Я – паладин! - Косенков Виктор Викторович (читать книги без txt) 📗
– Где вы, отец Тиберий?
– На галерее, сын мой, на галерее. – Голос у Тиберия был хриплый, старческий. – Поднимайся и захвати воду. Около лестницы.
Леон поднял большое деревянное ведро и поразился его тяжести. Как только дряхлый священник мог дотащить его сюда?..
Тиберия он нашел в дальнем конце галереи. Там, в больших, длинных кадках, росли цветы. Много цветов. Леон знал, что отец Тиберий собирает их отовсюду. И мальчишки приносят ему все необычные растения, которые находят в поле или около реки. Сам Леон когда-то таскал сюда зеленые ростки и слушал, раскрыв рот, как отец Тиберий толкует об удивительных свойствах той или иной самой обычной травки.
Священник рыхлил землю в кадках маленькой деревянной лопаткой.
– Спасибо, сын мой. – Старик легко поднял ведро и вылил немного воды в землю. – Что тебя привело ко мне? Хочешь спросить, когда начнутся зимние занятия?
Тиберий легко улыбнулся.
– Нет, – Леон помотал головой, и священник огорченно вздохнул.
– Это печально. Жажда к знаниям, молодой человек, это важная, самая важная сторона души человеческой. Без нее и человека-то нет, так, оболочка одна. А знания дает человеку церковь. Так-то. Хотя… – Он помедлил, словно о чем-то размышляя, потом отложил лопатку и потянулся к Леону. – Помоги-ка…
Леон подхватил отца Тиберия под руку и отвел его к скамье. Тот с легким кряхтением присел.
– Хотя, – продолжил священник, – я уже слишком стар для учения. Жду замены.
Он снова вздохнул.
– Замены? – удивился Леон. – Как же это?
– Да, сын мой. Скоро, уже очень скоро на мое место придет кто-то другой. И это хорошо. Одно меня волнует. – Он качнул головой в сторону кадок с травами. – Мои цветы. Я столько времени провел среди них. Будет жаль, если…
Он закашлялся, захрипел, но подавил приступ. Его лицо покраснело, на глаза навернулись слезы. Отец Тиберий осторожно промокнул их тонким платочком. Развел руками, видишь, мол, какие дела.
– Так с чем ты пришел ко мне, Леон?
Тиберий погладил мальчишку по голове.
– Отец берет меня сегодня в дозор! – радостно, чувствуя, как гордость распирает его изнутри, выпалил Леон.
Тиберий тяжело вздохнул и задумался.
– Это нехорошо…
– Нехорошо? Но почему?
– Ты еще мал.
– Если бы я был маленьким, отец не взял бы меня…
Священник снова вздохнул.
– Плохо не то, что ты мал, плохо то, что мы вынуждены делать детей взрослыми не в срок. Дурное время. Дурное. – Тиберий посмотрел на Леона. Улыбнулся. – Нет-нет. Не хмурь брови. Быть маленьким не всегда плохо. И не всегда хорошо быть взрослым. Ведь взрослая жизнь подразумевает умение принимать решения. А это не всегда приятно. Более того, это всегда трудно. А уж правильные решения никогда не даются без крови и боли. Той боли, которая не видна снаружи, той, которая тут.
Он прикоснулся к своей груди.
– Эти решения оставляют на нашем сердце рубцы. А эти рубцы потом находят отражение на нашем лице. Морщинами. Так взрослые люди становятся стариками, у которых сердце в рубцах, а лицом они похожи на печеное яблоко.
Тиберий замолчал, глядя куда-то поверх головы Леона. Мальчик тоже молчал, боясь нарушить мысль священника. Тот часто говорил о том, что было не совсем понятно. Однако дети всегда слушали его, не перебивая.
– То, что ты пойдешь в дозор этой и другими ночами, не означает, что ты стал взрослым. Запомни это. Это значит, что время. Что близится плохое, трудное время. И тебе придется делать взрослую работу. Порой трудную, часто грязную. Но эта работа не есть взросление. Не есть взрослая жизнь. По-настоящему большим ты станешь только тогда, когда сам, сознательно выберешь путь взрослого мужчины. Не под влиянием обстоятельств. Не по приказу. Не по просьбе. Но сам. Такой момент придет. Он будет. Обязательно. Но даже подойдя к нему, мой мальчик, попытайся сохранить ту чистоту души, которой сейчас обладаешь. Это важно, очень важно, – сохранить чистой душу. Потому что только она делает тебя человеком. Большим человеком.
Он вздохнул. Дотронулся двумя пальцами до лба Леона.
– Хранит тебя Всевышний. Иди, мой мальчик.
Глава 7
К линии костров ехали на санях. Лошадка шла нехотя, настороженно прядая ушами, всхрапывала. Отец покрикивал на нее, подгоняя.
– Запомни, сынок, сани мы развернем так, чтобы ты мог в случае чего вскочить и гнать обратно. Если я крикну «Беги!», то без разговоров… В сани – и ходу. Сразу к старосте и расскажешь все.
– Что все?
– Все как было.
– А что может быть?
Отец помолчал немного, потом махнул рукой.
– Не знаю. Вчера кто-то напал на один костер. Тушить стали… Мы едва подоспели.
– А зачем тушить костры-то?
– Известно зачем. Чтобы внутрь прорваться. Они огня боятся.
– Кто?
– Точно и не знаю. Мертвяки… Наверное.
– А что, их и не видел никто?
– Линц видел. Так кто ему верит? – Отец пожал плечами. – Может, и не врет. Только если так, то вокруг деревни что-то их много ходит. Кружат, кружат. А подойти боятся. Мы днем ходили. По следам. Вроде человеческие. Много. Но далеко мы не отходили. Боязно все же.
Снова пошел снег. Стало заметно темнее. Отец буркнул что-то злое и хлестнул лошадь.
– А ну живее! Пошла!
Леон представил, как вокруг их деревни в беспросветной темноте ходят жуткие, ломаные тени. Исковерканные смертью и магией мертвецы. Ему сделалось холодно и страшно. Нечего было и думать забить такого палкой, пусть даже окованной железом.
– А если за помощью послать? – робко спросил Леон.
– Мы и послали… – мрачно ответил отец. Впереди замаячил свет костров. – Давно уже как послали.
Навстречу им вышел высокий мужчина в черном лохматом тулупе. Леон узнал его, это был отец Карла, веселого, беспокойного парнишки.
– Привез? – спросил он.
– Да. – Отец вытащил из сена связку факелов. – Держите. Сразу только не палите.
– Уж разберемся как-нибудь.
Леон вылез на снег. Обернулся. Снег медленно засыпал следы.
– Хорошо, сынок. Разворачивай лошадку. И давай за мной к тому костру. – Отец махнул рукой. – Понял?
– Да… – Леон взял лошадь под уздцы, повел ее по снегу.
Позади слышались разговоры. Треск сучьев. Кто-то разгружал привезенный так же на санях сушняк.
Леон шел, чувствуя, как становятся ватными ноги и как страх накатывает душной, слезливой волной.
Ему вспомнился нелепый, детский восторг, когда отец решил взять его в дозор. Сейчас эти чувства представлялись особенно глупыми, как и все потуги казаться взрослым. Вот оно, взросление!
Леон закусил губу. Ему хотелось плакать от страха. Бежать назад, к дому, через. Он посмотрел в темноту. Дороги уже не было видно. Вообще ничего не было видно! Только снег и чернота. Солнце село, и ночь настала внезапно. Обрушилась с неба! Все. Куда бежать? Как не потеряться в этой темноте?! Не заблудиться… Леон представил, как он бродит в этой снежной круговерти, а со всех сторон к нему сходятся, приближаются, вытянув перед собой слепые руки.
Лошадь фыркнула и попыталась ухватить его варежку с налипшими комьями снега зубами.
Леон вздрогнул. Ткнул животное в бок. Обернулся.
Позади него, метрах в пятнадцати, горела цепочка костров.
Вперед нельзя. Там только чернота и нет ничего. Страх сковывал мысли.
Мальчишка повернулся и потащил за собой лошадь.
К огню, к костру! Быстрее… Он побежал, чувствуя, как по щекам льются горячие слезы.
– Леон! – гаркнул кто-то над ухом.
Мальчик отпустил лошадь и с разбегу ткнулся лицом в отцовский тулуп.
Плечи его сотрясались от плача.
– Куда ты с кобылой-то?! Леон! – Отец потряс его. – Очнись!
Он с усилием оторвал мальчишку от себя, встряхнул еще раз, присел, заглянул в лицо.
– Ты что?
Чтобы не видеть его лица, Леон зажмурился. Но предательские, детские слезы все равно текли и текли.
– Эй. – Отец снял варежки и осторожно дотронулся до лица сына. Руки были теплыми. Пахли сеном, давно скошенной травой. Леон ткнулся в них и зарыдал еще сильнее. Теперь уже от облегчения.
