В лабиринте миров (СИ) - Любушкина Татьяна Евгеньевна (читать книги онлайн бесплатно полностью без .txt) 📗
Страшно завывая и отбиваясь от наседавших снеговиков, наволы снова окружили Бориса Григорьевича, закрывая его серым тенями, и тогда я снова почувствовала слепую ярость.
Тяжёлая туча-думка отделилась от моей головы и, вытягиваясь в тугую струю, похожую на чёрный шланг стремительно понеслась в сторону наволов. Мои руки не могли причинить призрачным наволам никакого вреда, но моя ненависть – могла.
Из чёрного шланга вырвался стоп белого огня и опалил наволов, заставляя их корчиться от палящей струи. Некоторые из наволов пытались бежать, но, как не были быстры наволы, огонь настигал их и серые тени пали один за другим. Скоро всё было кончено.
Снежная армия рассыпалась по полю белым покровом, словно её и не бывало. Снег накрыл дядьку Василия, ангела... Я торопливо разгребла ладонями снег возле отчима.
- Ох, дочка! – дядька Василий встал, покачиваясь и вытирая покрасневшие глаза. – Что с Верой?
Поодаль лежали трупы постземов, один из которых кровожадно рвал на части чёрный волк. Тотошка трусил к нам неровно, заметно прихрамывая. На его морде темнели пятна крови.
- Баб Вер!
Словно опомнившись, волк поднял морду и посмотрел на нас осмысленно и настороженно. От этого взгляда мне стало не по себе.
- Вера! – слабо крикнул дядь Василий. – Будет тебе! Остановись...
Волк нагнулся, намереваясь прыгнуть в нашу сторону, и я невольно шагнула назад. Мускулистый зверь взвился в воздух, и на колени тяжело рухнула бабка Вера, оглашая пустынное поле жалобным стоном.
- Ох, грехи наши тяжкие! Да рази ж можно так-то надо мной измываться в мои-то годы!.. Ох, пресвятая богородица... Женька, сумка моя где?! Давление бы померить надо...
Пока бабка причитала и ощупывала своё изрядно помятое тело, я откинула снег от лица Бориса Григорьевича. Ангел был мёртв. Окончательно и бесповоротно. Снова он спас мою жизнь и на этот раз не было силы, чтобы его поднять. Хотя оно и к лучшему. Я вспомнила тот эффект, что произошёл от его оживления, и порылась мелкой дрожью.
- Это верно,- старый леший грустно кивал головой, соглашаясь с моими невысказанными мыслями. – Каждому свой срок. Чего делать с ним будем, дочка?
- Похороним, – я шмыгнула носом. – Надо лопату найти.
- Очумели? – бабка Вера наш план не одобрила. – Сейчас каждая минута на счету, а они куклу взялись хоронить. Брось его, Женька! Нехай себе в поле гниёт, чай не божья душа!
- Похороним, – я упрямо сдвинула брови. Других слов я не находила.
Меж тем тёмное небо посерело, и на востоке показалась бледная полоска света.
От околицы отделились и направились к нам две фигурки: одна из них сгибалась под тяжестью рюкзака.
- Маша с Тамарой поспешают. Не дождались рассвета, – с неудовольствием проворчала бабка Вера, но было видно, что появление подруг ей приятно.
- Как там Настасья? – крикнула бабка Вера, едва подмога вступила в зону слышимости.
- Хворает! – запыхавшись, отвечала тётка Тамара.
-
Дядька Василий сердито прикрикнул на всех троих, перекрывая своим хриплым голосом громкоголосые переговоры, огласившие предутренний лес.
- Ополоумели девки?! Чего разорались-то?
- Вы все здесь ополоумели, – мрачно поддакнула я. – Где лопату взять? В деревню идти?
- Нет, – леший поскрёб затылок. – В деревне сейчас народ подымается. На заимку его отнесём. Там и похороним.
- Что за заимка?
- Лешачье стойбище, – хмыкнула бабка Вера. – Там вашему покойнику самое место.
- Почему?
- Нехристь он. И место бесовское.
- Так уж и бесовское, – обиделся дядька Василий. – Я в войну там, между прочим, партизан от немцев прятал!
- Да ты всех прятал! – бабка Вера махнула на лешего рукой. – Помнишь, как ты там офицера фашистского лечил? Вот уж умора! В одной сараюшке у него партизаны от немцев прячутся, а в другой – он лётчика немецкого выхаживает! Одно слово – леший! Ни флага, ни родины...
- Он сопливый был, немец-то, – оправдывался дядька Василий, прилаживая под тело Бориса Григорьевича длинные жерди. – Пацан совсем. Всё фотографию мамки своей показывал. Муттер по-ихнему.
- А куда он потом делся-то, немец?
- Куда... – дядька Василий смешался и низко наклонил голову. – Пособи-ка, Женька. Мы ангела-то к жердям привяжем и поволочем. Иначе не донести нам его.
- Ангела! – бабка Вера всплеснула руками и злорадно добавила в адрес дядьки Василия: – Он ещё двоих партизан в болоте утопил за фашистика своего!
- Да не так всё было! – дядька Василий в сердцах кинул жерди, и тело Бориса Григорьевича глухо стукнулось о снег. – Они хату мою разграбили, как антихристы в дом мой вошли, хоть и партизаны... И Карлушку зарезали! А за что? Он ведь безоружный был! Раненый!.. Не по-людски это.
Подошедшие тётки положили конец вспыхнувшему, видимо не в первый раз, спору.
Тётка Марья бегло оглядела тело Бориса Григорьевича и деловито покивала головой. С куклой покончено. Тётка Тамара и вовсе не взглянула на ангела, больше проявив внимания к поверженным врагам.
Так же, как и бабка Вера, они выказали удивление моему желанию оказать Борису Григорьевичу последние почести, но спорить не стали. А вот нести тяжёлое тело покойного отказались наотрез.
- Дура ты, Женька, – осуждающе покачала головой тётка Тамара. – Нам силы надо беречь, а ты никому не нужную куклу таскаешь. Как есть дура.
Бориса Григорьевича тащили мы вдвоём: я и дядька Василий. Благо идти оказалось недалеко. Леший снова повёл нас всё к той же ветле и, так же как и Борис Григорьевич принялся разрывать снег. Под снегом оказалась земляная насыпь с широкой дверью, украшенной металлически кольцом. Тяжело поднатужившись, дядька Василий ухватился за кольцо, и из открытого прохода на нас пахнуло сыростью и плесенью.
- И куда ведёт этот ход?
- Прямиком в заимку.
- В заимку? Что же никто из деревенских этого хода не видал?!
- Нет, – дядька Василий довольно потёр руки. – Место отменно надёжное, от любопытного взгляда укрытое. Сколько раз я этим ходом от врагов уходил – не счесть!
Мы протащили свою ношу внутрь и зашагали по земляному полу. Дорога была широкой: её вполне хватало, чтобы идти двоим, и потому бабка Вера и тётка Тамара шли впереди, за ними мы с дядькой Василием волокли свою печальную ношу, шествие замыкала тётка Марья. Она шла, крепко о чём-то думая и по рассеянности часто наступала на ноги Бориса Григорьевича. Наглый Тотошка сидел верхом на трупе и нипочём не собирался слезать со своего места, предпочитая ехать, чем идти пешком.
Проход кончился быстро и по моим ощущениям мы едва могли достичь под землёй кромки леса, но открывшаяся перед нами картина меня удивила. Выход вывел нас в густой бор, поросший древними соснами. Серый мох свисал с широких стволов, холодный ветер едва шевелил недосягаемо высокие кроны. Прямо среди сосен стояла изба, сложенная из тёмных брёвен и покрытая чем-то серым и корявым, похожим на отставшую кору. Замка на двери не было и дядька Василий гостеприимно открыл перед нами дверь.
- Заходите, девки, ставьте чайник. Мы с Женькой покуда, своё дело сделаем.
Тётка Тамара и тётка Марья вошли в дом, постучав перед порогом тяжёлыми валенками и отряхивая снег, а бабка Вера нехотя повернулась к нам и недовольно проворчала.
- Пойду, что ли подсоблю вам, а не то провозитесь до морковкина заговенья.
Мы с дядькой Василием не возражали.
Я заметила, что воздух в этом лесу был не такой, как в деревне. Мороз отступил, и день насытился влагой, какая только бывает при приближении весны. Я сказала об этом Василию, и он беспечно пожал плечами:
- Здесь всегда так. Время течёт по-другому. Может здесь и весна... редко я стал сюда приходить.
В старой сараюшке, видимо в той самой, в которой прятались партизаны (или немец по имени Карл?) нашлись две лопаты и мотыга.
Мотыгу взяла я и неумело била ею по замёрзшей земле, а бабка Вера и дядька Василий принялись орудовать лопатами привычно, словно всю жизнь только и занимались тем, что копали могилы.
