Ловец бабочек. Мотыльки (СИ) - Демина Карина (книги регистрация онлайн .txt) 📗

— Любопытно, — Себастьян перешел к другому портрету.

Генерал?

Чинами, мундирами и саблею на поясе, на которую он возложил руку…

…или Храпун, трижды судимый и недавно вернувшийся с каторги в родные края. Личность примечательная и доставлявшая околоточным немало заботы неугомонным норовом своим. А что, в чинах он даже смотрится, и щеки его, и два подбородка, от коих и каторга не избавила. Ишь, брыласт и свиреп, как хорошему генералу положено.

А вот чиновник в скромном цивильном платье, что само по себе удивительно, поелику и эта братия на парадные портреты в парадных же мундирах писаться предпочитала. Но лицом худ. Высок. И выражение такое, по-чиновничьи усталое, будто утомили донельзя его мелкие просьбы мелких же людишек.

…Тывтун.

…вор-домушник, из везучих, лишь единожды взят был, да и то по малолетству. И видать, не понравился ему сиротский дом, если стал осторожен, что лис. Трудиться трудится, об этом доносят, но вот взять его не выходит.

Задерживали раз пять, да всякий раз выпускали, мало что не извинялись.

— А у него было чувство юмора, — признал Себастьян, переходя от портрета к портрету. И тянула немедля отправиться в присутствие, проверить и тот, что висит в его, Себастьяновом, кабинете. А ну как и тут без сюрпризов не обошлось?

И ведь, шельма, не один год работал. Сколько ж их разошлось-то, по кабинетам да резиденциям? Висят, родимые, мух радуют. Глаз хозяйский если и остановится на таком в редком приливе благопочитания, все одно не заметит. А коль надоест этакое непотребство созерцать, новый портрет закажут. Но навряд ли. Новый портрет — сие трата, а и без того чиновнику порядочному есть куда тратить… и где, право слово, хоть толика уверенности, что новый портрет лучше старого будет?

То-то и оно.

— Он рисовал местный сброд. Попрошаек. Воров. Мошенников… не знаю, на всех ли картинах или только на этих, — Себастьян прошелся вдоль галереи. — Думаю, тут по клиенту… Рынька…

Он останавливался у каждой картины.

Объяснял.

Катарина слушала.

— Этого не знаю… и этого…

Она отставила картины в сторону. Подобных набралось с полдюжины. Два генерала. Чиновник. Две принцессы, относительно которых у Себастьяна имелись свои догадки, тянувшие на прямое оскорбление правящей династии, что приравнивалось к измене, и сам король с ликом дебелым, пустым.

— Девиц отставь… не нашего полету птицы, — Себастьян поморщился и отвернул картины к стене. Он представил, сколько писать придется. Бумаги уйдет, а следом — скандал… нет, проще будет тихонько спалить картины к Хельмовой матери и сделать вид, что конкретно этих двух не было. Наследники, коль сыщутся — что сомнительно, столько времени прошло, а никто не объявился с требованием передать немедля все имущество покойника в любящие родственные руки — возражать не станут…

— Четверо, — Катарина прошлась вдоль галереи и остановилась. — Этот. Берженевский по кличке Глухарь… рецидивист. Начинал карманником, но в драке покалечил руку. Перешел было на дома. В одном хозяйка попалась. Имела неудачу раньше положенного с работы вернуться. Вот он ее и приложил… отсидел десяток лет. Вышел. Проходил по двум делам, но доказать не вышло… в последний год о нем, признаться, не слышала…

Значит, знакомства у покойного имелись преобширные.

— Это… — чиновник был толст и брыласт. Парадный костюм ему казался тесноватым, а яркая бляха ордена и вовсе гляделась нелепо. — Тимофеенко. Скупка краденого. Задерживался пять раз, но отпускали. У него кто-то есть на верхах, если так… а может, сотрудничает, вот и закрывают глаза.

— Этих не знаю…

Король.

Королевич… верней генерал. Лик вполне благородный, с чертами тонкими, со взглядом суровым, в котором читалась этакая непоколебимость. Усики.

Бачки.

Шея длинная. Худощавая.

Мошенник?

Двоеженец?

Просто случайный человек? Хотя тут Себастьян сомневался. Случайных людей здесь не попадалось. И если пролистать картотеку, глядишь, сыщется кто подходящий. Но все ж куда больше интересовал его другой портрет.

Король.

Королевичей было трое. Генералов с чинами и вовсе изрядно, на любой вкус. А король один-одинешенек, хотя, если подумать, то именно государевы портреты в особой цене были. Это без лика прямого начальства обойтись возможно, особенно, ежель начальство оное и без того ликом пресветлым ежедневно радует. А вот королевский портрет указанием свыше положен.

Распродал всех?

Или… или все ж не столь рисков он был, покойный живописец? Генералов с подложными ликами малевать — это хулиганство, за которое, если и поймают, то пальчиком погрозят. А вот коронное семейство — иной коленкор… потому и сохранил портретец тут.

Средь иных.

— Погоди… зря я про девиц… поставь-ка рядом с королем, — догадка была… безумною.

До того безумною, что Себастьян понадеялся на ошибку. Все ж должен быть в мире какой-никакой разум… а зря.

— Их не узнаешь? — спросил он Катарину. — Посмотри хорошенько… позабудь про цвет волос… отбрось украшения…

…золото ослепляет.

…а регалии и вовсе делают изображенных на картинах людей безликими.

…нет, они не были портретами в полной мере, все ж имевшееся сходство было весьма условно. Будто кто-то, веселья ради или иной, своей, одному ему ведомой надобности, взял два лица да и слепил из них одно.

— Быть того не может, — вздохнула Катарина, отступая. — Не может…

Но оно было.

…а у выхода из дома Себастьяна ждали. Она казалась такой молоденькой в этом тяжелом пальто и касторовой шляпе, явно сделанной для кого-то постарше.

— Пан Себастьян, — она замерзла и теперь прятала узкие озябшие ладони в рукавах. — Пан Себастьян…

Белое личико.

Тени.

И узкие губы, которые панночка Белялинска кусала, позабывши про манеры, воспитание и прочие глупости. Какие уж манеры, когда ей разом осиротеть случилось.

— Мне надо с вами поговорить…

— Сейчас?

— Да… это моей семьи касается…

Только бы не заплакала. Уж чего Себастьян не выносил, так это женских слез.

— И наедине… не бойтесь, я не стану просить за них… да и без нужды… папенька мертв, а с матушкой у меня никогда особого понимания не возникало… я уехать хочу. И уеду, собираюсь в полдень… мне сказали, что против меня никаких обвинений выдвинуть неможно?

Она уставилась на него хрустальными глазищами, в которых читался вопрос.

— Боюсь, не в моей компетенции…

— Мои друзья наймут хорошего адвоката, — предупредила панночка Белялинска. — И я знаю, что у вас нет против меня ничего… родители? Дети за них ответа не несут… и вы можете выдвинуть обвинения… я буду защищаться. Суд. Скандал. Кому сие надобно? Я предлагаю решить дело полюбовно.

Она поежилась. Все же пальтецо было тонким, а ветер — холодным. И солнце, пусть светило преярко, но грело едва-едва.

— Я рассказываю вам, что знаю. А вы забываете обо мне. Думаю, мой рассказ сестра подтвердит. Позже. Когда вернется в сознание… главное, правильные вопросы задавайте.

— Например?

Панночка Белялинска более не выглядела жертвою.

Она поправила шляпку.

И шейный платок тронула.

— Например, отчего жених Мари расторг было помолвку и после передумал… и когда случилось сие… то есть, расторг он после своей поездки в Познаньск. Меж ними никогда особой любви не было. Страсть, влечение… но, понимаете, Мари характером в матушку пошла, не привыкла свое уступать… вы позволите? А то люди смотрят.

Она просто взяла Себастьяна под руку… и оглянулась на Катарину.

— Вам тоже, думаю, будет любопытно…

Он все-таки вернулся.

Не к ней, но на улицу… он сам не заметил, как оказался здесь.

Утро.

Контора.

Пропуск и отметка. Приветствие краткое, которое дань приличиям, не более того. И душный кабинет, который больше чем когда-либо похож на клетку. Время тянется. Он чувствует каждую минуту, считает их по вдохам и выдохам.