, оно булькало в животе, клейким потом расплывалось по серой рубахе.
Парень подскочил к Рогнеде, наступил на её раскинутые руки — княгиня закричала, заизвивалась, выгибаясь всем телом — она всё поняла. Гмырь, похохатывая, ударил её по лицу, потом коленом в низ живота, широко раздвинув её сомкнутые ноги. Левой рукой он расстегнул пряжку ремня, плоть его рвалась из-под рубахи наружу. Гридень кинул саблю на пол, ещё раз ударил княгиню по лицу, потом приподнял её за бёдра, закинул юбки на голову. Наклонился, смачно сплюнул, грубо и страшно стал насиловать ошеломлённую женщину, вцепившись жёсткими пальцами в нежные белые груди.
— Будешь знать, сука княжеская! Сами, небось, с золота ели, а нам — объедки!
Толстый Грубер в это время резво повернулся и схватил Мишну за руку. Девушка попыталась вырваться, но рука оказалась зажата, словно рачьей клешнёй. Грубер стряхнул с ложа тело мёртвой княгини, словно соломенную куклу, уронил Мишну вниз, навалился на неё огромной потной массой, замычал, пустил липкую слюну, принялся шарить рукой по её груди, пытаясь разорвать платье сверху донизу.
Девушка сначала решила укусить повара за волосатую лапу, даже нацелилась, приоткрыв рот и обнажив зубы. Когда Грубер, захохотав, пробасил, что ей сейчас будет очень приятно — пусть она и дальше улыбается, Мишна попыталась завести руку за спину, туда, где был прицеплен кинжал Коттина. Наглый толстяк уже перешёл все границы галантности — мало того, что он разорвал платье и теперь пытался поймать толстыми губами сосок её груди, так он ещё, не вставая с раздавленной девушки, одновременно пытался расстегнуть ремень и стащить короткие кожаные штаны. Мишна, сохраняя хладнокровие, повернулась и посмотрела в сторону Рогнеды. Проклятый гридень, закатив глаза и закинув голову, довольно рычал, продолжая творить насилие. Княгиня слабо стонала, лишь иногда вскрикивая, руки её были закинуты за голову, запутаны в юбках.
Мишне удалось, несмотря на тяжёлое тело повара, прижавшее её к ложу, просунуть руку под спину и взяться за рукоятку кинжала. Дальнейшие действия были крайне затруднены, и девушке оставалось лишь смириться. Грубер наконец-то стащил штаны, одной рукой держа её за горло. Наконец, повар отпустил задыхающуюся жертву, схватил девушку за бёдра, поднял её ноги к низкому тёмному потолку, придвинул тело. Зарычав, Грубер отпустил одну ногу Мишны, схватил рукой блуд, направил его во вместилище любви, с силой вогнал внутрь, закричав от восторга. Это оказалось его последним прижизненным впечатлением. Мишна, почувствовав, что повар держит её только за одно бедро, извернулась, кинжал целиком вышел из ножен. В момент радостного вопля Грубера её рука оказалась снаружи. Мишна, мысленно досчитав до трёх, изо всех сил вогнала узкое лезвие драгоценной багдадской стали в левый бок насильника. Кинжал вошёл под ребра по самую рукоять, украшенную драгоценными камнями. Грубер внезапно остановился, его руки медленно разжались. Мишна вдруг осознала, что повар мёртв. Девушка упёрлась ногами в брюхо мужчины, оттолкнула его, затем скользнула в сторону — пока потное тело не упало на неё, не вдавило в неласковое ложе.
Где же Хава? Одинокая свеча трепетала во тьме, скупо освещая тёмные стены мыльни — на полу по-прежнему возились два тела. Вдруг Рогнеда закричала, потом раздался глухой удар, ещё один, светлая княгиня застонала, заплакала. Мишна всмотрелась в темноту и увидела голого гридня с отвратительным именем Гмырь, сидящим на груди Рогнеды. На руку он намотал волосы княгини, другой бил её по лицу. Мишна соскользнула с постели, вытащила кинжал из тела Грубера — и тут из-под ложи вынырнула фигура, завернутая во всё чёрное. Девушка заметила её только потому, что нечто на миг заслонило огонёк свечи. Чёрной кошкой в тёмной комнате, не скрипнув ни одной досочкой, Хава на цыпочках скользнула к молодому насильнику. Мишна замерла — минута была критической, каждое мгновение Гмырь мог окликнуть своего наставника — поменяться жертвами или объединить усилия.
