Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга I - Лазарчук Андрей Геннадьевич (книги хорошего качества txt) 📗
Чего мы стоим на самом-то деле, подумал вдруг он, если детям достаётся такое…
Враг шёл шестью широкими колоннами, это было отчётливо видно. Щитоносцы впереди, прикрывая стрелков. Что будет дальше – понятно.
Наверное, там, на реке – уже схватились. Множество крошечных тусклых огоньков возникло вдоль частокола: лучники затеплили факелы, чтобы потом от них зажигать наконечники стрел. Степные богатыри если чего-то и боялись, то лишь огня.
Да, схватились. В небо взвились и лопнули со звоном сигнальные ракеты – условленный знак того, что бой начался.
Скоро понесутся связные…
Венедим, получивший три дня назад под свою команду тысячу лёгкой пехоты – подразумевалось, что в награду за спасение кесаревны из Кузни, хотя ничего не было сказано прямо, – занимал позицию в первой линии обороны на правом крыле. Частокол, врытый в землю по самому срезу обрыва, был невысок, вряд ли в рост человека, но защиту обеспечивал вроде бы неплохую: по крайней мере, Венедим не мог себе представить, как его можно преодолеть со стороны реки, не разрушив предварительно. А чтобы разрушить, надо подобраться. А чтобы подобраться… Он посмотрел вниз. Тёмная вода неслась стремительно, пенясь на перекате. Высок и отвесен и тот берег, и этот.
Вам придётся потрудиться, ребята…
Не меньше, чем потрудились наши, сооружая всё это…
Кроме частокола, была ещё траншея с высоким бруствером – шагах в ста позади. Если придётся отходить – то есть куда. И далее – тоже траншеи, но не сплошные, а в виде ряда букв П. Для отходящих – между буквами спасительные проходы, для наступающих – коридоры смерти. И только потом, за этими траншеями, начинались боевые порядки тяжёлой пехоты.
Движение, начавшееся на том берегу ещё в темноте, продолжалось всё так же медленно, сдержанно, отвлечённо – как будто всё происходящее не имело к тем, кто стоял по эту сторону реки, ни малейшего отношения. Щитоносцы вынесли на берег высокие щиты – и вот уже час стояли за ними. Солнце взошло и светило сбоку, оделяя собой в равной мере воду, траву и людей. Далеко за линией щитов перемещались вымпела, поднятые высоко, скакали верховые, поодиночке, сотнями, куплами… Поднималась пыль. Слева, примерно за версту – Венедим видел это – началась перестрелка через реку. Потом на том берегу прямо перед ним раздался мерный барабанный бой и сверлящий уши звук рожка. Позади линии щитов замелькали шлемы, флажки, наконечники копий.
Венедим поднял руку. Взгляд непроизвольно скользнул вверх. В небе одиноко паслось облачко, похожее на овцу.
От этого одиночества – вдруг заломило между глаз… он так же вот вышел на крыльцо дома, солнце ещё не взошло, и только серпик одной из малых лун висел над самой стеной между сторожевыми башенками… вчера вечером отец ему сказал, что у него теперь, можно считать, есть сговоренная невеста, дочка кесаря, и если дворовых девок он может пользовать по-прежнему, то о Милице ему лучше забыть, и он назло пошёл ночью к ней и ушёл только под утро, она была мягкая, и у неё громко билось сердце. Милица была его троюродной сестрой, очень скоро – чуть ли не через месяц – её выдали замуж за главного лесничего, а потом она родила мёртвую девочку. Венедим несколько раз потом видел Милицу – медленную и тускловатую…
– Товьсь-товьсь-товьсь-товьсь… – пробежало за спиной.
Дружный слитный звук, которому нет имени, – звук натягиваемой тетивы, звук напрягаемого дерева, звук стрелы, скользящей пока ещё назад, назад… и слитное "ффф", изданное сотнями сомкнутых ртов – прежде чем задержать дыхание… Стрельба на максимальную дальность, в небо и в ветер.
Рука пошла вниз.
Свист и хлопок тетивы, свист стрелы – всё это помножено на тысячу. Счёт до пяти… до шести…
Позади черты щитов стрелы стали касаться земли. Или тел. Там бежали плотно…
Ещё один залп. Ещё. Потом темп сбился. Мало времени было на обучение…
И всё равно небо – гудело.
Кто-то устал, кто-то снизил прицел. Венедим видел, как вонзаются стрелы в щиты.
Для того они там и поставлены. Для того и покрашены так – притягательно для стрелка.
Трудно не выстрелить в чёрное…
Но вот щиты едва заметно дрогнули, задышали. Венедим нащупал древко огненного флага, сжал.
Щиты сдвоились. Между ними открылись бреши.
Он поднял флаг и медленно провёл им над головой – вправо и влево.
– Закройсь-закройсь-закройсь…
Лучники за его спиной подхватывали с земли щиты, присаживались на корточки, пригибали головы. Венедим оглянулся. Удовлетворённо кивнул. Сплошная черепица…
И едва успел упасть сам.
Стрелы с того берега летели не со свистом – с рёвом. Брёвна частокола гудели от ударов. А пролетев между брёвнами или над самыми остриями, найдя цель, эти стрелы опрокидывали сидящих вместе со щитами – и поднимались не все.
Венедим приник к бойнице.
Ничего не понимаю…
На вид – просто люди и просто луки. Или это рамочные у них?
Ну конечно – рамочные. Он даже вздохнул с облегчением. Ну да – двое-трое натягивают тетиву, цепляют её за зарубку на раме, передают натянутый лук вперёд. Стрелок выпускает стрелу, берёт следующий натянутый…
Ну, посмотрим, как это у вас отлажено.
Он встал, поднял руку.
– Товьсь…
За спиной вставали. Кричали, но вставали.
Махнул резко.
Залп. Ещё и ещё.
Всё же наши защищены лучше. И стрелки отменные.
Падают, падают, падают враги. И даже падают те, кто держит щиты. И поток ревущих стрел ослаб.
Но не прекратился.
Вскрики рядом. Можно не смотреть…
День лишь начинается. Всем укрыться. Лечь.
Да, это даже не начало. Даже не обмен приветствиями.
Щиты на том берегу сдвинулись вновь в сплошную линию.
Пронзительный звук рожков.
А ведь как-то уж очень легко они уступили, с сомнением подумал Венедим. Он огляделся. Убитых относили в сторону, раненых перевязывали. Тех и других было немного – но для бойцов, многие из которых впервые в жизни посмотрели в глаза такой вот смерти, и это было почти потрясением. Когда человек, стоящий рядом с тобой, вдруг захлёбывается собственной кровью… когда корчится от невыносимой боли, от которой и кричать-то невозможно, а ты ничем не можешь помочь ему… а в ушах звон, и шершавый язык царапает шершавые губы, и кто-то впереди падает, сражённый уже твоей стрелой, и так же с муками расстаётся с жизнью…
А ведь, если разобраться, ещё ничего и не начиналось.
И прошло добрых полчаса, прежде чем всё началось по-настоящему.
Рогдай почувствовал что-то странное: будто дуновение ветра сверху. Он поднял лицо. Небо сделалось низким и холодно-хрупким. Что-то предостерегающе каркнул Якун. Да-да, хотел сказать Рогдай, ничего страшного… тяжесть становилась невыносимой. Невидимые руки давили на плечи. Сильнее и сильнее. Рогдай наклонился чуть вперёд и шагнул шаг и ещё шаг – широко расставив ноги, ссутулясь, принимая тяжесть на крестец и бёдра. Кругом потемнело, и даже солнце стало тёмным. Он не уловил того мига, когда упал – просто увидел себя лежащим, увидел – будто со стороны… раздавленный краб. Застонав от унижения, он повернулся, нашёл опору для рук, напрягся. Будто бы вставал с мельничным жёрновом на спине… Что-то трещало. Сквозь темень он увидел Якуна, который стоял – стоял! – подняв правую руку со скрюченными пальцами, и что-то выкрикивал гортанно и ритмично.
Потом Рогдай вновь упал – подломилась рука.
А потом всё как-то кончилось. Остался шум, кружение головы, желание лежать и не вставать. Железный или медный вкус во рту. Кто-то ворочал его, делал больно. Рогдай открыл глаза.
Незнакомый слав ощупывал ему плечи и руки.
– Я никогда не видел, чтобы человека так корёжило, – сказал он. – Но ты крепок, стратиг, кости все целы.
В голове чуть прояснилось. Это был Пактовий.
– Ф-фу… что это было? И… постой. Где все?
– Кто?
– Ну, здесь же было… – он огляделся. – Померещилось. Ничего себе…
– Кого ты видел?
