Свет в ладонях - Остапенко Юлия Владимировна (читать книги онлайн txt) 📗
Джонатан тоже отсидел на гауптвахте, но всего три дня, и его даже не стали отстранять от занятий – Клайв, поднаторевший в такого рода делах, сумел представить его невинной жертвой, оборонявшей свою честь. Джонатану это не понравилось. Он впервые в жизни уехал из отчего дома и считал себя очень самостоятельным, к тому же у него никогда не было старших братьев, и он не знал, что их положено слушаться. Однако благодарность в нём оказалась сильнее тщеславия, и, когда Клайв вышел с гауптвахты, они отметили его нежданные каникулы шумной пирушкой, во время которой Джонатан продемонстрировал полное неумение пить и знакомиться с дочками офицеров. Но эти два недостатка, вопреки всей их вопиющей кошмарности, Клайв великодушно ему простил.
Итак, они стали друзьями, и оставались ими следующие два года. Клайв за эти два года ввязался ещё в несколько дуэлей и скандалов помельче, и заработал ровно столько штрафных баллов в досье, чтобы после долгожданного выпуска получить назначение в самый отдаленный гарнизон во всей Шарми – в нескольких милях от границы с областью Френте. Это была прибрежная область, за которую Шарми уже много столетий соперничала с Гальтамом, и злосчастный клочок земли регулярно переходил то в одни, то в другие руки, в зависимости от того, чей король в данное время был больше расположен поцапаться с соседями.
За восемьдесят лет до начала нашего повествования, с того дня, как на острове Навья впервые обнаружили люксиевый источник, Френте в очередной раз отошло к Шарми. Однако жили там коренные гальтамцы, да Клайв и сам был оттуда родом. Поэтому в области и на граничных пределах с ней то и дело возникали волнения – то гальтамское население поднимало бунт и требовало, чтобы их земли вернули «законному королю», то переселившиеся во Френте за эти десятилетия шармийцы начинали ворчать, чтобы «сливолицые» убирались подобру-поздорову в свою страну. Сливолицыми гальтамцев называли за смуглую кожу, и по вполне понятной причине это прозвище Клайву не нравилось.
А ещё Френте было неспокойным местечком из-за того, что только оттуда можно было, минуя пояс рифов и череду неприступных скал, отрезавших морской путь с побережья Шарми, добраться до острова Навья. Потому самой главной ценностью Френте был порт, где в доках всегда стояли корабли, гружённые драгоценной светящейся субстанцией, и особая железная дорога, по которой с большими предосторожностями и под серьёзной охраной люксий переправляли во все уголки Шарми, чтобы там залить его в печи люксовозов, заводские трубы, двигатели механических големов и настольные лампы. И когда Миной, могущественная соседняя держава с непомерными амбициями, в очередной раз нарушала шаткое перемирие и тянула загребущие лапы в сторону Шарми, то тянула она их прежде всего к Френте – и к источнику люксия, самой чистой, самой мощной и самой эффективной энергии, существующей в мире.
Всё это делало Френте опасным местом. Однако служба там была невероятно уныла, потому что уже много десятилетий Гальтам не предъявлял претензий на Френте, а Миной так погрузился в составление планов мирового господства, что никак не удосуживался приступить к их реализации. Оттого, хотя потенциально во Френте должно было быть жарко и весело, на деле там было очень скучно и даже довольно мёрзло зимними ночами, несмотря на близость южного моря. Служить туда отправляли самых отъявленных негодяев со всей страны. Попасть во Френте – значило попасть в немилость властей предержащих.
Может показаться, что именно в такой компании бесшабашный Клайв Ортега чувствовал бы себя более чем неплохо. Но увы – в нём решительно отсутствовала всякая тяга и способности к негодяйству, и хоть он и был задира, драчун и балбес, но задирался всегда по совести, а бедокурил от широты души. Мелкие подлости, составляющие радость и смысл существования большинства посредственных негодяев, были Клайву не то что неприятны, а просто-таки отвратительны. Поэтому немудрено, что он и во Френте нажил себе врагов, потому что отказывался мириться с подхалимством, подсиживанием, доносами и взяточничеством – всем скромным набором местных развлечений, которые гарнизон Френте мог предоставить своим бездельничающим бойцам. Клайв же развлекался тем, что наживал всё новых врагов, и вполне возможно, что в конце концов его бы просто и вульгарно отравили, так он всем надоел своей настырной твердолобой порядочностью. Однако на третий год его пребывания в гарнизоне всё изменилось.
Случилось это примерно в то самое время, когда юный лейтенант ле-Брейдис, закончив с отличием (не считая небольшого дисциплинарного взыскания на первом курсе) Академию ле-Фошеля, получил своё первое военное назначение – и не куда-нибудь, а в лейб-гвардию короля Альфреда. Они с Клайвом переписывались первые годы, но потом, когда Джонатан выпустился из академии и занялся переездом, переписка забуксовала, да так и не успела возобновиться. Потому что к тому времени, когда Джонатан немного освоился в столице и сел писать о своём великом счастии Клайву, друга его во Френте уже не было. И вот почему.
В начале зимы, когда в проливе между Навьей и материком бушуют особо суровые бури, судоходство и перевозка люксия приостанавливаются, зато пышным цветом распускается контрабанда. Штормовые ветра – славное прикрытие для нечистых на руку островитян, жаждущих нажиться на общенародном достоянии, а скалы в бухточках испещрены тайниками контрабандистов, как песчаный холм мышиными норками. Однако лишь некоторым из них удаётся довести до конца своё чёрное дело – остальных перехватывают бравые воины Ферте. Промозглым зимним утром, когда весь гарнизон мучился насморком и хандрой, а капрал Ортега дежурил на проходной, в гарнизон доставили только что схваченного злоумышленника – местного фермера, похитившего из портового склада тридцать унций чистого люксия в запечатанных дёгтем бочонках. Лейтенант Нуркис, поймавший злодея, оставил его на попечение Клайва и отправился к командиру докладывать. Клайв пересчитал ещё раз бочонки с люксием (с Нуркиса сталось бы незаметно присвоить один) и, страдальчески вздохнув, сел заполнять протокол ареста.
Тут-то воришка и принялся за него всерьёз. И деток-то, дескать, пятеро, и не ели-то они, дескать, три недели, и жена-то пятый год лежит без ног, а старушка-мать совсем лишилась ума и сына родного принимает то за своего покойного муженька, то за собаку. И крыша у них прохудилась, и забор не латан, и дров нет, и зерна нет, ничего нет – а ведь зима на дворе. А те, столичные, – жируют небось! Сальными свечками им уже не по чину пользоваться – им подавай люксиевые лампы. Вон как горят – ровно, чисто, ярким спокойным светом, золотисто-белым, как солнце: и греет даже немного, но никогда не обожжёт, хоть ладонью черпай. А ежели вот эту капельку, что в лампу идёт, ежели капельку эту капнуть в печку на дрова да искру выбить – ведь месяц же можно целой семьёй греться, и не страшна зима. Потому люксий на севере в такой цене – вот туда он продать и хотел, ну самую капельку, люксия ведь тут много, на всех хватит… Почему же и кто так решил, что одним – всё, а другим – ничегошеньки? Кто так сказал, а если кто и сказал, то как же ему не совестно?
– Это всё так, – ответил на эту тираду Клайв, продолжая прилежно, хотя и немного медленно (грамота ему всегда нелегко давалась) вписывать нужные сведения в протокол. – Только красть всё равно нехорошо. Не по закону и непорядочно, милостивый государь.
– А у вас, господин капрал, детишек-то сколько? – спросил фермер, и Клайв свёл брови, чуя ловушку.
– Я не женат.
– Вот. А женились бы? А жена бы больная без ног лежала? А дети бы плакали, есть просили? А мать бы помирала в горе да в нищете? Не говорили бы, что порядочно, а что не порядочно…
Клайв отложил перо. Нуркис что-то долго не возвращался – спорил с капитаном, наверное, они вечно о чём-то спорили, тоже, видать, от скуки. На проходной больше не было никого, и Клайву стоило только молча кивнуть арестанту на дверь – иди, мол. Люксий ведь всё равно здесь, государственная собственность не пострадала, и если кто тут и страдает – то только этот бедняга, которому и правда нечем кормить семью. В это Клайв вполне верил, прошлое лето выдалось засушливым, и урожай собрали еле-еле, а работы в городах не было, потому что с появлением люксия на фабриках и заводах стали работать машины и големы, и рабочие руки резко упали в цене. Да, туго парню пришлось. И он прав – непорядочно получается. То есть и красть тоже непорядочно, но и… эх… По правде, в рассуждениях Клайв Ортега был не силён. Он думал и действовал сердцем, и даже если оно и подводило его иногда под гауптвахту, он ни разу в жизни об этом не пожалел.
