Опер-мечник - Лошаченко Владимир (версия книг TXT) 📗
— Молись своим богам, чужеземец, настал твой последний час.
Он умер с предвкушающей улыбкой на звероподобной морде — кинжал опера через глаз вошел в мозг. Чем выше стоишь, тем громче падаешь.
Тем временем на холмике девушки, судорожно вцепившись в гривы лошадей, наблюдали за самоубийством Великого Отца (по их мнению). После победы над первым противником Паша на секунду исчез и объявился неподалеку от болельщиц. Они обратили внимание на его отрешенное лицо, вот он махнул кулаком, словно заколачивал что-то − и над плацем раздался громовой удар. Дрогнула земля. Когда рассеялась пыль, поднявшаяся над ристалищем, потрясенные амазонки увидели кровавые большие блины — все что осталось от четырехсот Непобедимых.
Пашка, не заморачиваясь, нанес гравитационный удар. Многих воительниц рвало от кошмарного зрелища. Чернота, отдав карабин Дате, создал иллюзию нимба над головой и с царицей в обнимку взмыл на три метра над землей. Громовым голосом перед притихшими сотнями заявил о своем пришествии и о том, что берет под защиту народ альвов. Все воительницы без исключения повалились на колени. В распоряжение следующей дружины Чернота с царицей и Датой ехали в сопровождении нескольких сотен амазонок, которые за Великого Отцабыли готовы порвать любого, вставшего на его пути. Малых дружин, численность каждой из которых составляла около четырех тысяч девушек, в столице оказалось четыре единицы. Зачистка двуполых заняла весь день. Пашка устал, устал от бойни, от тошнотворного запаха крови, от роли палача. Хотелось махнуть пару стаканов водки и забыть проклятый день, словно страшный сон. Он не предполагал, что главные испытания впереди. Добравшись вечером до дворца, первым делом распределил охрану из шести сотен амазонок, прихваченных с собой. Дата официально стала начальником дворцовой стражи. На ужин Великий Отец затребовал оленью тушу, зажаренную на вертеле. За столом сидели вдвоем, царица с удивлением наблюдала за нечеловечьим аппетитом Пашѝ — тот начисто обглодал поджаренный окорок, запив кувшином эля. Откинулся, отдуваясь, в деревянном кресле, глаза насквозь осоловелые.
— Притомился маненько, спать пойду. Да, Аля, распорядись, чтобы девчонок накормили.
Когда Альвхейд вошла в опочивальню, Великий Отец уже дрых без задних ног. Ей со служанками с трудом удалось его раздеть.
Утром царица преподнесла оперу неприятнейший сюрприз. Пашка так из любопытства задал вполне невинный вопрос, как и каким образом воспитывают у них детишек, ведь семей у альвов в обычном понимании нет.
Та и поведала:
— До пяти лет девочки и мальчики растут вместе, а затем их разделяют. Девочек переводят в общины воинов, а мальчиков — в некие резервации.
Царица, естественно, не знала слово резервация, она обозначила проще — "отдельно охраняемые места". Дальнейший рассказ потряс Черноту. Оказывается, мальчиков охраняли и воспитывали жрицы и двуполые Непобедимые. Услышав такое, Великий Отец пришел в бешенство. Альвхейд уже распрощалась с жизнью — Пашка, рыча от ярости, тряс ее на вытянутых руках. Придя в себя, бросил царицу на ложе и заявил:
— Немедленно едем к детишкам, кое-кому сегодня не поздоровится.
От вида его кривой усмешки Альвхейд пробил холодный озноб — она только сейчас осознала — Великий Отец за мужской пол может стереть с лица земли не только Тронхайм, но весь народ в целом. И будет прав в своих деяниях, — с горечью признала она. Пашка выбежал на двор и дал указания страже — приготовиться к выезду двум сотням и прихватить кое-что с собой. Спустя час опер наводил в резервации революционный порядок. Непобедимые в состоянии грогги стояли вдоль каменного забора на коленях после ментального воздействия. Главной гориллой занимался сам Чернота. Жестко отсканировав мозг, узнал мерзопакостную изнанку воспитания мальчиков, а также имена трех жриц, принимавших непосредственное участие в зомбировании детишек. Всех охранниц — шестьдесят семь человек — посадили на кол, а главной отрубили голову, причем сделала это сама Альвхейд под нажимом Великого Отца. Мотивировка весьма простая:
— Докажи на деле, что согласна с моими реформами и изменениями в обществе. Да и вообще, правитель не должен бояться крови.
Царице пришлось рубить голову преступнице четыре раза, с одного не получилось. Изблевалась за возком до желчи.
Разделившиеся на отряды амазонки прошерстили все храмы Светлой матери и изрубили находящихся там жриц в капусту, те ввиду внезапности нападения не успели применить ментальное воздействие. Вечером Альвхейд, зарывшись в шкуры, рыдала:
— Это слишком жестоко, я так не могу, — всхлипывала она.
Пашка ее не утешал, а лишь пожимал плечами. Бабьи слезы — вода, тем более царица знала, что Великий Отец прав.
— Хватит реветь, лучше обдумай завтрашнюю речь народу. Прекрати себя терзать, эти выродки наказаны за свои преступления. Да их десять раз подряд надо четвертовать — они над детишками измывались.
Женский плач − самый страшный бич для мужчины, и прекратить его можно весьма действенным и приятным способом. Чернота, скинув с себя одежду, ринулся на ложе. Усыпая поцелуями белые полушария грудей с затвердевшими сосками, вошел во врата рая, испытывая величайшее наслаждение. Впрочем Альвхейд тотчас забыла о слезах и только судорожно ахала от нарастающего возбуждения. Взрыв страсти возник у любовников одновременно — в мерцающем сознании царицы билась одна мысль — она самая счастливая женщина народа альвов.
Альвхейд давно сопела под мышкой счастливая и удовлетворенная, а Паша задумался о своей миссии. Кто определит меру добра и зла? В данный момент он творит добро во имя процветания общества амазонок, но сколько крови пролито, а сколько еще прольется. Не об этом ли говорил старый Мозес? Нет, прочь сомнения, сомневающийся опер — мертвый опер. Пашка приобнял за плечи девушку и забылся тяжелым сном.
Новый день, новые заботы. Яркая образная речь царицы на главной площади Тронхайма всколыхнула народ альвов. Рушились вековые устои — вот так взять и признать мужчин равными себе, в голове не укладывалось. После Альвхейд слово взял Великий Отец. Его речь потрясла женское население и пробрала до печенок. Прокляв неведомых богов-плохишей, оставивших вымирать альвов из-за дурацких предрассудков и обычаев, заклеймил преступную деятельность жриц храмов Светлой матери и их прихвостней Непобедимых. Услышав правду об истязаниях ребятишек, амазонки заскрипели зубами. В конце речи опер добавил:
— Двуполых, занятых ремеслом, пока не трогать.
Не удержавшись, устроил эффектную концовку — взмыл над импровизированной трибуной (помост из неошкуренных бревен) в сиянии нимба и благословил толпу, а затем, прихватив царицу за тонкую талию, облетел площадь по кругу. Толпа упала на колени — авторитет Великого Отца и вера в него достигла небывалых высот. Честно говоря, такого результата от безобидных шуток Пашка не ожидал.
— Чудо, великое чудо, наконец, к нам явился Спаситель. Да славься имя его во веки веков, — женщины кричали громко и вполне искренне.
Через день Чернота в сопровождении десятки амазонок объезжал столицу, а точнее − кварталы ремесленников. Ему было любопытно глянуть на уровень производства и на сами изделия в частности. Увиденное расстроило и опечалило донельзя, настолько все выглядело примитивным и грубым. Он переговорил с некоторыми кузнецами и кожевенниками. Услышанное удручало — технология производства не менялась тысячелетиями. Застой и болото — никакого продвижения вперед. Чем больше он вникал в проблему, тем яснее брезжил ответ. Создатель, затеявший этот гнусный эксперимент, или был ярым женофобом, или сумасшедшим. Женщины, брошенные на произвол судьбы с кучкой двуполых уродов, не думали о прогрессе по одной простой причине — по причине воздержания. И сами своими руками спихнули себя в пропасть. Зомбировав и охолостив немногочисленных мужчин, просто-напросто стали вымирать. Здорового потомства почти не рождалось, лесбосв стране бушевал во всю, но разврат и удовлетворение похоти не приносят детей.
