Понты и волшебство - Мусаниф Сергей Сергеевич (читать книги без регистрации полные TXT) 📗
Правая рука моя была свободна, Александр так и не решился прикрутить ее обратно, и освобождение от остальных пут было делом пяти минут. Распутав ремни, я осторожно спустил ноги на пол. Слабости от долгого лежания почему-то не было.
Я осмотрел свое бедро и особенно тщательно — место, куда вошла сталь Пожирателя Душ. Шрама не было.
Бред.
Но я никак не мог в это поверить. Слишком реальными были воспоминания, даже более реальными, чем вся моя предыдущая жизнь.
Бред.
Но откуда я мог взять такие подробности о рукопашном бое, чтобы выдумать сэра Реджи? И вообще, то, что со мной происходило, не было похоже ни на одно из прочитанных мною произведений.
Морган — Гендальф Серый, сэр Реджи — Арагон, сын Арахорна, Кимли, сын Дэринга — Гимли, сын Глоина, и имена у них схожи, Галадриэль — Галадриэль, Бранд — Элронд? А братаны, халявщики и доишники — перенесенные в выдуманный мир персонажи из моей жизни?
Но я не слишком тяну на роль хоббита.
«Властелин Колец» в свое время был для меня настоящим откровением, но не настолько, чтобы я стал ездить на «хоббитские игрища» каждый год и отождествлять себя с литературным персонажем. И я регулярно проходил проверки у психиатров — в армии и после, когда получал медицинские справки для ГАИ и для разрешения на ношение оружия. Никто никогда не находил у меня признаков шизофрении.
Морган — Мерлин, сэр Реджи — король Артур, а я — Ланселот? Или я король Артур, а Ланселот — сэр Реджи? Галадриэль, тогда — Гвиневра, а Темный Властелин — как там звали главного злодея? Кажется, Мордред.
Тоже не сходится.
Где моя Серая Гавань, где поле под Кампланном?
Вся наша жизнь — бред, сказал мне кто-то, встреченный НИГДЕ и НИКОГДА.
Какой бред мне нравится больше? И волен ли я выбирать между ними?
Еще Марк Твен говорил, что сумасшедшие более счастливы в своей жизни, чем так называемые нормальные люди. Сумасшедшие живут в своем собственном мире, мире грез, они могут выписать вам чек на миллион долларов, снабдить рекомендательным письмом к турецкому султану, объявить ультиматум Соединенным Штатам, если те не перестанут маяться дурью и бомбить Багдад. И они искренне верят, что все это и есть настоящая жизнь. А я? В какую жизнь я верю?
Если в эту, то почему мои руки тоскуют по рукояти боевого меча, почему мое сердце тянет к прекрасной Галадриэли, почему мне не хватает рядом Моргана, Кимли и сэра Реджи?
Если в ту, то почему я отдаю приказы Александру и звоню Тенгизу с просьбой уладить мои проблемы?
Или я сплю в своей палате в больнице для умалишенных, и мне снится моя война с Темным Властелином, или я сплю в тайном проходе гномов, и мне снится моя прежняя жизнь, только преломленная через какую-то кривую призму. Какой вариант верен?
А если я живу и там, и там, ведь бывает же, наверное, и такое, то какую сторону мне следует выбрать навсегда и как это сделать?
Если я сплю сейчас, то как мне проснуться?
Дверь открылась, и в палату протиснулся доктор Кац, знакомый мне по прошлому… пробуждению? Кошмару?
Его удивление при виде меня, спокойно сидящего на кровати и смотрящего в стену перед собой, было недолгим.
— Санитары! — зычно крикнул он в коридор, и мою палату заполнили четыре фигуры в белых костюмах.
Шутите, ребята, подумал я, вас только четверо, и со мной вам не совладать. Может, вы и привыкли иметь дело с буйными больными, но такого, как я, видеть вам еще не приходилось.
Как бы там ни было, я не собирался валяться в постели, словно овощ.
Первого санитара я встретил пинком в живот. Судя по выражению его лица, мальчику стало больно. Он охнул и упал на пол, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег селедка.
Второго я одарил своим фирменным правым в челюсть, и та привычно хрустнула под моим кулаком. Этот охнуть не успел, а повалился, как столб, снесенный попавшим в занос и не успевшим притормозить КамАЗом.
Двое оставшихся были осторожнее. Они медленно заходили с флангов, прикрывая прижавшегося к стене доктора.
Я сделал шаг назад, упираясь спиной в спинку кровати, обманным движением заставил отступить правого, а сам метнулся влево и обрушил на санитара град ударов. Он, конечно, ни в чем не виноват, подумал я, но таков его профессиональный риск. Не все же сумасшедшим страдать от его силы, пора и самому попробовать, почем фунт изюму.
Последний санитар набросился на меня со спины и прижал мои руки к бокам. Сразу же вперед проскользнул доктор, в его руке был зажат шприц.
Я ударил его ногами в грудь, одновременно откидывая голову назад, и мой затылок врезался в лицо санитару. Хватка сразу ослабла, и я бросил санитара через себя, траектория его полета завершилась в двух шагах от моей кровати, и он погреб под собой остатки тумбочки с лекарственными препаратами.
— Все хорошо, — сказал доктор. — Все хорошо, спокойно.
Он был бледен и испуган. Я его хорошо понимаю. Оказаться в одной палате с обезумевшим медведем-гризли было бы не более опасно, чем находиться сейчас рядом со мной.
Но я хочу отдать ему должное, он сделал все, что мог. Даже в таком безвыходном положении он попытался выполнить свой врачебный долг и уколоть меня шприцем.
Но шприц — не самое подходящее оружие для фехтовальных выпадов. Слишком уж он короткий, а потому к противнику следует подойти на очень близкое расстояние. Я перехватил его руку на подходе и легонько сжал кисть. Шприц выпал из ослабевших пальцев на пол, я раздавил его босой пяткой.
— И что дальше? — спросил доктор. — Что вы намерены делать дальше, больной? Бежать из больницы в одной пижаме и босиком?
Тут он меня подловил, точного плана действий у меня не было.
Пока я стоял и соображал, к четырем бесчувственным санитарам пришло подкрепление в лице еще одной четверки. Наверное, в этом крыле держали только самых буйных, никогда раньше не знал, что санитары сбиваются в такие стаи.
Я нокаутировал доктора Каца слева и принялся разбираться с новой проблемой. Не могу назвать ее особо тяжелой, потому что потребовала она лишь чуть больше времени и ударов, чем первая.
Палата превратилась в побоище. Я, босой и в пижаме, стоял посередине, как три тополя на Плющихе в одном лице, а вокруг лежали девять вырубленных парней.
Сколько еще санитаров в этой больнице и когда они поймут, что без взвода ОМОНа в эту палату лучше не входить?
Зачем я все это сделал, я и сам не знал. Просто не нравилось мне здесь, и все.
Один из санитаров начал подавать признаки жизни в виде мычания и дерганья правой ногой, и я угостил его повторно. В тот же миг мир померк, и…
— Тебе снова приснился кошмар? — обеспокоенно спросила Дри.
— Похоже на то, — сказал я. — Я опять кричал во сне?
— Нет, только стонал и дергал руками, — сказала она. — Словно с кем-то дрался.
Проклятье!
— Тот же сон?
— Скорее, его продолжение.
В первый раз я заснул здесь, а проснулся там, а потом заснул там, а проснулся здесь. Во второй раз все было, как и в первый, я заснул здесь, а проснулся там, вот только там я больше не засыпал, а все равно проснулся здесь. И что это доказывает? Ничего.
Подошел и присел рядом Морган. Лицо его было тревожным.
— Я тут случайно услышал ваш разговор, — сказал он.
Неудивительно. Звукоизоляции в пещере никакой, а вот акустика замечательная.
— Давно тебя мучают кошмары?
— Во второй раз.
— И как давно был первый раз?
Пришлось рассказывать с самого начала. Морган слушал внимательно и не перебивал. Я опустил только некоторые техногенные подробности, которые слушателям сложно было бы понять, но более не утаил ничего.
Когда я закончил, Морган закурил свою неизменную трубку.
— Как считаешь, может быть, это какой-нибудь побочный эффект после обмена памятью? — спросил я.
— Непохоже, — сказал Морган. — Насколько я понимаю, первый кошмар тебе приснился, как только ты впервые заснул после перехода через портал.