Дорога в Сарантий - Кей Гай Гэвриел (мир книг .TXT) 📗
Аликсана в молодости выступала на сцене и очень хорошо умела – даже сейчас – двигаться бесшумно и с грацией танцовщицы. Она была невысокой, стройной, темноволосой, черноглазой, утонченной, как роза. Шипами она ранила душу, пускала кровь, опасность таилась в сердце красоты.
Она переоделась в ночную одежду темно-красного цвета, служанки сняли с нее эффектный головной убор и драгоценности с запястий и шеи. Теперь ее волосы были распущены на ночь, густые, длинные, темные, волнующие. В ушах у нее все еще висели бриллианты, ее единственное украшение, отражая свет. Ее окутывал аромат духов, плыл к нему через окружающее ее пространство, и еще ее окружала аура власти и насмешливого ума и чего-то еще, что Криспин не мог назвать, но знал, что боится этого, и правильно боится.
– Насколько хорошо ты знаком с личными апартаментами правителей, родианин? – Ее голос был тихим, лукавым, потрясающе интимным.
«Будь осторожен, очень осторожен», – сказал он себе, поставил чашу с вином и низко поклонился, неторопливостью движений пытаясь скрыть приступ тревоги. Выпрямился. Прочистил горло.
– Совсем не знаком, моя госпожа. Я польщен и чувствую себя не в своей тарелке.
– Батиарец вдали от своей провинции? Рыба, выхваченная сетями из воды? Каков ты на вкус, Кай Криспин Варенский? – Она не двигалась. Свет очага отражался в ее черных глазах и в висящих рядом бриллиантах. Он сверкал на бриллиантах и тонул в ее глазах. Она улыбалась.
Она играла с ним. Он это понимал, но все равно у него пересохло в горле. Он снова откашлялся и сказал:
– Представления не имею. Я к твоим услугам в любом смысле, трижды возвышенная.
– Ты это уже говорил. Тебе сбрили бороду, как я поняла. Бедняга. – Она рассмеялась, подошла поближе, прямо к нему, потом мимо него, когда он затаил дыхание. Остановилась у длинного стола, глядя на розу. – Ты любовался моим цветком? – Ее голос напоминал мед или шелк.
– От всей души, моя госпожа. Это работа большой красоты и печали.
– Печали? – Она повернула голову и посмотрела на него.
Он заколебался.
– Розы умирают. Столь тонкое искусство напоминает нам о… непостоянстве всех вещей. Всех прекрасных вещей.
Аликсана некоторое время не отвечала. Она уже не была молодой женщиной. Ее темные, подведенные глаза удерживали его взгляд, пока он не отвел его в сторону и вниз. Ее аромат, такой близкий, опьянял его, напоминал о востоке, он наводил его на мысли о цвете, как и многое другое: этот цвет близок к красному цвету ее одежды, но глубже, темнее, в нем больше пурпура. Королевского пурпура. Он смотрел вниз и гадал, специально ли это сделано или это видит только он, человек, превращающий в цвета звуки и вкусовые ощущения? В Сарантии существуют тайные искусства, о которых он ничего не знает.
Он находится в Городе Городов, украшении мира, оке вселенной. Здесь свои тайны.
– Непостоянство прекрасного. Хорошо сказано. Именно поэтому, – прошептала императрица, – она лежит здесь, разумеется. Умный человек. Ты мог бы, родианин, сделать мне из мозаики что-нибудь такое, что наводило бы на противоположные мысли: намек на то, что останется после всего преходящего?
Все же она не зря пригласила его сюда. Он поднял взгляд.
– И что же наводит на такие мысли тебя, императрица?
– Дельфины, – произнесла она без всякого предупреждения.
Он почувствовал, что бледнеет.
Она повернулась к нему лицом и смотрела на него, облокотившись о столик из слоновой кости, упираясь в него ладонями с расставленными пальцами. Выражение ее лица было задумчивым, оценивающим; это смущало его больше, чем смутила бы ирония.
– Пей свое вино, – сказала императрица. – Оно очень хорошее. – Он выпил. Правда, хорошее.
Но оно ему не помогло. Тут вино бессильно.
На этом этапе истории мира дельфины таили в себе смертельную опасность. Они были чем-то гораздо большим, чем просто морскими животными, совершающими прыжки из воды в воздух, грациозные и живописные. Таких животных любая женщина была бы рада увидеть на стенах своей комнаты. Дельфины были связаны с язычеством, они запутались в сетях ереси Геладикоса.
Они несли души из царства смертных через гулкие чертоги моря в царство мертвых, на страшный суд. В это очень давно верили древние в Тракезии – и в Родиасе, до появления учения Джада. Дельфины служили богу мира мертвых, у которого было много имен, они были проводниками душ умерших, пересекающими размытое пространство между жизнью и тем, что будет после.
И кое-что их этого старого, неистребимого язычества совершило переход – через размытое пространство другого рода – в веру Джада и его сына Геладикоса, который погиб на колеснице, неся огонь людям. Когда колесница Геладикоса рухнула, пылая, подобно факелу, в море (так гласили мрачные предания), именно дельфины приплыли и понесли его погубленную красоту на своих спинах. Они сделали из самих себя живые носилки и отнесли тело к самому краю самого дальнего моря навстречу его отцу, низко спустившемуся в сумерках. И Джад забрал своего сына, и положил его в свою колесницу, и унес его вниз – как и каждую ночь, – в темноту. В ту ночь темнота была глубже и холоднее, ибо умер Геладикос.
И поэтому говорили, что дельфины были последними созданиями живого мира, которые видели возлюбленного Геладикоса и прикасались к нему, и за эту услугу они были священны для тех, кто верил в смертного сына Джада.
Можно выбрать свой собственный смертный грех, свое святотатство. Дельфины несли души темному богу смерти из древнего языческого пантеона, или они несли тело единственного сына единого бога, что теперь стало запрещенной ересью.
В любом случае, при любом значении, художник, который изображал дельфинов на потолке или на стене, привлекал к себе смертельно опасное внимание со стороны клириков, проявляющих все большую бдительность. Когда-то на ипподроме были дельфины, они ныряли, отсчитывая число пройденных кругов. Их убрали, расплавили. Теперь круги отсчитывали морские коньки.
Именно нынешний император, Валерий Второй, добился совместной декларации от Атана, верховного патриарха в Родиасе, и Закариоса, восточного патриарха здесь, в Городе. Валерию пришлось немало потрудиться, чтобы добиться этого редкостного соглашения. Этот документ положил на бумаге конец двум сотням лет яростных, смертельных споров о догматах веры. Но ценой за те выгоды, которые получил от него честолюбивый император и лишь на поверхностный взгляд объединившиеся клирики, было то, что все верящие в Геладикоса стали еретиками. Им грозило отлучение, ритуальные проклятия в церквях и святилищах, костры. В Империи Валерия редко казнили за нарушение законов человеческих, но людей сжигали за ересь.
И именно императрица, супруга Валерия, надушенная и сверкающая при свечах в своих красным с золотом одеждах, просила его теперь изобразить в ее комнатах дельфинов.
Криспин чувствовал себя слишком опустошенным всеми событиями этой ночи, чтобы как следует разобраться в этом. Он осторожно сказал, пытаясь выиграть время:
– Они – красивые создания, действительно, особенно когда выпрыгивают из волн.
Аликсана улыбнулась ему.
– Конечно, красивые. – Улыбка ее стала шире. – И еще они унесли Геладикоса к тому месту, где море соединяется с землей в сумерках.
Вот теперь все ясно. По крайней мере, он знает, за какой грех его могут сжечь.
Однако она облегчила ему задачу. Он посмотрел ей в глаза, которые не отрывались от его лица.
– Оба патриарха запретили подобные верования, императрица. Император дал клятву в старом Святилище мудрости Джада поддержать их в этом.
– Вы об этом слышали? Даже в Батиаре? При антах?
– Конечно, слышали. Верховный патриарх находится в Родиасе, госпожа.
– А царь антов… или его дочь после… тоже дали подобную клятву?
Потрясающе опасная женщина.
– Вы знаете, что не давали, госпожа. Анты пришли к Джаду через веру в Геладикоса.
– И не изменили своих убеждений, увы. Криспин резко обернулся.
