Черная Луна - Геммел Дэвид (книги TXT) 📗
— Знаешь, он прав, — заметил Дейс. — Он измотает тебя и прикончит. Отдай его мне.
Внезапно Брис ринулся в атаку, высоко занеся меч. Тарантио приготовился отбить удар, но тут услышал пронзительный шепот Дейса:
— У него в левой руке кинжал!
Тарантио отпрянул — и тут же метнулся вперед. Этого Брис не ожидал, и прежде чем он успел сообразить, что происходит, правый меч Тарантио чиркнул его по руке и отсек три пальца вместе с кинжалом.
— Ах ты, ублюдок! — завопил Брис, бросаясь вперед. Жгучая боль на миг ослепила его, он выронил меч… и остолбенело уставился на клинок Тарантио, торчавший из его живота. Бандит испустил страшный, душераздирающий стон. Колени его подогнулись, но, нанизанный на меч Тарантио, он не мог упасть, а клинок между тем погружался все глубже.
— Дай же мне поразвлечься! — закричал Дейс.
— Это не развлечение, — ответил Тарантио и выдернул меч. Убитый мешком осел на землю.
— Заберите с собой тело, — велел Тарантио оставшимся бандитам. — И оставьте здесь его коня.
— Мы хотим жить, — заверил его один из бандитов.
— Все хотят жить, — ответил Тарантио. Подручные Бриса подняли мертвеца и взвалили на круп чалой кобылы.
Когда они ускакали, Тарантио повернулся к старику.
— Сильно тебя избили? — спросил он.
— Не появись ты, было бы гораздо хуже. Я тебе очень благодарен. Они сказали правду — золота у меня нет.
— Нет, — устало согласился Тарантио. — Зато есть соль.
— Повезло тебе, — шепнул Дейс. — Где б ты сейчас был, если б я не заметил кинжала?
— В аду, — кратко ответил Тарантио, направляясь к коню Бриса, который смирно стоял на краю поляны. Рослый и статный мерин спокойно подпустил к себе чужака, и Тарантио не спеша ощупал его задние ноги. Шерсть на мерине сыто лоснилась, кожа была упругая, здоровая. Спереди он выглядел хоть куда, а вот задние ноги подгуляли — колени были слегка вывернуты внутрь. Вероятно, именно поэтому Брису удалось заполучить такого великолепного скакуна. Кони с подобным недостатком легко могут потянуть сухожилие. Негромко и ласково разговаривая с конем, Тарантио обошел его, погладил по носу, заглянул в Карис блестящие глаза. Напоследок он осмотрел ноги — крепкие, сильные, ни нарывов, ни опухолей, да к тому же мерин был недавно подкован. Тарантио взглянул на грудную клетку — конь дышал размеренно и ровно.
— Ну что ж, — пробормотал Тарантио, похлопывая мерина по крупу, — хотя твой бывший хозяин и был отъявленным мерзавцем, ухаживал он за тобой отменно. Я тоже постараюсь не ударить лицом в грязь.
Броуин подошел к нему, осмотрел нос коня, заглянул ему в рот.
— Лет девять, не больше, — заключил старик, — и к тому же выносливый и быстрый.
Тарантио отошел на шаг от мерина, окинул взглядом линию его спины, оценил длину шеи и форму головы.
— Не будь у него вывернуты колени, за него дали бы сотни четыре серебром. А так — не выручишь и полусотни.
— Да, продавать его бессмысленно, — согласился Броуин. — Великолепное животное.
Он наконец расслабился, лишь сейчас осознав, что избег неминуемой смерти. И тут же на него обрушилась огромная, безмерная усталость. От пережитого ужаса у него ослабли колени, и Тарантио взял его за руку.
— Тебе надо присесть, — сказал молодой воин. — Идем, я отведу тебя в хижину.
В хижине царил сущий бедлам, пол был усеян черепками битой посуды и щепками разломанных полок. У большого очага стояла резная скамья, и Тарантио почти поднес к ней старика. Броуин блаженно рухнул на скамью, а молодой воин подал ему кружку воды. Старика била крупная дрожь. Огонь в очаге почти угас, и Тарантио подбросил на угли хвороста из груды, лежавшей у очага.
— Старость глумится над нами, — уныло заметил Броуин. — Было время, когда я без труда управился бы в одиночку со всеми тремя мерзавцами.
— Это правда? — спросил Тарантио.
— Нет, конечно, — слабо усмехнулся Броуин. — Просто так уж положено говорить старикам. Истинная правда — если только существует такой диковинный зверь — состоит в том, что я всю жизнь строил мосты и никогда не испытывал ни малейшей тяги к насилию. Я не умею убивать, и у меня не было и нет желания этому учиться. — Его зоркие голубые глаза глянули на Тарантио неожиданно жестко. — Надеюсь, ты не сочтешь мои слова оскорблением?
— С какой стати? Я вполне с тобой согласен. Посиди немного, а я приберу в хижине.
Броуин поудобнее разместил на скамье свое избитое тело и стал смотреть на огонь. Скоро он задремал, и снилось ему, что он снова молод и состязается в беге с тремя великими атлетами. Пять долгих миль… Броуин прибежал девятым, но воспоминание о том, как бежал бок о бок с такими знаменитостями, до сих пор грело ему душу, подобно теплому домашнему очагу.
Когда он проснулся, дверь хижины была плотно закрыта. Две лампы, висевшие на чугунных крюках на стене напротив двери, горели ярко и весело, и по хижине плыл дразнящий аромат вареного мяса и пряностей. Броуин потянулся, сел — и тут же застонал, такой болью отозвалось избитое тело.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил молодой воин. Броуин огляделся и заморгал. Теперь в хижине царил идеальный порядок, и только сломанные полки напоминали о недавнем разгроме. Внутренне сжимаясь, Броуин обратился к своему дару и снова взглянул на душу молодого воина. С облегчением он увидел, что душа у того только одна. Как видно, подумал он, перенесенные побои помутили на время его рассудок. Душа Тарантио была чистой, светлой и нетронутой злом — насколько это вообще возможно у души смертного. Это всего лишь означает, печально заключил Броуин, что тьмы в его душе гораздо меньше, чем света.
— Меня зовут Броуин, — вслух ответил он. — И я чувствую себя получше. Добро пожаловать под мой кров, Тарантио.
— У тебя здесь славно, — заметил молодой воин. — Ты уж прости, но я позволил себе пошарить в твоих закромах. А еще я нашел поблизости немного дикого лука и сварил густую похлебку.
— Ты позаботился о коне?
— Конечно, — кивнул Тарантио. — Задал ему овса и привязал возле хижины.
Они молча поели, а потом Броуин снова заснул и проспал почти час. Проснувшись, он не на шутку смутился.
— Знаешь, — пояснил он, — со стариками такое случается. Мы то и дело подремываем.
— Сколько же тебе лет?
— Восемьдесят два. Что, не верится? В этом безумном мире какой-то строитель мостов дожил до восьмидесяти двух, а между тем молодые парни в расцвете сил мечами рубят друг друга на куски. Сколько тебе лет, Тарантио?
— Двадцать один. Но порой мне кажется, что все восемьдесят два.
— Ты странный юноша — не обижаешься, что я так о тебе говорю? — Тарантио с улыбкой покачал головой. — Того мерзавца ты прикончил мастерски — стало быть, привык убивать. И вместе с тем ты навел в моей хижине такой порядок, что заслужил бы похвалу моей незабвенной супруги — что, между прочим, было нелегко. И стряпаешь ты куда лучше, чем она — хотя вот это, увы, нетрудно. Эти люди испугались тебя. Ты знаменит?
— Таких, как они, испугать нетрудно, — негромко ответил Тарантио, — а репутация человека порой выглядит погрозней, чем ее хозяин. Совершить поступок — все равно что посадить желудь, а уж слухи и сплетни сами растят из него дуб.
— И все равно я хотел бы побольше узнать об этом «желуде».
— А я хотел бы побольше узнать о том, как строят мосты. И поскольку я твой гость, мое желание — закон.
— Тебя превосходно выучили, мальчик мой, — восхищенно проговорил Броуин. — Ты мне нравишься. И я все-таки кое-что знаю о твоем «желуде». Ты был учеником Сигеллуса-Мечника. Знаешь, я ведь знал его.
— Никто его по-настоящему не знал, — с грустью отозвался Тарантио.
Старик согласно кивнул.
— Да, он был очень скрытным человеком. Вы были друзьями?
— Да, наверное… на какое-то время. Ты бы отдохнул, Броуин. Во сне твои синяки быстрей залечатся.
— А ты будешь здесь, когда я проснусь?
— Буду.
В самый темный час ночи Тарантио сидел на полу у очага, привалившись спиной к сиденью скамьи. Стояла удивительная тишина, и так легко было поверить, что мир, который был ему знаком, мир войны и смерти, остался лишь смутным воспоминанием в истории человечества. Взгляд Тарантио лениво скользил по комнате, которую освещали только отблески пламени в очаге. Сейчас, когда Дейс спал, ничто здесь не напоминало о жестокости и убийствах — разве что мечи Тарантио, лежавшие на резном сосновом столе.
