Я стану Алиеной - Резанова Наталья Владимировна (читать книги txt) 📗
– Давай, давай, книжная твоя душа! Недорого возьму!
Солдат перехватил меч, не отцепляя его от пояса, и задрал им женщине платье чуть ли не до груди.
– Вон, гляди, у нас без обмана!
Женщина слабо дернулась и замерла. На ее бедро опустился слепень и пополз по засохшей крови.
Он отвернулся и пошел в дом. Голубоглазый радостно рассмеялся и начал громко сообщать всем своим товарищам, как «книжника перекосило».
В зале их было четверо – двое терлись у очага, третий, стоя у окна, пил из кружки, четвертому, восседавшему за столом, подавал пиво сам хозяин – это, надо полагать, и был командир.
– А вот и он! – с преувеличенной радостью сообщил трактирщик. – Ну тот, про которого я твоей милости говорил… ученый человек, книжный…
Этого еще не хватало.
– Ученый… – проворчал солдат у окна. – То-то я гляжу – рожа тошная… и на южанина косит…
– Имя? – спросил командир – плотный мужик средних лет, квадратноголовый, с могучим загривком. Лицо его было совершенно изрыто оспой, и щели глаз и рта терялись между щербинами. При звуке его голоса остальные подобрались. Они в точности напоминали псов, ожидавших команды «Куси!». Что ж, и это было знакомо.
– Оливер, – ровно сказал он. – Оливер Хейд.
– Куда идешь?
– В Эрденон. – На всякий случай он добавил: – По делам епархии.
– А, клирик… Это хорошо.
Оливер не принимал сана, но опыт учил его пока об этом не сообщать. Если этим людям угодно считать его клириком, пусть считают.
– А меня Роланд зовут. Люди мы его светлости герцога Эрдского… Ну, садись… клирик… – И тут же, потеряв к Оливеру всякий интерес, без особой злобы обратился к трактирщику: – А ты с обедом поспешай, жаба, пока я твой притон не спалил к чертовой матери.
Трактирщик проскочил мимо Оливера, прошептал на ходу:
– А я тут за тебя договорился… Они тебя в Эрденон обещались взять – все лучше, чем одному… Говорю – приличный человек, тихий…
Конец фразы пропал на поварне.
Ну спасибо. И ведь наверняка по доброте душевной, услужить хотел, помощь оказать…
Оливер сел за другой конец единственного стола, благо он здесь был длинный, умостив на столицу локти. Но остаться в стороне ему не удалось. Рядом плюхнулся, громыхнув кружкой, тот солдат, что был у окна. Глядя, как он сутулится, Оливер признал в нем замыкающего всадника со знаменем. В противоположность своему командиру, он был худой, с точно приклеенными рыжеватыми волосами, и все время почесывался – то ли блохи его одолевали, то ли чесотка.
– С Юга? – осведомился он.
– Да, – коротко ответил Оливер.
– То-то же. Меня не обманешь. Честно тебе скажу – не люблю я вашего брата южанина, на дух не переношу, но раз ты клирик… Это при нашем деле может быть очень полезно. У Роланда башка варит… Да, меня Оттар зовут.
Взаимное представление было прервано трактирщиком, который приволок с кухни деревянные миски (глиняных не принес – побьют непременно) и оловянные кружки и вместе с подручным-заморышем принялся стаскивать котел с огня. Оттар так заорал «Жрать принесли!», что у Оливера временно заложило ухо. Тут привалили и прочие, ринувшись в атаку на обед. Имелась похлебка на свином сале, каша, горох, а также репа в большом количестве и в еще большем количестве – пиво. Дурное здесь было пиво, но никто лучшего и не ожидал. На дармовщину-то… То есть, конечно, никакого закона, обязывавшего кормить-поить доблестных солдат его светлости на марше даром, не имелось. Но трактирщик предпочитал понести убытки, чем остаться на дымящихся развалинах своего заведения (впрочем, одно отнюдь не исключало другое). Оттар устроился рядом с Оливером, одновременно хрустя и хлебая отовсюду. Напротив уместился тот смазливый солдатик, что предлагал Оливеру женщину, – его, кажется, звали Куртис, – он отщипывал кусочки вареной репы двумя пальцами, жеманно, как купеческая дочка на выданье.
– Так вот, – продолжал Оттар, вылезая из миски и погружаясь в кружку, – это хорошо, что ты, клирик, под рукой, молитву там прочитать, то, се…
– А зачем? У вас что, кто-нибудь умер?
Куртис заливисто рассмеялся, как будто Оливер сказал что-то очень смешное, а Оттар принялся отплевываться:
– Тьфу на тебя! Язык бы тебе отрезать! Ляпнет же! Умер…
Оливер не смутился. Сам он никогда не ругался, но за годы учения в Тримейне наслушался разных перлов словесности. Более того, подумал он, вспоминая университет с легкой ностальгией человека, прожившего на свете уже свыше четверти столетия, его собратья по свободным искусствам, считавшие делом чести выругаться не столько грубо, сколько заковыристо, сочли бы брань Оттара примитивной. Они бы, например, сказали: «Язык бы тебе отрезать и сапоги им вычистить. Или нет – сперва вычистить, а потом отрезать». Вслух же спросил только:
– Зачем же вам клирик? Военному конвою вроде капеллана не полагается.
– А у нас дело… такого рода, значите, еретичку тримейнскую в Эрденон препровождаем, для передачи Святому Трибуналу.
– А при чем здесь Эрденон? В Тримейне свои власти, вот пусть бы они и старались.
– Точно. Сечешь, хоть и с Юга! Только нас кто разве спросил? Пришла цидула из столичного Трибунала, что она, стало быть, где-то в этих краях шляется, нас вызвали и велели ловить. Мы и поймали. Наше дело исполнять – мы исполнили. А только с ересью оно… ну, сам знаешь… опять же места здесь дурные, через болота переться… И по прибытии, значит, в Эрденон свидетельство особы духовного звания нам будет не лишнее… что при исполнении особо важного задания все было честь по чести.
От этого «честь по чести» Оливер чуть было не подавился. Он прекрасно помнил, в каком состоянии была женщина. И процедил:
– Особо важное задание? А я думал, это у вас приработок побочный – женщинами на стоянках торговать.
– А ты зубы не скаль. – Похоже, Оттар счел его слова за шутку. – Вам, шпакам, лишь бы поржать над солдатской долей! Подумаешь, поваляли парни бабу, от нее не убудет! А ты знаешь, какая это сука? Сколько она нашего брата солдата порешила – еще там, за рекой? Десять, брат, десять. Не меньше, чем здесь сидит.
– Подло и бесчестно! – выкрикнул сосед Оттару плосколицый, с багровым пятном на щеке, видимо, он прислушивался к разговору. И что это они так озабочены вопросами чести? – Заманит, завлечет и глотку перережет. Это же не баба, а чума в бабьем обличье, ее изловить – подвиг!
– Ты еще скажи, что оседлать ее – подвиг, – уронил Роланд со своего конца стола. – А те дохляки, которых она мочила, – это все шваль тримейнская, нам до них и дела нет.
По лицу Куртиса растеклась блаженная улыбка. И когда это он успел набраться, подумал Оливер, вроде и не пил много?
– А как она визжала… что это не она… ошибка, мол, вышла…
– А если это и в самом деле не она? – быстро спросил Оливер.
– Все они так говорят, – отрезал Роланд.
– Нет, братец, она, – сказал Оттар. – Нам сообщили – примета есть верная…
– А я-то думал: что ты у нее промеж ног разыскивал? – возопил кто-то, не видно кто. – Оказывается, примету… …..
– Заткнись! Так вот, видел, какая у нее башка? Волосы у нее обкорнаны под корень. Ни одна баба, ни девка по своей воле их не обрежет – позор. Вот мы всем под платки и совались.
– И не только под платки! – радостно сообщил Куртис.
– А эта и начала молотить: болела, мол, горячка была, лекарь обрезал… Врет – космы ей еще в Солане, в тюрьме срезали. А она сбежала. И нам: муж вроде помер, к дяде еду… К дяде… – скривился он. – Да и по прочим приметам – рожа там, рост – точь-в-точь. Она. И теперь нам с ней по этим чертовым болотам тащиться… а она, может, душу продала, накликать может…
– Там не черти ходят, по болотам-то, – сказал плосколицый. – Там эти… ну как их… как погнали их с Заклятых земель, им же надо приют себе искать, а болота – самое милое дело.
– Я тебя по стене размажу! К вечеру про Заклятые земли завел…
– А я и про Темное Воинство помянуть могу! – Роланд припечатал кулаком по столу, словно прихлопнув на месте готовую вспыхнуть драку. – Трусы, бабье! Болота испугались! С дороги не свернем – ничего не будет, а дорога там хорошая, ей, говорят, чуть не тысяча лет – верно, схолар?
